Поэт, прозаик, переводчик, драматург Айдар Хусаинов: «Главное событие в жизни уфимца – юбилей».

– Давать себе оценку, во-первых, очень трудно, а во-вторых, и не надо, потому что для творческого человека важно, как его воспринимает не он сам, а люди, общество. К тому же вполне возможно и часто так бывает, что современники не могут правильно оценить человека. Возможно, он будет интересен молодежи или потомкам, как это случилось, например, с Заки Валидовым или Рами Гариповым. Не всегда тот, кто популярен и известен при жизни, бывает интересен после того, как его жизнь закончилась.

Так что оценки ставят люди и это вполне справедливо.

А что касается изменений, то жизнь сама состоит из ежедневных, пусть небольших изменений. Новое стихвотворение – это уже изменение жизни. Этим я и занимаюсь.

– Наиболее сильное воспоминание за эти годы, которое навечно врезалось в твою память?

– Самое сильное воспоминание – это, конечно, самое первое: я помню себя младенцем, мне было где-то около полугода. Я вообще считаю, что именно самое первое воспоминание формирует нас как человека, определяет нашу жизнь. Я вообще написал об этом книгу, которая называется «Чекан Адама». Она есть в Интернете, приглашаю почитать. Вы с удивлением узнаете, что вся ваша жизнь была запрограммирована еще в раннем детстве. С этим надо не бороться, а наоборот, воспринимать это правильно, уметь управлять собой.

– Ты не раз говорил, что по крови считаешь себя башкиром. Но пишешь ты на русском языке… Скажи, к представителям какой литературы ты себя причисляешь – русской или башкирской? И почему?

– Это очень интересный вопрос, потому что ему часто придают большое значение. Американцы даже высчитывают, насколько человек негр – на 1\2, 1\32, 1\128 и так далее.

На мой взгляд, твой род, твои родители, родственники, вся родня, вся история дают тебе основание для дальнейшего развития. Все мои предки были воинами. От этого отмахнуться нельзя. Но что с этим делать дальше? Мне кажется, что это прекрасный фундамент для того, чтобы развивать культуру с учетом достижений как русской, так и башкирской, советской, зарубежной культуры. Я стараюсь это делать и в стихах, и в прозе и т. д. Как получается – судить уже не мне, как говорится, а читателям.

В идеале хотелось бы, чтобы мои тексты были интересны всем людям на земле, чтобы каждый мог найти в них то, что ему интересно и важно.

– В продолжение предыдущего вопроса… Меня, как литературоведа, беспокоит проблема «русскоязычной национальной литературы». Поясню. Никто не считает А.С. Пушкина эфиопским поэтом, хотя в его жилах и текла африканская кровь. Он жил и творил в России на русском языке, и для всех нас он – классик русской литературы. В то же время в Казани Гузель Яхину, Ильдара Абузарова, Рустама Кутуя, творящих или творивших на русском языке, причисляют к представителям «русскоязычной татарской литературы», в Уфе Анатолия Генатуллина – Талху Гиниятуллина – к «русскоязычной башкирской литературе». Хотелось бы узнать твое отношение к этому явлению. Может ли существовать национальная литература вне рамок национального языка? Насколько я понимаю, эта проблема касается и лично твоего творчества…

– В какой-то момент я почувствовал, что у меня есть какой-то опыт, который не укладывается в стихи или прозу. Оказалось, что его можно вполне выразить средствами драматургии. Это были мои мысли относительно текущей ситуации в обществе, и они хорошо легли в пьесы. Да, они написаны по-русски, но в них силен национальный колорит и, самое главное, они касаются тех проблем, которые актуальны здесь и сейчас. Вместе с тем я надеюсь, что они интересны и читателям других национальностей и стран.

Культура и литература по большому счету существуют для того, чтобы решать проблемы, чтобы давать свои варианты развития общества. Так что не очень важно, на каком языке они будут представлены, важно, чтобы путь, который они предлагают, был в парадигме представлений этого общества о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Если текст написан по-башкирски, но предлагает людям вести себя как негры в Африке или США – это тоже башкирская литература. Но очень странная. Как партийная, к примеру.

И если литература на другом языке будет предлагать более эффективные пути развития, чем литература на национальном языке, она победит и тогда именно она будет национальной литературой. Так, например, случилось с еврейской литературой, которая перешла на русский язык.

– Общаешься ли ты с представителями «русскоязычных национальных литератур»? Есть ли особенности в вашем мироощущении, восприятии действительности, менталитете по сравнению с «исконно» русскими писателями и поэтами?

– Никто по большому счету не думает о том, что вот эти вот трусы сделаны в Китае, как телефон или машина. Люди просто пользуются и все. Так что если твои тексты читают люди разных национальностей, то это и хорошо. А если читают только свои, или не читают, а просто думают, что ты свой – я в этом не вижу ничего хорошего. Если человек все время говорит себе – я мужчина, я мужчина, то он скорее всего не мужчина. Точно так же с национальным вопросом. Думать о нем постоянно – это не есть хорошо. Это просто отправная точка для дальнейшей жизни и развития.

