Владимир Сигачёв: Панк по жизни

19 марта в этом году ему бы исполнилось шестьдесят.

Не представляю его шестидесятилетним. В памяти он остался молодым – улыбающимся, весёлым, остроумным, ироничным, всегда в центре внимания, или – задумчивым, сосредоточенным, ушедшим в себя и… одиноким.

Мы учились с ним на инфаке БГУ – он на английском отделении, я – на французском. Он был старше меня почти на два года (тогда это чувствовалось), но учился курсом ниже. Не знаю, как сейчас, а тогда соотношение ребят и девушек на инфаке было один к десяти. В перерывах между занятий мы, юноши, собирались, пардон, в туалете, который стал своего рода нашим клубом (девочки себе такого позволить не могли, метраж-то одинаковый, успеть бы по прямому назначению использовать!). Здесь мы курили (тогда было можно), обменивались новостями, травили анекдоты. Если появлялся Сигачёв, все тут же собирались вокруг него – он был лидер по натуре, скучно с ним не бывало. Коммуникабельный, уверенный в себе, но не заносчивый, с доброй, обаятельной улыбкой. Нередко после занятий мы большой компанией шли пить водку или пиво…

Как-то у меня на неделю уехали родители. И мы на эту неделю зависли у меня – я, Сигач и Лёха Старцев. Пили, конечно, музыку слушали, спорили. Девушки были какие-то. Володя мог уйти за бутылкой и вернуться с девушкой, с которой познакомился в магазине. Сигач пел под гитару (тогда она у меня ещё была): «Напишу тебе я, сероглазая…». Песен он знал много, и это была, понятно, не советская эстрада. Но своих тогда ещё не пел. Вели и задушевные беседы. Помню, он посоветовал мне прочесть «Альтиста Данилова» Владимира Орлова (в журнале «Новый мир» № 2-4 за 1980-й г.). Эта книга произвела на него сильнейшее впечатление.

Мы, конечно, доставляли беспокойство моим соседям, которые в отместку потом меня и сдали родителям. Но это нормально.

А потом мы с Сигачём добирались в стройотряд – на строительство Авдонской птицефабрики на один миллион кур-несушек (ё-моё, это ж яйца населению бесплатно раздавать должны!). Где-то за городом Сигач тормознул трактор «Беларусь» с… ассенизаторской бочкой! Говновозка, короче. Весёлый тракторист выпрыгнул из кабины: «У меня в кабине места нет! Хотите – лезьте на бочку!» Полезли! А у нас в каждой руке по мешку с пивом, под завязку затарились. И поехали – верхом на этой самой бочке, подпрыгивая на колдобинах и цепляясь друг за друга, дабы не слететь на поворотах. Весело! Так ведь ещё умудрялись и пиво пить по дороге в таких-то вот условиях! Где мои семнадцать лет! Ну, не семнадцать – двадцать, всё равно молодость! И потом, в стройотряде, у костра, он тоже часто пел под гитару…

Был я однажды и дома у Володи. Помню его строгую маму, при которой её сын усиленно изображал из себя пай-мальчика. По обстановке я понял, что он из мажоров, но он никогда этого не демонстрировал. Одевался всегда скромно – джинсы и свитер.

Каждый год я выступал со своими стихами на университетском конкурсе «Весна». А на четвёртом курсе мы выступили с Сигачём в совместном проекте. А было так.

Комиссия во главе с Корженевской Ниной Ивановной отбирала номера на конкурс. И вот прослушивают меня. Читаю стихи – это берём, это не берём (ну да, цензура). И тут заходит послушать замдекана Тамара Михайловна и говорит: «А что, если в этом стихотворении Сигачёв на пианино подыграет? Как музыкальный фон». Тут же сняли Сигачёва с занятий. Володя выслушал, что от него требуется, и говорит: «А зачем только в этом – я во всех подыграю!» На том и порешили. Так родились джаз-стихи. Термин принадлежит Володе. Никаких репетиций не было, у Володи были мои стихи, которые я собирался читать со сцены, а вот что он будет играть – я не знал. Джаз, всё-таки! Импровизация! А импровизатор он был от Бога.

