Поединок

Все бы ничего, нам, разведчикам, не привыкать к такой обстановке, но донимали снайперы с вражеской стороны. Наши такой активности не проявляли – особой нужды не было. 1944 год – год стремительного наступления советских войск на всех фронтах... В наступлении снайперская работа ни к чему. А тут – случай исключительный.

...Мы уже были на отдыхе после того как выполнили свою задачу – добыли «языка». Когда наши ребята сходили за ним первый раз и приволокли, как они сами сказали, дохлого, ефрейтор Гоможапов доложил командиру роты капитану Омельченко:

– Там у них снайпер работает.

Ротный встрепенулся:

– Откуда знаешь?

– Да я сразу понял, товарищ капитан. Ведь почти каждый день наших укладывает на передовой. И всех наверняка. Даже ни разу не ранил. Видать, опытный...

Гоможапову можно верить. Он солдат испытанный, не первый месяц в разведке. Но сначала в поиск его не посылали – ростом маловат. Фигура у него чисто кавалерийская – короткие калачиком ноги. Только на коне сидеть, а не ползать по-пластунски. Однако чувствовалось, что сила в его руках с выпирающими из-под гимнастерки бицепсами все же есть. Он не раз рассказывал, что считался по вольной борьбе первым батыром в своем селении. Но это ведь там. А тут, в других условиях?

В одном капитан Омельченко не сомневался. Василий – стрелок преотличный. Глаз у него наметанный, верный. И исключительно тонко фиксирующий все, что увидит. Потому его командир использовал больше всего для наблюдений, точнее для выбора более удобных и наименее рискованных мест вылазок для поисковой группы. Даже в группу огневого прикрытия при захвате «языка» не включал.

Так и сидел Василий, порою целыми днями, на наблюдательных пунктах, изучая лежащую впереди местность. Неразговорчивый, себе на уме ефрейтор. А может, не очень уверенное знание русского языка, – он бурят по национальности, – мешало ему раскованно вести себя в кругу товарищей…

Вначале разведчики подтрунивали над его не очень удобной на слух фамилией. И произносили ее на свой солдатский манер. Тот не обижался – спокойный и покладистый, он вырос в таежных краях, где дела ценятся выше, чем слова. В то же время его считали очень честным и обязательным человеком – в этом ни у кого сомнения не было. Да и как же иначе: в разведку непроверенных людей не брали.

Однажды, когда они с молодым, еще необстрелянным разведчиком стояли в траншее и вели наблюдение за местностью, Василий подозвал бойца, который расположился в соседнем окопе:

– Подойди, друг, сюда.

– Зачем?

– Узнаешь сейчас. Поторопись!

Через минуту ефрейтор взял у него трофейный котелок. Он лучше нашего, круглого, тем, что меньше по размеру и несколько вогнут, как раз к бедру. И с крышкой, куда тоже можно накладывать пищу. Василий напялил на котелок пилотку. Разведчики касок не признавали и не носили их. Считали, что ни к чему: они ведь в бой не ходили, в обороне не сидели. А в разведпоисках каска не поможет. Враг, когда чувствует опасность, не смотрит, куда целит.

Василий подвел бойца к окопу, на палку насадил котелок с пилоткой и, подтянувшись, чуть-чуть вытянул над бруствером это чучело-приманку. Тотчас цвикнула пуля и котелок вместе с пилоткой слетел в окоп.

– Понял? – спросил Василий солдата.

– Понял! – ошарашенный новобранец изумленно смотрел на ефрейтора, еще не до конца сообразив, кем он мог стать минуту назад.

– Так вот, меняй позицию! – заключил Гоможапов. – За тобой, однако, охотятся, не очень-то мелькай!

Потом, уже в блиндаже, молодой разведчик допытывался, как узнал, да как узнал.

– Эх ты, юноша. Да ведь они тоже за нами следят!

Наверное, после этого Василия не просто еще сильнее зауважали в разведроте, а захотели узнать о нем больше – откуда взялась такая практичность… Но разговаривать он был действительно не мастак.

Как-то командир роты поинтересовался, где он научился так метко стрелять?

