Драма под прицелом

Насколько современно звучит Арбузов сегодня? Когда растает холодное сердце Кая? В какие игры играют эти люди? Режиссер спектакля Ильнур Муллабаев вовлекает зрителей в диалог с Арбузовым, тем еще сказочником своего времени, поднимая мелодраму до заявленного уровня психологической драмы.

На программке – мишень в виде плюшевого мишки. Того самого «все равно его не брошу, потому что он хороший», с которым засыпали советские дети. И сам этот мишка на сцене становится одним из персонажей «Жестоких игр» – слишком большой и немного нелепый, игрушка, хранитель тайн и безвольный свидетель, которого обнимают, а через минуту швыряют в угол, на котором уютно спать и им же бить ненавистных любимых. Такой же неприкаянный, как четверо ребят, почти подростков, которые все никак не могут согреться в эти дождь, снег, листопад и разобщенность душ.

Да и как здесь согреешься, когда самых близких, таких нужных как не было с плюшевого детства, так и нет рядом сейчас. Точнее, семьи у Кая и Никиты, «золотой молодежи», вроде и есть, но где-то далеко и почти виртуально, лишь иногда в этот мир просачивается письмо матери из-за границы, извиняющееся по тону и холодное по сути, как отпечатавшая его бездушная машинка. Как банки крабов, которые ждут Никиту дома на его день рождения вместе со специально прибывшей ради такого случая из Сочи теткой.

Кай в исполнении Айнура Гайсарова – романтик и художник, спрятавший свое сердце за забралом наблюдателя, словно за плотным слоем полиэтилена, тут и там покрывающего сцену (художник – Валерий Яшкулов). Люди, отношения, чужие истории – то, что Кай напишет на холсте, или в данном случае на окне, уже не так больно. Можно отстраниться и понаблюдать за чужой драмой, забыв о собственной. За новогодней елкой в собственной квартире и друзьями возле нее – с улицы, подглядывая через окно. Так ему теплее.

Участь его друга Никиты с рождения (одна из первых серьезных ролей студента Айдара Хуснутдинова) – везде быть первым, пока он не осознает, что это вовсе не его игра, ведь ему не радуются и вообще он «примелькался».

Чтобы отогреть озябшие души, в ход идет что покрепче, погорячее. Водка, случайные объятия, и тут же долгие рассказы-воспоминания о настоящей мужской дружбе. Иногда героям хочется зарыться с головой в полиэтилен и ничего не видеть и не чувствовать. И тут она – Неля, сбежавшая из дома в столицу. Свежая и юная, играющая сначала с куклой, потом с Никитой (сделав ему задорные хвостики, она словно готова укачивать его, как своего пупса), потом с чужой семьей, потом с таким же чужим ребенком из этой семьи.

Тот, кто играть в игры не хочет, так это реальный Мишка – врач санавиации, единственный по-настоящему влюбленный и трагически погибший. Но, как и его тезка – плюшевый Мишка, герой Марселя Мусавирова сам становится своего рода игрушкой. Сначала для жены, потом для Нели.

Совсем юная актриса – студентка второго курса Академии искусств, проживает на сцене свою героиню с трепетом, до настоящих слез, с мощной тоской по любви. Для ее Нели, с несостоявшимся детством и материнством, мотающейся по просторам страны без семьи и дома, попытки согреться – вопрос жизни и смерти, оттого она предпринимает их с таким напором и даже нахрапом, обезоруживающей бесцеремонностью энфант террибль, которому

в итоге все прощается. Все? «Все играем и играем. Брось эти игры», – словно завещает ей на прощанье Маша, не выученная любить и оттого «неосторожно живущая» на этом свете. И так же неосторожно потерявшая самое дорогое.

Драма отцов и детей третьего друга, Терентия, происходит на глазах у зрителей. Почти безмолвным укором самому себе приходит и уходит его отец, бывший алкоголик. Вина и ответственность за нее, с осознанием и принятием последствий в блестящем исполнении заслуженного артиста Башкортостана Алика Зайлялова, тот случай, когда опытному актеру даже не нужно ничего говорить, необязательно выходить на авансцену, чтобы наполнять своим присутствием весь зал и приковывать всеобщее внимание. Дуэт-дуэль отца и сына весь спектакль тянется через душную полиэтиленовую пленку былых отношений и воспоминаний, чтобы в финале прийти к простому «Идем домой, отец». В этом смиренном молчании и в секундной робкой улыбке прощенного отца столько света, что это потрясает куда больше, чем радостные объятия и возгласы. Кай раскрывает рот в немом крике. Маша, узнав о гибели мужа, почти не реагирует. Просто замирает и вся словно опадает завядшей листвой, будто остывая заживо. Режиссер деликатен с эмоциями. Горе и счастье молчаливы, оттого – до мурашек.

Шуршащий бездушный материал покрывает мебель (ремонт, переезд?), им накрываются, но он никого не согреет. Под ним задыхаются, почти умирают и целуются, он сковывает движения, раздражает и в то же время защищает от внешнего мира. Он накрывает людей, как целлофановая пленка в альбоме покрывает фотографии. И герои сами в этот миг похожи на фотографии, на фрагменты детских счастливых воспоминаний. Хотя мне использование ностальгического приема черно-белых фотопроекций счастливого детства на экран кажется излишним и достаточно лобовым. «Лучше недосказать, чем пересказать», – сработало бы в данном контексте куда тоньше.

И – шаг навстречу поэтичному бывшему графу Арбузову – заводской отрез полиэтилена красив, когда это крыша дома, где стоит колыбель ребенка, а над ней видны северные звезды.

В самом финале – арбузовское единение, семейное фото на память, такое теплое, новогоднее, согревающее зрителя. Но Ильнур Муллабаев не был бы собой, если бы просто поставил понятную всем жирную режиссерскую точку. За несколько секунд до того, как Неля и Никита соединяютя в примиряющем поцелуе, уходит Кай. Распахивает окно в дождь, снег, листопад, поднимает забрало, смывает со стекол ненужное, уходит в черноту, чтобы оттуда добрым волшебником наблюдать за срежиссированной картинкой счастливой жизни. Как было тогда, давно, когда у елки танцевала женщина в белом. Как уже не будет никогда. Скрыть слезы? Найти новые краски для своего творчества?

Навести прицел на плюшевое детство и вырвать его клочьями из сердца, выбросить, как смятое письмо матери, которое он может читать только накуренным до истерического смеха, иначе не вынесет этой боли?

Драма Кая остается закадровым послевкусием, не дающим купиться на хэппи-энд. Вопросом и многоточием современной драмы, современной для сегодняшнего зрителя и, подчеркиваю, молодого зрителя в первую очередь. Хотя в зале такого не оказалось. Пока не оказалось. Ведь игра продолжается, а в объективе режиссерского взгляда можем оказаться мы сами.