Вальс нежных слов и легких снов

Шиофок – Будапешт

В живых и увлекательных мемуарах Кальмана «Мой путь в оперетту» проходит вся его жизнь, с радостями первых композиторских успехов и мучительными сомнениями в выборе творческого пути, завершившегося восхождением на музыкальный олимп.

Российскому театралу, конечно же, знакома музыка кальмановской «фабрики снов». Но в прессе не так часто уделяется внимание жизненным перипетиям этого большого мастера веселой музы. И наверное, читателю небезынтересными будут некоторые факты его биографии.

Родился Имре в 1882 году в венгерской деревне Шиофок, что расположена на берегу озера Балатон, любимого места отдыха окрестных жителей. Приезжие здесь были редкими гостями до тех пор, пока некоторых предприимчивых смельчаков не осенила идея превратить этот тихий уголок в крупный курорт.

В Шиофоке Имре провел первые десять лет своей жизни. К музыке приобщился еще ребенком – сестра Вильма была хорошей пианисткой, ее игру мальчик слушал часами. И уже четырехлетним малышом он совершенно свободно мог спеть всю Вторую рапсодию Листа. Не менее привлекательным для «маленького карапуза» оказалось звучание скрипки, которую он услышал от музыканта, артиста Филармонического оркестра, жившего все лето по соседству с семьей Кальмана.

Десятилетним подростком Имре расстался с отчим домом и отправился на учебу в Будапештскую гимназию. Не так-то легко ему было привыкнуть к ритму жизни большого города. Лучший ученик деревенской школы в благородной столичной гимназии оказался ничтожным провинциалом. Из-за своей грубой одежды он получил прозвище «деревенский олух». За эти насмешки и издевательства сыновей тогдашней финансовой верхушки Имре расплатился сполна, успокоив своих обидчиков тумаками и «хорошими шиофокскими оплеухами».

В пятом классе Имре начал задумываться о серьезных занятиях музыкой. Но в это время от брата пришло письмо со страшным известием о том, что предприятие отца обанкротилось и семья оказалась на пороге нищеты. Все имущество было продано с аукциона: дом, мебель и даже самое дорогое для Имре – пианино… Теперь свое будущее он должен был обеспечивать собственными силами.

На пути к музыке

Для начала пришлось позаботиться о плате за музыкальное обучение, а потому в летние каникулы он устроился переписчиком конвертов в солидную банковскую контору. Этих денег хватило, чтобы купить ноты, галстук, пальто. Но для занятий нужно фортепиано. И он снова работает – репетитором. Бегая от одного ученика к другому, преподает латинский, греческий, математику и физику.

Наконец инструмент нашел своего хозяина. Одержимый музыкой, счастливый Имре теперь целыми днями мог сидеть за «своим роялем», не подозревая, что его крылатую мечту подстерегает опасность. От длительных тренировок у молодого пианиста началась неизлечимая болезнь руки (та самая катастрофа, случившаяся с Робертом Шуманом), и с карьерой исполнителя-виртуоза было покончено навсегда. В это время Кальман поступает на юридический факультет Будапештского университета. Но, несмотря на успешную учебу, он вскоре понял, что это «ужасно скучное» занятие не для него. И в нужный момент несостоявшийся юрист нашел в себе силы сказать университету «адью».

Встал вопрос: как продолжать заниматься музыкой, не будучи связанным с инструментом? Может быть, изучать теорию или композицию? Не веривший в свой талант сочинителя, он все-таки решил обратиться к знаменитому Гансу Кеслеру. Двоюродный брат Макса Регера, он был одним из самых солидных профессоров Музыкальной академии, в то время высококлассного учебного заведения, пользующегося мировой славой.

Четыре года Кальман занимался у Кеслера композицией. Дотошный студент серьезно изучал партитуры многих классиков – и в результате отыскал свой идеал. Оркестровое искусство Чайковского указало молодому венгру точный путь в инструментовку. Ясность и захватывающая сила мастерства русского гения, особенно в трех последних симфониях, послужили ему эталоном для создания будущих опусов. И впоследствии Кальман, в отличие от некоторых композиторов, работавших в жанре музыкальной комедии, инструментовал свои произведения сам. Он знал волшебные свойства оркестра, пользовался челестой и арфой, знал, где употребить, в зависимости от характера сцены, смычковые, деревянные духовые или медные инструменты.

