Аномально-жаркая история

Да! Как глянешь на градусник, что висит за окном, то сразу начинает казаться, что серая полоска ртути, спрятанная в тонюсенькой трубочке, того и гляди вырвется на свободу, разрывая на части свою «стеклянную тюрьму». Сама же «тюрьма» … ну, градусник, конечно, будто раздулся, расширился сверх меры и сейчас действительно что-то такое-эдакое произойдёт.

А виновником является этой кажущейся странности – лето! Аномально-жаркое лето, что выдалось в начале июня. Синоптики с умными лицами с телеэкрана во весь голос верещали, что движется циклон с проливными осадками, мощными грозами. Но при взгляде на пустую синь «стеклянного» неба, начинают одолевать жуткие сомнения относительно здравого рассудка… рассудка этих высокоумных метеорологов и собственного тоже. Ибо где тут правда – мне ответить нестерпимо сложно в условиях, приближённых практически к войне… лета, жары и человека. Караси, лежащие на раскалённой сковородке, наверное, нам бы явно посочувствовали.

Утро моё, как не трудно догадаться, выдалось не из лёгких. Тяжеловесное, каменно-кирпичное пробуждение, почти как у синюшного пропойцы. Но с висящим неизменным вопросом: «А спал ли вообще?..» Постельное бельё скомкано в рогалик, одеяло валяется где-то там… на дне пола, и, скорее всего, оно забежало под кровать, что не в первый раз происходит. Голова мокрущая, с торчащими вверх волосами, как у индейцев-ирокезов. Я измождён и обессилен. Веки глаз, словно амбарные ворота, под своей массивной тяжестью всё норовят закрыться. И если смотреть на свою утреннюю увертюру со стороны, то может показаться, что произошла сексуальная революция: толпа загадочных незнакомок, тонкие шлейфы духов… Но увы, это всего лишь проделки несносной жары – её, окаянной!

Ладно! Сборы прошли кое-как. На автопилоте. Жахнул сразу несколько чашечек крепкого кофе. И душ ледяной в ванной окатил моё телесное естество. И быстрее на работу. В офис. Колоссальные дела-делишки ждут. За опоздание, хотя бы на две минуты, могут всыпать пару горячих… слов. И лишить бонусов к зарплате. Поэтому необходимо лететь.

При выходе из душного подъезда, как только нога ступила на пешеходный тротуар, нахлынуло тягостное понимание того, что жара – это вечность. Невыносимое пекло, как всегда с нами! И я даже почувствовал, нет – услышал внутренним ухом, как мои ботинки взвизгнули от обжигающей боли. Асфальт определённо и не думал остывать за прошедшую ночь. Я с изумлением наблюдал, как он, раскалённый, пыльный местами, дымился, вздымая сквозистые сетки марева, словно он что-то втихаря покуривал.

Соответствующие службы и не думают пускать в ход поливальные машины. Да и что толку. Один ушлый учёный-самоучка заметил, что этим летом капля воды с двухметровой высоты не успевает упасть на поверхность земли – испаряется на излёте, исчезает раз и навсегда из нашей солнечной системы, галактики.

Шагал, одним словом, дальше. Изнывал, горел! Не прошло и пяти минут, как моя одежда, – а это крахмально-белая рубашонка, чёрные, как холодное дно колодца, брюки, – насквозь промокла от пота. Но буквально через мгновение высохла. Ох, благодарственное солнце! Ни с того ни сего врезался в мозг Ниагарский водопад. И с чего он пришёл мне на ум? Что за коллизия? Если бы он вдруг попался сейчас на пути, то логично его появление в виде «серебристого изображения» в моей голове. Но увы, Ниагарский водопад и не пожелает возникнуть, скажем, на бульваре Айвазовского или на худой конец в переулке адмирала Нахимова. Хоть кол на голове чеши, но Ниагарскому водопаду никак не быть. Отсюда вывод: жизнь несправедливая штука!

