Судьба "тобольского Россини"

15 августа – юбилейная дата первого выдающегося русского лирика и его «крылатого певца», чьи «соловьиные трели» звучат до сих пор.

Сценический триумф российского «Соловья»

Еще при жизни автора «Соловей» пользовался европейской славой. Величайшие певицы позапрошлого столетия исполняли «соловьиные ритурнели», отражавшие всю роскошь колоратурного пения. В «итальянские сезоны» оперные театры Москвы и Санкт-Петербурга неоднократно приглашали на гастроли примадонну Полину Виардо. Это ее чарующий голос вызвал дивный восторг и зажег в сердце Ивана Тургенева неистребимый огонь любви, навеки связавшей их имена в людской памяти.

Заметьте, в этой красоте былого – восхитительная притягательность навеки ушедшей России. Поспешим на ту встречу, которой не дано состояться. Но все же нам удастся побывать в роли стороннего, закулисного наблюдателя невосполнимых мгновений и услышать отзвук голосов тех, с кем разминулись во времени…

В 1843 году театр имперской столицы представлял «Севильского цирюльника» Россини. Зрительный зал, «набитый до отказа», с нетерпением ожидал выхода Розины-Виардо. В каждом спектакле в сцене урока пения артистка меняла «вставные номера». В одном из них, к удовольствию публики, она пропела «Соловья» Алябьева. Петербург был в восторге от этого «национального сюрприза». Аплодисменты не умолкали, и букеты дождем сыпались на сцену…

Два года спустя певица прибыла в Москву, чтобы дать концерты «древней столице любезной ей России». Все выступления в зале Большого театра прошли с «оглушительным» успехом. Петербургская «Северная пчела» поместила отчет о ее концертах в Белокаменной: «Теперь испанский соловушко госпожа Виардо восхищает Москву. Мы получили известие о ее торжестве. Примадонну вызывали до тридцати раз, но когда она сюрпризом запела “Соловья”… “браво” не умолкало с четверть часа, а вызовам потеряли счет». Этот блистательный прием глубоко тронул «божественную» Виардо и оставил в ее сердце неизгладимый след.

…Прошло 10 лет. Она вновь в Северной столице и в память о прошлых триумфах появляется в своей коронной роли – Розины. Бывшие поклонники улавливают в ее лице лишь легкую тень промчавшихся лет, но в голосе – никакой перемены. Едва «зазвучала ритурнель Алябьева, как поднялся такой гам, треск и вой, словно русские встречали победоносные войска из Парижа».

Гениальная артистка проявила «деликатную внимательность», исполняя на чисто русском наречии нашего родимого «Соловья». Это ли не доказательство ее признательности и памяти о России…

Выдающейся немецкой певице Генриетте Зонтаг принадлежит колоратурная аранжировка каденции «Соловья», которая является «музыкальным орнаментом», расцвечивающим кантиленную мелодию романса.

«Соловьиная тройка» Алябьева

Как видим, у русского «Соловья» оказалась счастливая судьба. Впервые он был исполнен 7 января 1827 года в Москве в Большом театре известным тенором Петром Булаховым, а вскоре и Александром Бантышевым, другом Алябьева.

Так когда же голосистый «Соловей» потревожил мысль композитора? Обвиняемый в убийстве помещика Времева, Алябьев был заключен в тюрьму. Однажды, раскрыв альманах «Северные цветы», он увидел стихи барона Дельвига:

Соловей мой, соловей,

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоешь?

Следствие, тянувшееся два года, не раз вызывало в нем такое отчаяние, что не спасала даже музыка. Своим грустным настроением и мягкой певучестью слога стихи покорили его сердце:

Побывай во всех странах,

В деревнях и городах:

Не найти тебе нигде

Горемышнее меня.

Бантышев, навещая друга, мог слышать это сочинение в камере московской городской тюрьмы. Здесь было старенькое фортепиано, над клавиатурой которого в поисках созвучий властвовали руки могучего человека с черной буйной шевелюрой и пышными гусарскими усами. Огнем вдохновения горели его выразительные карие глаза, а профиль выделялся четкими очертаниями ястребиного носа.