– В тайге, – коротко ответил Гоможапов.

– Ты, небось, в своей тайге белке глаз вышибал?

– Это говорят так, товарищ капитан, – ответил ефрейтор, – таких охотников я не знаю, кто из обычного охотничьего ружья может белке в глаз попасть. У нас с отцом был двадцатый калибр – всего зверька разнесет...

Он рассказал удивительный случай. Сибирская тайга – это кормилица: орехи, ягоды, плоды. Тайга – это промысел для охотника: пушнина, мясо изюбра, зайца, иногда медведя… Полжизни у них, бурятов, проходит в тайге. С малых лет, едва встал на лыжи и научился держать ружье, – в лес.

Отец, Василий Семенович, кроме лошади да охотничьих собак, ничего в хозяйстве не имел. А лошадку один приезжий русский продал за несколько собольих шкур.

–На охоту мы ходили пешком, лошадь только во вред, – рассказывал Василий. – Брали соболя, колонка, зайца, лису… Без собак не ходили. Когда отец ушел на войну в сорок первом, пришлось мне заменить его, как старшему, было нас тогда пятеро в семье.

Непросто было шестнадцатилетнему парнишке в ту пору. Да еще охотиться в одиночку… Не такое это уж страшное оружие, допотопное отцовское ружье, случись встреча с медведем. Но был один непредвиденный случай, который мог закончиться, кабы не сноровка охотника, трагически.

Когда идешь по тайге – ружье-одностволка всегда на изготовке. Снегу в ту зиму выпало много, так что с собаками охотиться несподручно: завязнут в снегу. Широкие лыжи, обитые снизу оленьей шкурой ворсом назад, чтобы не скользили, шли легко. Морозный воздух слегка пощипывал уши, и Василий поглубже натянул ушанку.

Внезапно с ближайшего дерева посыпался снежок. Охотник вскинул голову, увидел приготовившуюся к прыжку рысь и, почти не целясь, выстрелил. В этот момент что-то с яростной силой ударило ему в спину и вцепилось в воротник, вырывая клок за клоком из плотного полушубка. Одним махом сбросить с себя зверя не удалось, и, изловчившись, Василий вырвал нож и всадил во что-то мягкое. Последними усилиями рысь (а это была она, но другая) хватанула когтистой лапой за руку охотника и издохла. После этого, какая бы ни была погода, Василий без собак на охоту не ходил.

– Вот какой след оставила, – он показал капитану руку с глубоким продольным шрамом.

– Да-а, – покачал головой Омельченко. – Но первую рысь ты все же подстрелил?

– Нет, я ее ранил, стрелял дробью. Убежала. А раненый зверь еще опаснее. Зато потом полтайги прошел, а на след все же напал. Надо было добить. Как фашистов! Да-да... Сколько я тогда подстрелил зверья. И ни одного промаха!

Учитывая качества Гоможапова как отличного стрелка с отличной реакцией, капитан предложил в штабе полка поручить ему выследить вражеского снайпера. Перед нашими боевыми порядками, по всей вероятности, действовал искушенный профессионал, который хорошо владел обстановкой и, конечно, понимал, что наши войска готовятся к наступлению. Догадаться было нетрудно: к месту удара по всему 1-му Украинскому фронту подтягивали свежие силы, занимали свои исходные позиции огневые средства. Делались эти перемещения в основном ночью. Но полной скрытности такие действия в масштабе фронта обеспечить невозможно. Военная тайна во время войны – это еще не стопроцентная секретность.

Малейшую неосторожность, особенно по утрам, снайпер умело использовал и тотчас менял свое местоположение, чтобы через некоторое время вынырнуть то на нашем, то на соседнем участке.

Гоможапову выдали пятизарядную винтовку с оптическим прицелом, которую он сам пристрелял в тылу наших подразделений. В штабе наметили несколько сменных точек, которые могли стать наиболее вероятными позициями для обнаружения вражеского стрелка… Василий одну из них выбрал с вечера и рано утром, при первых проблесках рассвета, обосновался на ней. Это было ничем не приметное место, покрытое редким кустарником, к которому можно было незаметно подойти со стороны балки. Чуть впереди выделялось несколько кочек, поросших болотной травой, служивших надежным прикрытием секрета. Позади, слева и справа, начинались траншеи наших войск.