И какая жалость – не прихватил с собой пару бутылей с водой. Неорганизованность меня погубит окончательно.

Я кое-как прошёл одну улицу, что уходит в парк. Пешеходов, таких горемык, как я, почти не видно. И машины не частят. Смело можно предположить, что они все одним скопом дружненько испарились. Мне же определённо этого нельзя – в офисе недоделанный отчёт меня дожидается.

Солнце с гордой осанкой вздымалось всё выше и выше, закрыв собою половину неба. Да! И такое бывает, когда июньская жара всё берёт в свои руки… ручища. Ослабела молодая листва на деревьях, цветы на клумбах превратились в сухую цветастую гниль, труху, что смотреть страшно. На тот момент я наполовину разделся, сняв с себя лишнюю одежду, и теперь ничем не отличался от австралийского аборигена или человека из племени Новой Гвинеи. Полудик и несообразителен, туповат и кто знает, что дальше со мною будет.

Тут вдруг вздыбилась пыль, что скопилась за несколько жарких дней. Не слабосильный вихрь принялся гонять её туда и сюда, словно играя в догонялки. Дышать в этом пыльном вертепе мне стало невмоготу.

– А чтоб вас... Куда подальше унесло, куда Макар свою тачку не гонял! – прокричал я, что есть мочи.

Мои проклятья в адрес пыли и ветра подчёркивали абсолютную неопределённость. И потом, я похоже стал плутать, путаться и сбиваться с пути. Наверху горит адский жёлтый глаз, а внизу, в общем, понятно, что… Не видать ни зги. Я стал идти интуитивно, по памяти, тактильно касаясь того или иного предмета. Руки выполняли, в некотором роде, функцию нижних конечностей. Ими, руками, я то и дело размахивал в поисках ориентира.

– А вот бетонный забор. Понятно! До тюрьмы я уже докостылял. Ага! Фонарный столб. За ним где-то аптека. – Талдычил я вслух, шаря руками, словно слепой. – Аааа! Гвоздь!!! Что за окаянство?! Его так никто и не выдернул с рекламного щита…

Заорал я как резаный, и не из-за ранки на пальце, а то, что гвоздь третий год торчит на деревянной рамке с объявлениями, с рекламой, и мне удосужилось именно сегодня на него нарваться. Обидно до дрожи!

Через минуту, успокоившись, я двинулся дальше в гуще игристого тумана. Малу-помалу, потихонечку и кое-как. Жара чем-то походила на убийцу, потому что действовала на меня – ну, просто убийственно. Хотелось кого-то за это обвинить, найти в злободневном безобразии «стрелочника». В голове вертелись лица Ивана Грозного; соседа с девятого этажа, что имеет привычку швыряться бычками и плеваться плевками с балкона; жена бывшая; служба метеорологии. Всех их хотелось рассадить на скамье подсудимых и стребовать с них ответа – за аномалию природы. Они у меня не отделались бы одним административным наказанием и штрафом за превышение скорости. Они бы у меня по полной…

Когда в моём котелке закрутились весёлые мурзилки, мыслишки-перевёртыши, я как-то сразу и не приметил, что теперь вокруг практически никого. Разве, что природные явления выплясывали свои кренделя. А так: ни человечишки, ни гудка, ни дико несущего авто, ни скрипа дверей. Ничего! Словно бы все вымерли как мамонты или удрали в Арктику, подышать свежим воздухом. В "ентом" мире я остался, кажется, один-одинёшенек. Принялся кричать с перепугу. Крики безысходности, типа "Ау", "Люди, где вы?", "Спасите, помогите!" и тому подобное. Страх расширился и наполнился ещё большим страхом. Он ужаснее самой жары. Страх уже смахивал на все части «Кошмаров на улице Вязов» и «Восставших из ада». Он, как ни парадоксально, осязаем, его можно потрогать и понюхать. Он – неотъемлемая часть меня! Так уж вышло, к несчастью.

