Геннадий Стрелков: "Надежда - жизнь прожить любя..."

Поступали мы вместе, и ещё на том, первом этапе, на «абитуре», на курсе начали формироваться первые кланы и группировки. А как же! Без этого, наверное, невозможны никакие сообщества и содружества… Люди тянутся друг к другу, ищут духовно близких себе, притягиваются к более харизматически сильным личностям, образующим ядро.

Так получилось, что я и ещё несколько человек тоже образовали такую своеобразную «группировку», а проще говоря – замечательную команду, как мне кажется, самых талантливых и самобытных представителей нашего курса – в основном из числа приезжих, из «провинциалов». Конечно, это определение очень условно, очень расплывчато, и мы, безусловно, были свободны в общении, взаимодействуя практически со всем курсом, но всё же духовное родство определяло более тесную дружбу и контакты. Прочно вошёл в эту «группировку» и Геннадий Стрелков, став неотъемлемой частью духовного костяка курса. Если честно, я вообще не представляю себе института без Гены! Там, где был он, всегда звучал смех, хорошая музыка, умные и добрые разговоры. Он был лёгким в общении, очень юморным, любил похулиганить – в хорошем, конечно, смысле. И совсем не был похож на тугодума-солдафона, эдакого укоренившегося образа в умах многих «гражданских», хотя на тот момент прочно служил в рядах Армии.

Наш костяк был очень дружен все годы учёбы – и это помогло нам всем дойти до самого выпуска, осилить нелёгкие сессии, все трудности и невзгоды, выпавшие с лихвой на долю каждого из нас в непростые 90-е. Мы были очень сплочённой командой. Выручали друг друга на экзаменах, помогали с написанием контрольных – безусловно! Но и не только это. Мы буквально принимали участие в жизни друг руга, знали семьи, финансовые и прочие проблемы каждого. И нередко помогали деньгами тем, чьё положение оказывалось хуже. Кормили на сессиях тех, кому было сложнее, кто на тот момент не работал. Поддерживали морально. Я сама все годы учёбы принимала в этом активнейшее участие, поддерживая своих литинститутских друзей во всём. Если заглянуть вперёд, то должна сказать, что они в свою очередь отплатили мне тем же.

При поступлении моя институтская подруга, с которой мы прожили все пять лет в одной комнате, Лена Грачёва из Урала, получив на одном из вступительных экзаменов тройку, приняла решение сдаться без боя, забрать документы и вернуться в свой небольшой уральский городок. Мы тогда встали стеной, особенно я и Марина Щербинина, бард и журналистка из Сыктывкара, и не дали Ленке уехать. Целый день мы, помню, кружили в метро от станции к станции и убеждали, уговаривали рыдающую Ленку остаться, попробовать свои силы, не сдаваться сразу. Это подействовало, и Грачёва поступила и окончила институт, став впоследствии детским писателем.

А в конце учёбы, на госэкзаменах, мысль бросить институт перед самым дипломом пришла уже в мою горячую голову. Сейчас не буду останавливаться на этом подробно, скажу только, что была у меня сильная обида на моего мастера Олесю Николаеву и большое желание просто взять и уехать без диплома – потому что не за дипломом я приехала в Москву в конце концов, а ради доброго внимания, поддержки и общения старших товарищей по литературному цеху. Но мои друзья-однокурсники, а особенно Марина Щербинина, Лена Грачёва, Вадим Леванов, Сергей Богданов, Лика Михайлова и Гена Стрелков, не позволили мне бросить престижный вуз. Они приложили массу усилий, буквально встали грудью – ведь я была чертовски упряма! – но им удалось взять с меня честное слово, что я буду продолжать сдавать госэкзамены. Я тогда буквально воочию убедилась, как я неправа и как все мне искренне желают добра! И вот так, плечо к плечу, мы практически все, кто сразу, ещё зелёными первокурсниками, объединились в один дружеский союз, дошли до конца учёбы с большой честью. Должна сказать, что многие из тех, кто не примкнул к нам по разным причинам в начале института, впоследствии его и не окончили. Причин много – а итог один.