На местности никаких перемен не наблюдалось, и когда косые лучи солнца покрыли всю округу, разведчик покинул свое укрытие. Как договорились заранее, о всех своих действиях он должен докладывать начальнику разведки полка майору Кобзеву.

– Ну что? – спросил тот, как только ефрейтор появился в штабе; там же находился и командир разведроты Омельченко.

– Не дождался...

– А может, на другую позицию перебросим? – предложил капитан.

Майор задумался. Потом произнес:

– Но он завтра может появиться здесь. Получится игра в кошки-мышки.

– Ну, значит, подождем. Иди, Гоможапов, отдыхай. Завтра отправишься туда же.

– Слушаюсь.

К вечеру в штабе полка стало известно, что в соседней части снайпер уложил двух бойцов. Почерк тот же. Опять у двух офицеров-разведчиков возникли сомнения: сменять направление ефрейтору или нет.

– На соседних участках снайпера уже должны были засечь, – заметил майор. – Остается одно: НП не менять.

На сей раз Василий просидел в засаде остаток второй ночи до полудня. И опять бесполезно. Местность перед собой изучил досконально. Ни у одного из ориентиров, заранее намеченных им, не возникло ничего подозрительного – солнце высвечивало местность до мелочей. Когда покидал позицию, обратил внимание, что погода начинает портиться. Надвинулись тучи, просветы на небе стали появляться реже.

В штабе начальник разведки снова настоял на своем: позиции не менять.

...Утро выдалось пасмурное, сырой воздух забирался под шинель и опоясывал все тело. На это Василий старался не обращать внимания. Он наметанным глазом обошел все ориентиры. Все, кажется, на месте. Правда, еще с первого дня заприметил, что как-то особняком стоит в районе вражеских позиций ветвистое, словно расщепленное на две части дерево из породы лиственных. Удобное место для «кукушки». И для снайпера удобное… Да вряд ли он воспользуется им – слишком заметный объект. Так думал Василий. И с ходу отверг этот вариант, чтобы не «распыляться». Скорее всего, снайпер выбрал бы позицию ничем не примечательную, не примелькавшуюся для чужого глаза.

Ближе к полудню тучи стали рассеиваться, округа посветлела и стала просторнее. Выглянуло солнце, и вмиг под его лучами метрах в двадцати от приметного дерева блеснуло что-то и исчезло. Что такое? Ни вчера, ни позавчера подобного не наблюдалось.

Василий тотчас взял на мушку это место и, не отрываясь, следил через прицел, не мелькнет ли снова? И точно. Снова блеснуло и возникло еле заметное пламя от выстрела.

«Снайпер!» – мелькнуло в голове Василия. Тот поймал очередную жертву и произвел роковой выстрел. Сейчас уйдет!

Все произошло моментально. Василий нажал на спуск, и в том подозрительном месте вскинулась безвольная рука.

«Ранил?» Еще выстрел, еще... Теперь уже обмякшее тело профессионала лежало почти на виду. Ефрейтор сделал прицельный, контрольный, как теперь говорят, выстрел…

Когда Гоможапов вошел в блиндаж начальника разведки, тот уже обо всем знал, на передовой видели, чем кончился поединок, и сообщили в штаб.

– На чем же ты его поймал? – поинтересовался Кобзев.

– Наверное, на линзе оптического прицела. Солнце вышло, и она мне подмигнула, – скупо улыбнулся ефрейтор.

– Ну, молодец! У нас с твоим командиром договоренность сразу была. Выследишь – даем отпуск. В штабе на тебя готовят документы. Езжай к матери. На десять дней...

Мощное наступление наших войск под польским городом Сандомиром началось без ефрейтора Гоможапова. А меня направили в далекий тыл, в город Чкалов, учиться на офицера. Больше мы не увиделись. Зато память моя до сих пор хранит восторженные воспоминания о находчивом советском солдате из нашей разведроты.