Я служил в армии с 5 октября 1941 по 25 декабря 1946 года. 5 лет и 80 дней. За это время я служил в трех дивизиях. Не считая ГЛР 1817 и 3-й ОАЗСП. Мне повезло. Я окончил войну двумя легкими ранениями и орденами Красной звезды и Отечественной войны, двумя медалями “За боевые залсуги” и другими знаками отличия. 4-х годичным партийным стажем в звании сержанта по должности командира орудия. Я знал хорошо, что на гражданке еще труднее. И жить мне было негде. Никто меня не ждал.
Родина есть Родина. Она меня тянула к себе. Но она мне ничего хорошего не обещала. Так как я был здоров и молод в расцвете сил, я надеялся только на себя. Мне жить и работать все равно было где. Мы из полка из Барнаула выехали 18 человек демобилизованные под командой сопровождавшего нас лейтенанта Крымского. По юго-западному направлению последний демобилизованный ехал до Одессы (и лейтенант Крымский был родом из Одессы), остальные 17 человек должны были расходиться на необъятных просторах России. Начиная от Новосибирска до Одессы. Потому что в I эшелоне ехали жители Заволжья. А до Волги вторая очередь должна быть в январе. И мне не терпелось. Хлебать горя. Я поторопился и придумал такую версию, якобы у меня родители (которых у меня нет) переехали из Уфы в Куйбышев. Мне поверили и включили в I очередь.
Когда мы приехали из Барнаула в Новосибирск (где формировался спец.эшелон с демобилизованными всего Западно-Сибирского военного округа), я Крымскому сказал, что я обманул в штабе полка, мне в самом деле не в Куйбышев надо, а в Уфу.
Он сказал мне: «Все равно. Но тебя с направлением в Куйбышев в Уфе не примут». Об этом я додумал, что может быть канитель. В Новосибирске мы были три дня, и по инициативе Крымского мы сумели уехать из Новосибирска, не дожидаясь “спецэшелона”, на пассажирском поезде «Новосибирск-Харьков». Я утром рано, на станции Черниковка, с вещмешком за спиной и фанерным ящиком-чемоданом в руке на ходу спрыгнул с вагона. Потому что мне проводник сказал, что на ст. Черниковка поезд не останавливается, только в Уфе остановка. Мне так не терпелось встретиться с братом Хайдаром. Даже из Уфы я не согласен был вернуться обратно и прыгнул. А тем временем поезд, скрипя колесами, остановился. Я благополучно приземлился на родной земле. Уррра! Здравствуй, родная Башкирия!
Я в Черниковке, в КрекингСтрое, работал с 1938 г. Тогда под Соцгород рыли котлованы, и заложили фундаменты под будущие здания и заводы. Мы жили в палаточном городке. Хотя и была война, но за 8 лет все же вырос городок.
Я попутно зашел на базар, купил первую чекушку послевоенную на родной земле, выпил прямо на базаре и закусил. В то время это допускалось, и водку частники продавали открыто, и тут же пили открыто. И, достав из кармана адрес Хайдара, я начал искать в Соцгороде шлакоблочный барак № 4. Тогда в Соцгороде улицы названий не имели. Кварталы – лагери, и по почтовым ящикам искали адресатов. И мне не так-то легко было разыскать Хайдара. Мне повезло. После долгого блуждания меня на улице остановил один молодой парень и спрашивал:
– Дорогой товарищ! Вы кого-нибудь ищете?
– Да! Я ищу своего брата Хайдара, вот его адрес.
– Тогда его адрес не нужно. Я угадал вас. Я увидел ваше фото у Хайдара, мы вместе в одном общежитии живем, пошли! Это недалеко отсюда.
– Спасибо вам. Я вас тоже, вроде, на фотокарточку знаю. Вас зовут Зайкат?
– Да! Я Зайкат. Друг Хайдара.
Мы пришли в общежитие. Показал мне койку Хайдара, велел раздеваться. Так как Хайдара в это время не было дома, он пообещал скоро вернуться, пошел за Хайдаром. В скором времени вернулся Хайдар сам. Зашел и, на меня не обращая внимания, прошел в противоположную сторону к ребятам, играющим в карты, и там стал с ними о чем-то говорить. Я наблюдаю за ним. Он не видит, что на его койке сидит брат. Оказывается, они с Зайкатом не встречались. И он не знал, что приехал брат.
Наконец, кто-то из ребят ему, по-видимому, шепнул про меня. И он с криком и слезами кинулся ко мне. Из Барнаула я захватил дешевые папиросы по 100 штук в коробке. Несколько коробок. Я открыл и положил на тумбочку. Закурил сам и предложил ему. Он взял папиросу. Я ему дал прикурить, вскоре его папироса потухла. Я несколько раз давал ему прикурить, и у него быстро затухало. Он тогда сказал:
– Не надо! Не трудись, брат! Я ведь не курю…
– Молодец, Хайдар! – Я его еще раз обнял.
Сидели недолго. 1, может, 1,5 часа. Я предложил ему пойти куда-нибудь обедать. Пришли мы в чайную № 1. Я говорю:
– Мне бери кашу пшенную и чай и больше ничего, а себе сам что хочешь, того и бери.