И вот конкурс. 16 марта 1981 года. Актовый зал главного корпуса БГУ. Волнуемся, конечно. Помню наш диалог перед выходом на сцену. «У меня ладони вспотели» – «У меня тоже», «Тебе не играть, у тебя лишь бы в глотке не пересохло» – «Не пересохнет». Объявляют наш выход. Оба идём к микрофону, причём я несу… стул! Сигачёв произносит вступительное слово, помню лишь концовку: «Мы предлагаем вам синтез поэзии и музыки – джаз-стихи», и отправляется к инструменту. А я… усаживаюсь на стул лицом к Володе и боком, почти спиной, к публике и жюри! Володя начинает играть – увертюра. Это общее музыкальное прочтение моих стихов. Потом кивает мне, я встаю со стула, подхожу к микрофону и читаю первое стихотворение – под непрекращающийся аккомпанемент Сигача. Закончив, вновь сажусь на стул, повернувшись к Володе. Он переходит от одной музыкальной темы к другой – второму стихотворению, кивает мне, я читаю, и т. д. Вы уже догадались, что стул у нас играл роль прожектора, который, увы, мы использовать не могли – для переключения внимания: с музыки на стихи, со стихов на музыку, и обратно. А вот жюри не догадалось, более того, оскорбилось, что я сидел к ним почти спиной, за что оно нам и выставило ноль баллов. Но это я вперёд забежал. Всего было пять стихотворений. Центральным было стихотворение «Оскар Уайльд». Оно могло и не попасть в программу – на отборе Нина Ивановна, только услышав название, заявила: «Нет-нет! В жюри будет N. (не помню, кто, но кто-то из университетских шишек того времени), будет скандал! Но Вы нам прочтите, нам интересно!». Я прочёл. И Нина Ивановна сказала: «Нет, это должно прозвучать со сцены!». Именно в этом стихотворении Володя выложился на все сто, проявил себя как композитор и музыкант во всей полноте – я до сих пор помню его музыкальную тему, помню, как захватила меня его музыка и – понесла! Там было несколько уровней, и я с удивлением обнаружил, что неволен читать так, как задумывал, а только так, как требует того импровизация Володи! И я благодарен ему за ту бурю эмоций, которую вызвала его музыка, и которая осталась со мной на всю жизнь… Я был настолько взбудоражен, что потом двое суток ходил с температурой и не мог спать.

Успех был огромный. Я не склонен превозносить свои юношеские стихи, просто это было ново, неожиданно (в т. ч. и для меня!), оригинально, ни на что не похоже. Скандал всё-таки случился – к нам в группу явился парторг Петров и долго клеймил меня. Впрочем, безрезультатно. И позже мы выступили с джаз-стихами ещё раз – у себя на инфаке. Перед выступлением, а оно проходило в День смеха, Володя сказал со сцены: «На конкурсе «Весна-81» мы, несмотря на успех у публики, получили от жюри ноль баллов. Поэтому будет уместно повторить нашу программу именно сегодня, 1-го апреля!». Я предлагал Сигачу продолжить работу с джаз-стихами, но он отвечал: «Это – не шанс». Шансом стала группа ДДТ. Но не для него…

Через год Сигач бегал по инфаку, уговаривая народ брать билеты на первый концерт ДДТ в Нефтяном институте. За месяц до этого их песня «Не стреляй!» получила главный приз на всесоюзном конкурсе «Золотой камертон». Сигач читал мне свои четверостишия, которые он писал для песни «Не стреляй!». Конечно, я их не помню, было что-то про «багровую тьму». Но помню, что его куплеты были намного жёстче шевчуковских, поэтому они не вошли в песню. Мы спрашивали Володю, что означает название группы. «Расшифровывайте, как вам больше нравится: «Десять, Двадцать, Тридцать», «Деньги, Друзья, Творчество» и т. д.», – отвечал он.

Я, конечно, пошёл на этот первый и, на долгие годы, единственный концерт ДДТ. В Интернете можно прочесть разные отзывы о нём, в т. ч. и о плохой его организации. Не знаю, что под этим подразумевается, но у меня о концерте остались самые наилучшие воспоминания. Именно после этого концерта с дискотек стали изымать записи ДДТ. Но их распространение по стране было уже не остановить…

В том же 1982-м я окончил инфак (ставший факультетом романо-германской филологии) и надолго уехал из Уфы. В родном городе бывал наездами, тогда же узнавал новости о Сигачёве, главным образом от своего друга Жени Русакова. В один из своих приездов узнал о смерти Володи. Считается, что он умер в Москве (хотя никто не знает, где его могила). Но от Жени я знаю другую версию – следы Сигачёва теряются где-то в квартале красных фонарей в Амстердаме. Володя стал легендой, а для легенды такие разночтения – это нормально…

В Интернете можно найти массу информации о ДДТ. На одних сайтах утверждается, что ДДТ организовал Юра Шевчук, на других – Шевчук и Сигачёв, на третьих фигурирует ещё Гена Родин. А вот в рок-энциклопедиях – задолго до появления Интернета и Википедии – создателем ДДТ был назван Владимир Сигачёв.

«Красивый пессимист и циник, умница, бывший маменькин сынок и отличник, сделавший себя панком по жизни – пианист Вова Сигачёв – очень много сделал в музыке начала ДДТ, его всегда отличал безупречный вкус и тонкость в понимании рок-н-ролла». Написал о нём Курий Сергей Иванович (взято с его сайта). Всё так. Но за цинизмом Володя скрывал свою тонкую, легкоранимую душу, беззащитность одарённости перед окружающим миром, своё бесконечное одиночество… Мир его праху…

P.S. В 1980-м г. я написал рассказ «Поэт и музыкант», где я почти стенографически описал нашу встречу с Сигачёвым. Володя тогда то ли перевёлся на какое-то время на вечернее отделение, то ли был в академическом отпуске. Но ясно, что тогда он ещё не помышлял о том, чтобы петь свои вещи, а находился в поиске материала. Рассказ присутствует на данном ресурсе https://proza.ru/2018/03/17/1753 .