Вдруг мне что-то показалось… За пеленой густой «стены» раздавались какие-то приглушенные отголоски, и они живые и, чёрт возьми, – человеческие. От нахлынувшей радости у меня даже нос зачесался. По нашей семейной примете, носы чешутся к счастью.

«Люди!!! Наконец-то!» – твердил я, как полоумный. Ускорил тут же шаг. И не просто ускорил, а можно сказать, помчался, полетел на крыльях всеобщего человеколюбия. И мне ровным счётом наплевать, что вокруг меня – развесёлая мгла, неосязаемое препятствие… нескончаемый бисер пыли. Я видел ясно цель, на сей раз ушами. В канализационный открытый колодец только бы не провалиться – скользила мысль. Однако же я бежал, как кролик, учуявший морковку. И чем ближе я продвигался к цели, тем отчётливее слышал, что там звучит, окает, булькает. Это мужской голос со специфичным баритоном. И всё же его голос для меня звучал как песня, как серенада, как женский хор из филармонии города Сыктывкара.

– Пить! Дайте кто-нибудь пить! Кошкин хвост! – говорил голос жалостливо, но требовательно.

– Ну вот! Ещё один бедолага! – подкатило под кадык несколько флуктуаций разочарования, но я продолжал идти на звуки человеческой природы. Но он не унимался. А то и вовсе раззвонился, как тысяча колоколов со всех континентов.

– Вот изверги! Живодёры! Кто-нибудь даст хоть капельку воды?

Голос волшебный, голос из прекрасного… так и валил горячими словечками. Между слов громыхала ненормативная лексика. Красноречив, батенька! Я немного оторопел, стоит ли... Может дать дёру? Вдруг явлюсь я тут из «сиреневого тумана» и мне – бац, силикатным кирпичом по затылку. Но вспомнил в сию минуту о вселенском своём одиночестве, апокалипсисе. Подтянул, словно ремень на брюках, твёрдость духа и безмятежность души. Пригладил назад пятернёй волосы, втянул воздух утюжно ноздрями и нырнул… Будь, что будет!

Подойдя наконец к объекту... М-м-м! Впал я определённо в ступор. Оторопел! Замер, как памятник из бронзы. Короче, ничего я не понял и не понЯл. Передо мною стоял не человек, жаждущий испить ведро воды, а СОБАКА!!! Обыкновенная собака – дворняга!!! Одно ухо изгрызено (наверно, в собачьих баталиях), грязнущие лапы (наверно, лазил по помойкам) и его глаза, смахивавшие на два студня, что вытащили из холодильника и сразу засунули в микроволновую печь. И облезлый, измазанный в сиреневой краске, хвост, что волочился за ним, как обрубок полена.

Ну, ясно же как день! Не туда забрёл. С ориентацией направлений явно у меня нелады. От досады принялся опять кричать, типа «ау» и прочие призывы, взывающие о спасении беспутной души.

– Ты что кричишь? Больной, что ли?

Мои глазёнки, наверное, вопреки физическим и физиологическим (заодно и математическим) законам, увеличились по возрастающей. Со мной разговаривала СОБАКА!!! На самом что ни наесть обычном человеческом языке. Я тряхнул головой в надежде, что глюки исчезнут от подобных манипуляций. А то, что это глюки – сомнений не возникало. «Винтики-шарики», серое вещество свой вывело вердикт, однако прозвучавшая в дальнейшем речь пса напрочь лишила меня недоверия к происходящему. Я всеми клеточками тела, кажется, уверовал…

– Да, нормально всё! Это я с тобой разговариваю, пёс Поликарп. Так меня с одного жилого дома дворник окрестил. Ты это… дёрганный какой-то, случаем «чумкой» не болеешь? Нет! Тогда зашибись! Слушай, братан, ты водой не богат? Пить хочется, ну полный абзац! А то в жаровне, пустыне уличной, ни одной лужи не осталось. Так как у тебя с водой?

