О красоте земной

Но серые краски ненастья и распутицы возмещаются золотом осеннего листопада. Потом придут снега, а с ними новый мир видений и чувств. Как хорошо, что природа не знает застоя!

У каждого человека есть свое любимое время года. Природа во многом определяет человеческую жизнь, необъяснимо влияя на состояние души и настроение. К ее таинственным проявлениям всегда внимательны большие художники. Сколько создано ими прекрасных творений, вдохновленных картинами времен года! Всмотритесь и вслушайтесь, как игрой цвета, динамикой света и тени, тональным очертанием, певучестью слова и звука передается их очарование. Тонкому лирику Афанасию Фету принадлежит поэтическое открытие единства природы и наших чувств: «Цветы и песни с давних лет в благоухающем союзе».

Композитор Чайковский был необычайно чуток к красоте земной, волнующей его своими тайнами. Он часто задавался вопросом: «Отчего простой русский пейзаж… прогулка летом в России, по полям, по лесу, бывало, приводила меня в такое состояние, что я ложился на землю... от наплыва любви к природе, от тех опьяняющих ощущений, которые навевали на меня лес, степь, речка, деревня вдали… Отчего все это?».

Его волнения, душевные смятения – все ложилось на нотные страницы лирических сочинений. Пожалуй, Петр Ильич был одним из самых ярких русских композиторов-пейзажистов, обладающим «феноменальным чувством природы». Первой «исповедью души» явилась его дипломная работа «Зимние грезы». Лейтмотив первой части этой симфонии – зимняя дорога с ее «однозвучным колокольчиком», тройкой, тоскливо-раздольной ямщицкой песней.

К теме природы Чайковский постоянно возвращался как в инструментальных и оркестровых произведениях, так и в вокальных – в детских песнях, в романсах, и до сей поры являющихся подлинным украшением концертного репертуара («Благословляю вас, леса», «День ли царит»). Композитор и дирижер, Чайковский вынужден был вести жизнь «блуждающей звезды». Но какими бы успешными ни были гастрольные поездки, очарованного странника всегда тянуло домой, ведь нигде он не находил такой красоты, как в России. Ну что может сравниться с его любимым ландышем, чье «благоуханье и греет, и пьянит»? Чайковский даже посвятил этому «царю цветов» стихотворение, в котором присущая ему поэтическая взволнованность («В чем тайна чар твоих?») перемежается с философским раздумьем о смысле жизни.

Встречая «утро года», композитор испытывает небывалую радость и вдохновение, о чем пишет в письме от 10 марта 1878 г. из Швейцарии Надежде Филаретовне фон Мекк: «…Наступила весна во всей своей прелести. Солнце ярко светит и греет. Деревья пускают почки, появилась масса полевых цветов, и в довершение всего – лунные ночи. Не могу Вам передать, мой друг, до чего я наслаждаюсь всем этим. Мне так хорошо… в будущем так мало тревожного и грозного, что я смело могу назвать мое теперешнее состояние счастьем».

В этом году исполняется 144 года уникальному сочинению – торжественному гимну русской природе. В мировой фортепианной литературе нет больше произведения, подобного «Временам года» Петра Ильича Чайковского, в котором композитор пытался бы охватить круговорот сменяющих друг друга картин природы и человеческой жизни и воплотил бы это с такой гениальной простотой.

Пьесы, составившие цикл «Времена года», сочинялись в течение всего 1876 года и выпускались в виде музыкального приложения к ежемесячному петербургскому журналу «Нувеллист». Получив заказ, 36-летний Чайковский с удовольствием приступил к работе, о чем сообщает издателю Н. Бернарду: «…Я пришлю Вам в скором времени первую пиесу, а может быть, и разом две или три. Если ничего не помешает, то дело пойдет скоро…».

Модест Чайковский в своих мемуарах пишет о том, что брат его любил жизнь: «Каждый день имел для него значительность, и прощаться с ним ему было грустно при мысли, что от всего пережитого не останется никакого следа…». Может быть, поэтому общее настроение «Времен года» элегическое, несмотря на появление светлых и радостных эпизодов. Все пьесы цикла имеют самостоятельное значение и смысловую завершенность, а их образность усиливается эпиграфами, взятыми из стихов русских поэтов. Одним из лучших толкователей музыки Чайковского был мэтр Московской консерватории, пианист Константин Игумнов. Работая над характером и эмоциональным содержанием лирических сцен из русской жизни, он оставил записи своих открытий, размышлений.

Январь. «У камелька». Родившийся в конце ХIХ века, Игумнов еще застал то время, когда «камин, бывало, топили», а юные обитатели дома «ложились около него на ковер и мечтали». Как часто в старинных романах нам встречаются картины патриархального дворянского быта – вечерний отдых у камина:

Наступает такое состояние, когда игра пламени и теней кажется фантастическим хороводом набегающих и ускользающих мыслей о прошлом:

Февраль. «Масленица». Ярким контрастом неторопливому январю звучит эта энергичная пьеса – «бесшабашный разгул, гуляние, медведя водят, ряженые…». Нам, современным людям, утратившим связь с русскими обычаями, трудно понять праздничную атмосферу музыки Чайковского. И, чтобы настроиться на ее восприятие, давайте обратимся к воспоминаниям художника Мстислава Добужинского: «Самым веселым временем в Петербурге была Масленица и балаганы. Елка и Пасха были скорее домашними праздниками, это же был настоящий всенародный праздник и веселье». До конца жизни художник помнил свои детские впечатления, «как в звонком морозном воздухе стоял над площадью веселый человеческий гул и целое море звуков – и гудки, и писк свистулек, и заунывная тягучка шарманки, и гармонь, и отдельные выкрики – все это так тянуло к себе», и он «изо всех сил торопил няню попасть туда поскорей».