В 1827 году, когда Москва узнала и сразу полюбила «соловьиный» романс, автору его был вынесен приговор – ссылка в Сибирь. Кто бы мог подумать, что так трагически обернется заурядная мужская ссора в карточной игре! Вспыльчивый, горячий Александр, не выносивший нечестности, в пылу гнева ударил своего партнера, некоего Времева. Через несколько дней после злополучного инцидента с Времевым случился приступ гипертонии, в результате чего больной скончался.

…Перед отъездом в ссылку Алябьеву выпало еще одно тяжелое испытание: его лишили дворянства, всех чинов и орденов, которых он был удостоен в героических сражениях Отечественной войны 1812 года. В суровую, холодную Сибирь он привезет только музыку, с которой не расстанется никогда.

В канун отъезда в камеру к «поверженному герою» пришли друзья – проститься. Толковали о театре, потом вскрыли шампанское и провозгласили тост: «За русского соловья!». Один из друзей подсел к столу и стал набрасывать что-то огрызком пера. Затем протянул растерянному Александру клочок бумаги: «Возьми, Алябьев, вот “Прощание с соловьем”, с тобою, наш милый певец и товарищ!» Композитор дважды перечел куплеты, снова приблизился к фортепиано:

Ты прости, наш соловей,

Голосистый соловей!

Тебя больше не слыхать,

Нас тебе уж не пленять.

Декабристы вскоре услышат в этом прощальном привете и собственную участь каторжан: «Твоя воля отнята, крепко клетка заперта…». Но в своей печальной судьбе они не были одиноки, ибо не только мятежных орлов Сенатской площади, но и «русского соловья» ждала Сибирь.

…Кибитка с Алябьевым неслась навстречу февральским метелям. Когда-то девятилетним мальчиком его везли из провинциального Тобольска в Петербург в губернаторской карете отца. Теперь он возвращался в Тобольск в арестантском возке – без прав и состояния.

Бесконечные прошения друзей и родных облегчить участь несправедливо осужденного наконец дошли до царя, давшего согласие перевести «северного певца» на Кавказ, поближе к черкесским пулям.

В родном городе ему был устроен прощальный концерт. Как тогда в Москве, в тюрьме. И вновь поэт Веттер написал «тобольскому Россини», как его теперь называли, «Прощание с соловьем на Севере». Стихи, переведенные на язык музыки, стали песней для голоса и хора:

Улетай, наш соловей,

С хладна севера скорей,

Отдохни в стране родной

После бури роковой.

Таковы этапы пути «соловьиной тройки» Алябьева.

Персона нон грата

«Скитания “Соловья” не кончились и, верно, не кончатся вовек». Это была ненапрасная жалоба композитора. Сколько промелькнуло мимо верст, и лет, и городов! За кавказской ссылкой последовала оренбургская, куда он прибыл в 1833 году. Оренбургский губернатор Василий Перовский, озабоченный судьбой Алябьева, подает Николаю I ходатайство о пересмотре дела композитора. Наконец просьба Перовского удовлетворена, и в 1835 году ссыльному музыканту разрешено вернуться в Московскую губернию, но без права проживания в самой столице.

Возвращаясь домой после долгих лет изгнания, чего только он не передумал! Как встретит Москва, друзья, как появится в Большом театре? Александр знал, что музыка его продолжала звучать все эти годы. Ее исполняли в театре и в концертах, но на афишах против его сочинений значились лишь инициалы «А. А.».

Постепенно композитор втягивается в московскую культурную жизнь, восстанавливает прежние связи, часто встречается с музыкантами и артистами. Но Николай I, возмущенный тем, что поднадзорный Алябьев, вопреки его царской воле, уже в течение нескольких лет пребывает безвыездно в Москве, распорядился выслать его в Коломну. И лишь в 1843 году ему разрешат наконец «жительствовать» в столице.

Но какова ирония госпожи Фортуны! В тот самый год в Петербурге его «Соловей» ворвался в сценическую атмосферу россиниевского шедевра и своими руладами заблистал в жемчужных пассажах колоратуры волшебницы Виардо (возвращаю ваше внимание к началу публикации). А в это время опальному «тобольскому Россини» царской милостью едва приоткрылись двери театральной Москвы.