– Нету... извини!.. – всё что я мог произнести – произнёс. Ступор ещё в действии. Я всё равно недопонимал. Как так?.. Двадцать первый век – куда ни глянь! Ну, почти! Биотуалеты, чемоданы на колёсиках, искусственное сердце AbioCor, зубные щётки с угольными ворсинками, а тут – в некотором царстве, в некотором государстве жил да был пёс…

– Эх, люди, люди!.. – проворчал язвительно Поликарп. – Это нормально! Махнув хвостом, он тут же скрылся. А я всё стоял и стоял, пытаясь решить уравнение с непонятной для меня погрешностью. Кто тут икс, а кто игрек? Потом, глянув наверх, понял – жара! Она, подлая! И я двинулся дальше в путь. На свою работёнку.

*  *  *

Пыль стихла. И ветер вроде как сгинул, скрылся за поворотом. Воздушные «авиалинии», аер, ну воздух, короче – засеребрился, подобно ряби на воде океана. Солнце, пребывая на самой верхотуре неба, сменило оттенок с жёлтого на оранжевый. Что ж, в небе теперь висел «апельсин». Но эта «лучезарная красота» не улучшала обстановку. Как пекло, так и печёт по дурости природы. Ко всему прочему, мой вестибулярный аппарат что-то косячить взялся. Клонило то в левую, то в правую сторону, как труса-боксёра после матча. "Это нормально!" – повторил я вслух слова дворняги Поликарпа. Прилипло же на язык.

Через незначительный промежуток времени я понял – с глазами моими тоже что-то не так. Теперь, помимо пустого и безжизненного города, я лицезрел многое, и с избытком. Колодцы-журавли стояли на каждом шагу, автоматы с газированной водой, те, что из СССР. На проезжей части шеренгами стояли гипертрофированные гранённые стаканы, наполненные до краёв прохладной журчащей водой. По правую сторону, где раньше находился банк, теперь красовался Бахчисарайский фонтан, а по левую сторону – одномоментно заменили здание Пенсионного фонда на фонтан Bellagio, тот, что из Лас-Вегаса. Помимо прочего, пестрели всюду тележки с мороженым, возле которых стояли знойные изящные девушки. А уж про каналы-реки, что опоясывали улицы, я и не говорю.

Однако меня не проведёшь! Разум мой, несмотря на незначительные «баги», ещё функционирует, как двигатель внутреннего сгорания. Могу отделить зёрна от плевел. Скажем, девушки с сияющими улыбочками уж никак не могут быть мороженщицами, а вот тележки-холодильники далеко не вымысел вселенной. Или наоборот? Что-то я запутался, но ничего, и этот технический пустячок скоро сойдёт на нет. Вспомнился к теме сосед с четвёртого этажа. Первостепенный баламут. Он, кажется, в первые дни весны вовсю утверждал, что грядёт пламенное, чересчур жаркое лето, от которого не будет нам спасения. Лето равносильное концу света. От его пророческих слов все ржали как лошади. Советовали ему по доброте душевной обратиться к врачу-психотерапевту или на худой конец принять валерианы с ново-пасситом. На смешки, понятное дело, он не обращал внимание. Более того, он стал старательно готовиться к вторжению жары. Накупил кучу галлонов воды, взял в супермаркете несколько холодильников и обменял свой джип на грузовик-рефрижератор с доплатой. А в мае он и вовсе укатил в сторону Мурманска, ближе к северу…

Эх, и почему я с ним не уехал, ведь предлагал же…

– Эй, дружище! Очнись… очни-и-и-и-и-и-и-ись!!! – вдруг откуда-то сверху послышался вновь голос, что будто звучал из трубы.

– Ага! Поликарп... Сейчас начнёт сквернословить. – Вяло протекали мои мысли.

– Да, очни-и-ись же ты наконец!