Так что при общении с писателем я прежде всего обращаю внимание на то, что он сделал хорошего, какие у него тексты. Если он графоман, то уже неважно, кто он по национальности.

– Читатели знают тебя не только как самобытного поэта, но и как талантливого переводчика, возглавляющего секцию перевода в Союзе писателей Башкортостана. На мой взгляд, труд переводчика у нас сильно недооценен. Поэтому представителей вашей «братии» можно пересчитать по пальцам: ты, Дамир Шарафутдинов, Валерий Чарковский, Кристина Андрианова, Николай Грахов, Леонид Соколов, Светлана Чураева да еще несколько человек. Из вышеперечисленных лишь первые трое (ты в их числе) могут работать напрямую с оригиналами, остальные переводят с подстрочников. Пожалуйста, ответь, можно ли передать всю суть, всю художественную красоту произведения, особенно поэтического, не зная языка переводимого текста? И каково соотношение в них авторского, и нового, привносимого переводчиком? Можно ли это выразить в процентахJ?

– Переводчиков мало, поэтому пусть люди переводят хотя бы так, как могут. Порой плохой перевод вызывает желание узнать. А что там было в оригинале. Так что нужны все переводчики, какие есть. Тем более, что это теперь обычно неоплачиваемая работа.

Но если говорить серьезнее, то конечно желательно знать язык и реалии культуры, с которой ты переводишь. Иначе это будут просто сочинения на тему подстрочника. Ведь людям в переводах интересно то иное, необычное, что есть в другой культуре, а не убедиться в том, что вот, мол, ребята пишут так же, как и мы.

– В советское время переводы произведений национальных литератур издавались в Москве, в Ленинграде, получали заслуженное признание, премии. В первую очередь, это происходило благодаря мудрой государственной политике, которая не давала «расползтись» литературам на языках народов СССР по национальным «сусекам», а наоборот, сплачивала их, позволяла ощущать себя частью единого целого, такого великого понятия как «советская литература». К сожалению, в постсоветский период это было утеряно. По твоему мнению, какие меры нужно предпринять, чтобы укрепить престиж литературы, литературного творчества среди молодежи? Ведь стыд и срам: в этом году в издательстве «Китап» перестала выходить серия «Голоса молодых – Йәштәр тауышы – Яшьләр тавышы». Причина не в отсутствии финансирования, а в отсутствии произведений…

– Ну это как раз проблема в том, что молодые не хотят писать на языках народов России, они сразу выбирают русский, потому что национальные языки не удовлетворяют их запросы. Хочу еще раз сказать, что язык это не мантра, а способ решения реально существующих проблем. Если язык не дает ощущения современности, от него начинают отказываться. Это печально, но никуда не денешься. Поэтому нужны площадки, где возможны языковые эксперименты. Мы говорим об этом давно, но пока ничего не двигается.

Кстати, хочу заметить, что на литературное объединение УФЛИ приходят люди, которые пишут на разных языках. И вот на стыках культур и отношения к жизни порой возникают интересные явления. Вот так и происходит взаимное обогащение. По-другому это не получается.

– Благодаря переводам, ты знаешь и башкирскую литературу, и русскую, и зарубежную. Что интересного могут дать национальные литературы миру?

– Каждая литература – это особый взгляд на мир и кладовая общей памяти человечества. Так что надо в нее заглядывать и исследовать ее.

Например, я смог выяснить, что древний Асгард, Троя, Киев – это один и тот же город, который мы знаем сегодня как Уфу. Что древнегреческий герой Геракл и Урал-батыр – это один и тот же человек. Что древний рай находился на территории нынешнего Башкортостана. Разве это не чудо? Со всем этим надо разбираться, исследовать дальше. Так что будем вместе!

– В канун своего 55-летия какой бы вопрос ты хотел задать самому себе и как бы на него ответил?

– Зачем ты сочиняешь байки, спросил бы я сам себя. Вот приведу одну:

Когда я закончил сельхозинститут, люди решили, что я татарин.

Когда я закончил московский литературный институт, люди стали думать, что я русский.

А когда меня назначили главным редактором газеты «Истоки», люди решили, что я еврей.

Кроме того, я пишу афоризмы про уфимца. Например:

Уфимец живет в мире, в котором есть только два города – Москва и Казань. В один он хочет попасть, но не может. В другой может, но не хочет.

Уфимцу зимой холодно, летом жарко, весной грязно, осенью дождливо и пасмурно.

Уфимец борется с несправедливостью одним способом – он терпеливо ждет.

Уфимец или обижает, или обижается.

Главное событие в жизни уфимца – юбилей.

Да много о чем можно рассказать! Зовите чаще!

– Банальнейший вопрос: твои творческие планы? С каким багажом хочешь встретить свое 75-летие, 100-летний юбилей?

– Однажды Мустай Карим, которого я считаю своим учителем, мне сказал:

– Айдар, ты не башкирский журналист!

– Это почему? – удивился и встревожился я.

– Ты всегда приходишь вовремя! – засмеялся Мустай Карим.

Так что, какие могут быть творческие планы? Надо работать и работать. А жизнь план покажет!

Беседовал Ильдус ФАЗЛУТДИНОВ.