Здесь через 2 года по желанию примадонны и публики вновь зазвучит его «голосистый соловей». Как сообщает «Северная пчела», «были минуты, когда в душе хладнокровного слушателя струили электрические искры и он решительно не знал: восхищаться ему или удивляться».

«Навек оставить грустной тайной»

Где бы ни был ссыльный Алябьев, везде его сопровождала музыка. В Тобольске он создает цикл романсов «Северный певец», одночастный Квинтет для духовых инструментов. Значительное произведение этого периода – одночастная Симфония e-moll.

На Кавказе композитор увлекается украинским фольклором и приступает к подготовке сборника «Голоса украинских песен». В Пятигорске встречает свою давнюю любовь Екатерину Офросимову, с которой его разлучила ссылка. Вновь вспыхнувшее чувство находит выражение в романсах. Свою «Тайну» стихами Александра Вельтмана поведал он любимой женщине:

Навек оставить грустной тайной,

Кого я пламенно люблю!

Пятигорск, Кисловодск, Ставрополь… В каждом городе появляются партитуры новых сочинений. Одним из первых русских композиторов Алябьев ввел в вокальные камерные сочинения ориентальную тему, с характерными для восточной музыки ритмами и гармониями. Таковы Черкесская и Кабардинская песни, романс «Любовник розы соловей». В заключительный раздел этого музыкального альбома вписался цикл «Кавказский певец», состоявший из 12 песен, элегий и романсов.

В гнетущем состоянии духа Алябьев попадает в мрачный, серый Оренбург. Но общение с умными, образованными людьми, жившими в городе, скрашивало его одиночество и побуждало к творчеству. Почувствовав на Кавказе вкус к фольклору, композитор и в Оренбурге интересуется музыкальной культурой народов Заволжья и Средней Азии. Пишет Башкирскую увертюру и камерное Трио a-moll для фортепиано, скрипки и виолончели. И, как всегда, сочиняет романсы, которые отражают всю боль «души, тоскующей в изгнании своем…».

«Взамен разлуки и печали…»

Итак, композитор в новой ссылке – в Коломне, где горькую печаль свою «заливает» работой над песнями, романсами и оперой «Аммалат-бек» по повести Бестужева-Марлинского. Однообразное коломенское житие однажды нарушается радостным событием: он получает своего любимого «Соловья», изданного в фортепианной транскрипции Ференца Листа. Теперь соловьиные трели рассыпались по клавиатуре рояля в импровизации венгерского пианиста, горячего поклонника русской музыки.

Но на этом не закончилось торжество его лучшего сочинения среди европейских музыкантов. Бельгийский скрипач и композитор Анри Вьетан жил и работал в России. Крылатая певучесть алябьевского романса увлекла и вдохновила мастера на концертное переложение для скрипки, ставшее образцом виртуозно-романтического стиля. Франсуа Серве, будучи на виолончельном «троне», многое сделал для развития русской исполнительской школы и так же, как его соотечественник Вьетан, отдал дань «Соловью», преображенному его фантазией.

«Соловьиная» мелодия облетела мир и в оркестровке Глинки, а также вписалась в музыкальную канву его фортепианных вариаций. Петр Чайковский писал: «Иногда в музыке нравится что-то совсем неуловимое и неподдающееся критическому анализу. Я не могу без слез слышать “Соловья” Алябьева!!!».

…«Взамен разлуки и печали, что впереди тебе дано?» – эти стихи Ивана Аксакова были последними, которые положил на музыку Александр Алябьев. Умер он в 1851 году, в возрасте шестидесяти трех лет, оставив сочинения, которые звучат и поныне.

И чтобы понять, что значила музыка для слушателей того времени, перечтем поэтическую строфу, написанную во время концерта автором-меломаном, пожелавшим оставить нам лишь свои инициалы «Н. И. – П.»:

Души младенческой ты чувствами владел,

Питал в ней первые восторги и мечтанье:

А ныне гений твой умел

Разочарованной отдать очарованье.