Когда появился его музыкальный первенец – цикл лирических песен на стихи Якобовского, Кальман даже не подозревал, что придет время, и его единственным желанием будет писать оперетты. Но пока что перо начинающего композитора насочиняло 20 песен. Серьезные, печальные «Осенние песни», «Песни судьбы», баллады… За эти новые композиции Имре был удостоен Большой премии имени Франца-Иосифа города Будапешта.

Поначалу он музицировал самым естественным образом, еще не признавая элегантную гладь интернациональных канонов. В его ранних театральных пробах уже обнаруживаются огненный темперамент и цветущая мелодика, предвосхищающие звуковой блеск и пикантную прелесть инструментовки.

Ко времени первых сценических замыслов Кальмана в Будапеште было три театра оперетты: Народный, Венгерский и Королевский. Новые постановки там были редкостью, так что дебютанты имели полную свободу для воплощения своих идей. Но чтобы удивить публику и создать нечто такое, чего еще не видывал и не слыхивал свет, необходим хороший соавтор. В Венгрии того периода ярким талантом опереточного либреттиста выделялся Карл фон Бакони, бывший офицер и сын генерала. Не сразу они поняли друг друга, но вскоре их «помолвка» состоялась, и композитор смог увлечь своего нового друга сценическим сюжетом «Осенних маневров». И пока неясное будущее оперетты уже замаячило на театральном небосклоне.

Огни рампы

22 февраля 1908 года состоялась премьера. Сенсационный успех! Билеты на все последующие спектакли моментально распроданы, и на протяжении пятидесяти представлений вечерние кассы даже не открывались.

В один из вечеров к Кальману подлетел взволнованный театральный портье и сообщил о том, что его ищут три господина из Вены и желают с ним срочно переговорить. Это были директора «Театра ан дер Вин» и известный опереточный композитор Лео Фалль. Их предложение поставить «Осенние маневры» в Вене было принято Кальманом. Поскольку это вызывало необходимость присутствия самого автора, молодой маэстро, наспех собрав два чемодана, приехал в город, которому отныне предстояло стать его второй родиной. В воспоминаниях читаем его признание: «Я не верил тому, что смогу остаться здесь, что мне удастся надолго утвердиться среди грандиозной композиторской гвардии Вены». Как отмечает Имре, «премьера имела шумный успех, публика была роскошной и заключила его в объятия своего сердца». Так он и остался в Вене.

Подобно тому как имя Кальмана имеет две разнонациональные транскрипции – Имре и Эммерих, так и его творчество представляет единство двух равноправных начал – венгерского и венского. И если первое из них олицетворяет собой чардаш, то второе – вальс. «Король вальса» Иоганн Штраус создал первый образец венгерско-венской оперетты («Цыганский барон»), получивший продолжение и развитие в кальмановских «Осенних маневрах», «Цыган-премьере», «Княгине чардаша». В них мы обнаруживаем самое прямое влияние Штрауса – вальсовость. Но в то же время в музыку различного национального происхождения Кальман умудряется вплести венгерский орнамент.

На восходящей линии жизни Кальмана есть неожиданный поворот, где его будущее почтительно встречается с недавним прошлым. Оглянемся и мы на французскую столицу середины ХХ столетия, в то время представлявшую собой сверкающий центр мира развлечений. На этой волне безудержного веселья и явился Жак Оффенбах, который распознал вкусы парижской публики, жаждавшей легких удовольствий. Его осеняет идея: к дереву комической оперы привить небольшую ветку любимой зрителями эстрады. И новый музыкальный жанр уже не мыслился без канкана, кабареточных куплетов и каскадного танца. В 1858 году появляется оперетта «Орфей в аду», вскоре покорившая Вену, а затем и Европу. И хотя австрияки своим отношением к светским удовольствиям во многом походили на парижан, все-таки венская оперетта противопоставила им собственный стиль. Там, где у французов резкая социальная сатира, в Вене – волшебный мир фантазии. Вместо шаловливого французского канкана в австрийской столице звучала лирическая мелодия вальса.