– Я водку пить еще не научился.
– Ради моего приезда можно и нужно.
Я заказал по 200 г водки и по две пшенной каши обоим.
Когда вышли из чайной, он сознался, что приехал брат, а у него нет денег и рассказал, что люди не живут с зарплаты. Живут по карточкам. А заработанных за месяц денег не хватит три раза пообедать в коммерческих столовых и чайных. Что люди большинство живут за счет спекуляций, за счет воровства с производства. Воровать с производства не стыдились, также спекулировать. Все делали – орудовали открыто, можно сказать. На базаре спекуляция шла полным ходом. У Хайдара в общежитии молодежь выносила с завода соль. Каждый день, возвращаясь с завода, выносили 4–5 стаканов соли. Это они не считали за воровство. Стакан соли – 50 рублей. 200–250 рублей в день зарабатывал-калымил. Буханка хлеба стоила 500 рублей. Но брать соль, хотя лежала на территории завода открыто, не всегда удавалось. Часто стояла возле соли охрана. Хайдар к соли не подходил, он работал жестянщиком. Он в мастерской из сэкономленного железа делал ведра-тазы-корыта. Выносили на подводе. Или на машине. А продать эту утварь не стоило трудности, брали нарасхват. И платили дорого. И плюс к этому он работал в военном госпитале, который располагался в нынешней больнице № 10. Он там на кухне чинил ведра, прохудившиеся кастрюли, бочки, черпаки, поварешки. Делал из консервных банок кружки. Ему за все это расплачивались продуктами (но, к сожалению, весной 1947 года госпиталь закрыли).
Вот так и жили они. Это они мне рассказывали намного позже моего приезда. А первый день и ночь всю я рассказывал им про свою дорогу. На второй день с утра поехали в Уфу. Заехали на толчок. Купил я брату Хасану гимнастерку, и после обеда решили посетить Башмединститут. Я уже не помню, какое это было число. Наверное, где-то в конце старого – начале нового 1947 года. Зима была законная, стояли сорокаградусные морозы. Пока лазили на толчке и шли обратно в центр до ул. Ленина, мы окоченели и замерзли окончательно и проголодовали. Мы зашли в столовую на углу Ленина и Сталина (ныне Коммунистическая) напротив главпочтамта. Я опять стал заказывать обед. Хайдар сказал: «Бери все дешевое и без водки. Надо беречь деньги».
Но, так как мне предстояла долгожданная встреча со студентками института, я позволил себе для смелости выпить стакан водки и предложил Хайдару идти со мной вместе в Башмединститут. Но он отказался, сказал, что стесняется. И предупредив меня, чтобы я долго там не задерживался, он сам остался в коридоре столовой с моими солдатскими пожитками.
Я пришел к девчатам, так как был воскресный день, все они были дома. Их в одной комнате жило пять человек. Газиза, Хадича, Сафия и еще две, которых я не знал (четвертую звали Тая, она была из Приютово). Конечно, что произошло в комнате с моим появлением, трудно описать.
Сама виновница причины моего посещения их угла тоже растерялась, увидев меня тихонько сказала: «Ой!.. Халидар приехал!» – и осталась на месте, как вкопанная (как будто мы недавно виделись, и я приехал из соседней деревни). Не решалась, что дальше делать и как поступить. Наконец, набрав смелости, как потерявшая рассудок, бросилась ко мне, приговаривая: «Ой! Халидар! Наконец-то ты вернулся! Жив-здоров! Каким был, таким вернулся! Я ведь верила, что мы обязательно встретимся!». Тут что произошло – и Хадича, и Сафия тоже бросились обнимать и целовать меня (все он трое были из одной деревни Куллярово и мы вместе в одном классе учились 1936–38-е годы). Наконец они, расплакавшись, успокоились и стали с меня снимать – кто шапку, кто ремень шинели. Посидев с полчаса, я стал беспокоиться, не знал, что делать с Хайдаром. Но и уходить вот так через полчаса я не мог. Пришлось сознаться, что Хайдар меня ждет в столовой. И что мы ночным поездом поедем в деревню. Хадича с Таей побежали за Хайдаром. Здесь по тревоге начали накрывать стол.
Я удивился запасливости девчат. Они ведь живут на стипендию и карточки. А такой богатый стол готовили, как в мирное время. Где только они всего этого достали?
К приходу Хайдара все было готово. Мои девчата сразу же предупредили, чтоб о поездке сегодня в деревню не могло быть речи. Ну что поделаешь, я ведь Хайдара отпрашивал у начальника ОКСа завода на два дня всего. Его не столько мои девчата интересовали, сколько родная деревня. Где тоже давно не бывал. Ну что тут поделаешь?
Хотя я с ними в одном классе учился три года, а сегодня я их так стеснялся. Сам не пойму. Я ведь должен быть смелым, нахальным, как бывалый фронтовик. А я тут наоборот. Отхлебнув первых два тоста: 1-й за мое возвращение живым и 2-й за нашу будущую счастливую жизнь, я уже представился пьяным, к закуске почти что не притронулся. Я с удовольствием рассказывал о своей прошедшей фронтовой жизни и включал для смеха подобных анекдотов.