После окончания института мы все разлетелись по своим городам, и наши судьбы сложились очень по-разному, в том числе и литературные судьбы. Но мы все (из оставшихся в живых, ибо уже есть горькие потери!) помним друг о друге, стараемся общаться и продолжаем нести в сердце любовь и благодарность.

Геннадий Стрелков – человек, умеющий преодолевать трудности. Мне кажется, секрет его успеха во многом заключается в его замечательном, природном чувстве юмора. Ведь иногда стоит не драматизировать события, а глянуть на жизнь немного не всерьёз – удивительное дело, но жизнь отвечает улыбкой тому, кто ей улыбается! Я нисколько не сомневаюсь, что Гене пришлось многое в жизни преодолеть, чтобы стать успешным человеком, замечательным поэтом, счастливым семьянином… Но тяготы и преодоления со стороны не видны, а вот удача и успех – они, как говорится, налицо. Много лет уже Геннадий обретается с семьёй в Великом Новгороде, куда привела его военная служба. Там и осел, и пустил корни. Там и попробовал себя в журналистике, после – заведовал газетой, затем возглавил пресс-службу федерального ведомства.

Сегодня он всё такой же – лёгкий, остроумный, подтянутый, глядящий с надеждой в будущее.

И мне захотелось взять у нашего героя небольшое интервью, чтобы и читатели смогли почерпнуть этот заряд оптимизма, чтобы нынешние мальчишки получили блестящий пример стойкости и верности своим идеалам, чтобы показать, какие прекрасные всходы даёт любовь к жизни и вера в себя. И ещё в качестве бонуса – секрет успеха от Геннадия Стрелкова!

– Итак, расскажи, Гена, из какой ты семьи, как к тебе пришло желание писать. Ну вообще – с чего всё начиналось?

– Я родился в замечательном городе Бобруйске в обычной белорусской семье: отец работал на заводе, мама – в поликлинике. Детство пришлось на конец Советской эпохи, когда наступил реальный «застой» – не было нормальной одежды, обуви, продуктов питания... Дефицит ощущался почти во всём, поэтому родители целыми днями занимались работой, огородами – чтобы просто вырастить и прокормить нас (у меня ещё две сестры). Отчасти из-за всего этого дома попросту не было книг, а читать я начал очень рано, в 4–5 лет. Приключения и фантастика, Беляев и Жюль Верн, Конан Дойль проглатывались залпом.

Ну, а первые стихи, конечно, были посвящены маме, в день 8 Марта. Уже тогда я понимал, что даже не очень складные, но искренние поэтические строки всегда ценнее тех же слов, изложенных в прозе.

Можно сказать и про школу, про наш математический класс с нереально одаренными ребятами. Семь человек из моего выпуска получили золотые медали. Правда, на меня медали при всех «5» в аттестате не хватило)) Немного подкачало поведение – наверно, слишком много смеялся на уроках. Так что конкуренция в школе была высокой, учителя великолепные и творческое начало удалось проявить уже тогда.

– А как ты думаешь: Литинститут был предопределён в твоей жизни?

– Думаю, да. Я всегда был жадным до литературы в любом её проявлении. Подсознательно понимал, что при общей начитанности мне не хватает системных филологических знаний. Меня всё время бросало из любви к одному стилю – к другому, влюблялся почти во всех авторов, поэтов и поэтесс по очереди.

При поступлении в Литературный институт на собеседовании попросили назвать любимых поэтов. Назвал Бальмонта и Башлачёва. Глаза и мимику членов комиссии описывать не буду (смеётся. – В. С.).

Надо учесть, что поступал я в Литинститут всего через четыре года после выпуска из Рижского высшего военного авиационного училища, где нас застала перестроечная волна, которая открывала нам новые имена. В результате по ночам в нарядах и караулах мы читали Солженицына, Гранина, Сэлинджера, Гумилёва и Цветаеву, а рядом с курсантскими конспектами в наших дипломатах всегда можно было встретить толстые журналы «Новый мир» и «Знамя».

Материал подготовила Валерия САЛТАНОВА

Продолжение следует...