Через 14 лет после успешного дебюта сочинения Жака Оффенбаха состоялась премьера «Летучей мыши» Иоганна Штрауса, ставшей образцом для всех последующих оперетт. На исходе XIX столетия его величество «король вальса» распрощался со всем миром, и эта утрата стала личным горем для каждого венца. Но, к счастью, он умер не без наследника.

«Сильва» на советском экране

В 1945 году в освобожденном от гитлеровцев Будапеште шел советский фильм, снятый по оперетте Кальмана «Сильва» режиссером и сценаристом Ивановским. Вспомним этого мастера, с которым нам доводилось встречаться в темных залах кинотеатров, когда на экране высвечивались титры с фамилией – Александр Ивановский. До прихода в кинематограф на протяжении 13 лет он был режиссером Оперного театра Зимина в Москве. И это определило в будущем его любовь к жанру музыкальной комедии, зазвучавшей с экрана: «Музыкальная история», «Антон Иванович сердится», «Укротительница тигров» и опереточная «Сильва». Смею думать, что эти фильмы знакомы многим любителям старого, доброго кино.

Каким же счастьем было для Кальмана получить на чужбине весточку от друзей, сообщивших о советской экранизации «Сильвы» и откликах венгерской прессы касательно кинопремьеры. Но и по сей день композитор, словно «летучий голландец», продолжает свое кругосветное путешествие, появляясь со своими героями на театральных сценах. И, как прежде, водным потоком несутся задушевные звуки его любовных арий и дуэтов, давно ставших шлягерами. Композитор и стремился к тому, чтобы зритель запомнил эти мелодии и унес их с собой.

Пробежимся по некоторым отрывкам лейтмотивов «Сильвы» – «оперетты номер один всех времен и народов»:

Красотки, красотки, красотки кабаре,

Вы созданы лишь для развлеченья…

Другой лейтмотив – разочарования: «Любовь такая глупость большая». Тема утраченного счастья слышна в дуэте Сильвы и Эдвина:

Помнишь ли ты,

Как счастье нам улыбалось?

И кажется, все эти слова вмиг разлетелись по своим нотным строчкам и заволновались в нашей памяти, когда вдруг «лес висячих линий» (Борис Пастернак) зашумел, заговорил волшебной сказкой знакомых мелодий…

Вальс промчавшихся годов

Не менее популярной была и «Принцесса цирка» с ее благородным героем Мистером Икс, чей голос советскому зрителю озвучивал бархатный баритон блистательного Георга Отса:

Устал я греться у чужого огня,

Но где же сердце, что полюбит меня?

…Создавая живые персонажи для своих «акробатических сюжетов», Кальман использовал ритмы бытовой музыки – марша, мазурки, танго, фокстрота и, конечно, вальса. И несмотря на то, что в «американской» «Герцогине из Чикаго» появляется джазовая музыка, в атмосфере ее автор делает элегантный реверанс в сторону Австрии и вводит ностальгическую «Венскую песню», где герой рассуждает о печальной судьбе вальса:

Теперь гремят со всех сторон

Визгливый джаз и саксофон,

Фокстроты, шимми и чарльстон

Дают концертам нужный тон.

О, где же ты, мой вальс, мой вальс любимый,

Вальс нежных слов, вальс легких снов,

Вальс промчавшихся годов!

«Я знаю, что полстраницы партитуры Листа перевесят все мои оперетты», – отмечал Имре, горячий поклонник своего гениального соотечественника. Но, как известно, классические сочинения требуют высокоразвитой, избранной публики. Массовому же зрителю более доступна легкая, приятно звучащая музыкальная комедия. Великий мелодист и романтик глубокого чувства, Кальман и в новом столетии остается одним из самых востребованных композиторов музыкально-театральной элиты мира. Ослепительный успех его оперетт, не утративших музыкальной роскоши, дает нам основание говорить о кальмановском ренессансе.