Март. В медленной, грустной «Песне жаворонка» чувствуется еще холодное дыхание зимы, слышится тихое, несмелое чириканье птиц. Лишь к середине пьесы в музыке появляется некоторое движение. Откуда-то сверху пробился луч солнца. И сразу в природе все оживилось, весело защебетали птицы, но ненадолго. Вернувшийся грустный мотив напоминает нам о мартовских холодах и печальных безмолвных птицах. Эпиграф из стихотворения Майкова здесь неудачен. Прочтите: «Поле зыблется цветами». Где же им взяться в начале марта? На мой взгляд, ближе к истине оказался Тютчев:

Наверное, у некоторых из вас в памяти возникла известная картина Алексея Саврасова «Грачи прилетели». На полотне выдающегося мастера весенних пейзажей мы видим то же, что слышим в музыке Чайковского: неяркое небо, почерневший снег, деревья еще без листьев, как ажурное кружево.

Вот и прошла пора зимы. Наступил апрель. Хозяйка-весна вступает в свои владения, и в лесу уже «глянул глазок голубой» первого лесного пришельца, подснежника. Мелодия «Подснежника» Чайковского так трепетна, так хороша, что ее хочется петь, она зримо воссоздает картину пробуждения юной весны.

В мае в Петербурге наступают белые ночи, когда «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». Если попытаться представить «эту сияющую безбрежность», то можно увидеть глазами французского писателя Теофиля Готье, путешествующего по России, «самую прекрасную феерию, какая только может привидеться в грезах».

Июнь. «Баркарола». Любезный друг, ты не забыл, что у тебя есть музыкальный словарь? С его помощью можно свободно перевести это итальянское название, а заодно и определить характер баркаролы («barca» – «лодка»), песни лодочника или, как называют в Венеции, гондольера. Пожалуй, самому непросвещенному в музыке человеку знакома эта задумчивая пьеса, глубоко проникающая в душу. Ее распевная мелодия ласкает слух бархатным звучанием и уносит на берег реки, где под легкий всплеск набегающей волны ты наслаждаешься голосами природы и упоительной красотой летнего вечера.

Пора июльского сенокоса отражена Чайковским в «Песне косаря». Эпиграф Алексея Кольцова несет в себе эмоциональный заряд этой пьесы: «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!». Бодрость духа, богатырское начало достигается композитором определенными средствами и приемами: светлым колоритом, звуковой насыщенностью, умеренным темпом, мажорным звучанием, передающим радость труда.

Август также относится к «трудовому» месяцу, названному автором «Жатва». Это время большого урожая, когда люди семьями принимались жать, «косить под корень рожь высокую». В энергичном характере музыки, ее напряженном ритме присутствует торопливость, даже некоторая лихорадочность, с какой селяне стремились убрать спелое зерно в свои закрома.

С наступлением сентября начиналась барская забава. Пушкинские «псари в охотничьих уборах» зовут нас на охоту: «Пора, пора! Рога трубят». Колоритная зарисовка сельского быта мастерски передана Чайковским в «Охоте» – музыке, полной бодрости, движения, радостного нетерпения. В музыкальной ткани пьесы слышны трубные фанфары, интонации сигналов охотничьих рогов, на которых строится главная тема.

Октябрь. «Осенняя песнь».

Лирическая поэзия Алексея Толстого делает зримой музыкальную картину Чайковского, чья звуковая живопись роднит ее с художественным полотном Левитана «Осенний день в Сокольниках». Найдите эту репродукцию – вашему взору предстанет фигура одинокой молодой женщины, бредущей по дорожке утонувшего в золотой листве парка.

Вы помните нашу первую беседу, в которой шел разговор о том, что у каждого слушателя возникают свои образные представления о музыке? Так, Игумнову наиболее созвучными настроению «Осенней песни» казались блоковские строки: «Медлительной чредой нисходит день осенний, медлительно кружится желтый лист…». Созерцание пейзажа, красоты его осеннего наряда ведет нас к уединению и размышлению. Понаблюдайте за оторвавшимся от дерева листком – какие он совершает воздушные пируэты, как грациозно в обнимку с ветром кружится в плавном вальсе и, наконец, делает глубокий реверанс, чтобы покорно лечь к нашим ногам...

Ноябрь. «На тройке». Мелодические обороты, интонации, близкие к русской народной песне, передают глубоко личные переживания самого композитора. Нам слышатся задушевное пение ямщика и звон колокольчиков удаляющейся тройки, снежным вихрем заметающей чьи-то несбывшиеся надежды.

С наступлением рождества в декабре начиналось веселое время святок – переодеваний, маскарадов, святочных гаданий со свечами и зеркалами. «Святки» Чайковского – это вальс в домашнем кругу. В прелестной мелодии его ощущается трепетность, ликование, и в то же время настроение грусти, неясных томлений и сожалений уходящего года, ни одно мгновение которого больше не повторится.

Закроем последнюю страницу музыкального альбома словами Константина Игумнова: «Как бы ни темно казалось мне настоящее, есть нечто, чего никто отнять у меня не может, – есть вечная красота природы… и есть искусство, и в этом неизменное утешение. Все может измениться, а это – главное, это останется».