И тут на меня как «полыхнуло» чем-то холодным. Бесспорно, упала где-то ледяная скала или айсберг, во всяком случае, я почему-то именно это предположил. И мгновенно, в сию минуту стало всё меняться: улицы с оазисами и соблазнительными девушками-продавщицами сменились на серые тоскливые стены. Поблизости тарахтел не фонтан, а вентилятор, стоящий на четырёх крестообразных ножках. На столе менеджера Серёги Кривачёва смотрела на меня крохотная фигурка клоуна с зубастой ухмылкой. Она покачивалась от разбираемого смеха. Клоун-уродец! Сам же я был весь мокрый до нитки. Душ что ли принимал… в одежде?!

– Ну, ты даёшь! Третий раз за день вырубаешься! – проговорил приятель и коллега по работе, Серёга. – Да, температура сегодня выше крыши. В лето словно дьявол вселился. И никак кондиционер наладить не могут электромонтёры.

Придя в себя, я не стал слушать его бесконечной трёп, а сразу убёг в туалет, ибо вид у меня, я скажу, неважнецкий. Создавалось впечатление, что я действительно шатался по безлюдному городу, глотая танцующую пыль и терпя муки от нашествия звероподобного климата. Надо же, привидится такое! Достал из кармана белой рубашки жевательную пластинку – для свежести… ума. Глядя в свое зеркальное отражение, кое-как натянул улыбку. Тоска нечаянно нагрянула. Затем подошёл к окну, дёрнув за шнурок жалюзи. За окном город кипел, варился в собственном соку. То и дело шныряли трамваи – красные пирожки, трезвоня металлом на повороте. Вдоль центральной улицы работали дорожники – укладывали горячую жижу асфальта. Вот уж кому жарковато по-настоящему: и снизу, и сверху всепроникающий огонь. Я заодно залюбовался колонной школьников-детишек, которую вела к подземному переходу довольно симпатичная молодая учительница. И краем глаза скользнул на административное здание, на верхушке его башенки цифровое табло отображало температуру. На нём ярко-красным горело: +43°С.

– Да уж! И когда лепота эта закончится! – грустно прошептал я, – Душно чересчур!

И принялся открывать окно, благо, что здесь северная сторона. Осилив оконную раму, я напустил сюда больше кислорода, больше свободы. Да и в уборных, в принципе, настоятельно требуется пускать «свежатинку». Я не торопился. Решил чуток посидеть на подоконнике, упиваясь хоть и хиленькими, но все же порывами городского шайтана-ветерка. Глянув вниз, я заприметил свору собак, что лаяли друг на друга. Может статься, кто-то из них вторгся на чужую территорию, наплевав на собачьи устои.

Затем гвалт собачий утих, и четвероногие разбежались по своим естественным надобностям. Конфликт по ходу дела улажен. Снова разглядывал я суету города, по которому нестерпимо соскучился. В паре кварталов отсюда автомобильная пробка нарисовалась на перекрёстке. Поднялся возмущённый визг машин. Кто-то вышел из салона автобуса, пытаясь вглядеться в причину автомобильного коллапса, прикладывая ладонь ко лбу. Велосипедист, что скользил меж легковушек, и не видел никакой создавшейся проблемы. Ему эти пробки, как таракану мышеловка. Он и по пешеходной дороге проскочит. Прекрасное средство передвижения и бензина не просит. Но мои размышления прервало чьё-то ворчание, доносящееся возле мусорных баков. Я, раздираемый любопытством, слегка наклонился вниз с подоконника, дабы лучше разглядеть ворчуна.

– Как вы все меня достали, собачье отродье! Псы недорезанные! Всех бы вас на хозяйственное мыло. Куда не приду – всюду на ваши злобные рожи натыкаюсь. Достали своей территориальной независимостью!

Глянув зорким глазом ворошиловского стрелка, я остолбенел. Опять! Остолбенел, как соляной столб! На меня смотрели знакомые глаза-студни.

– А, здорово, братан! Как житуха? И как там насчёт воды?.. В пасти – ни росинки! Пить хочу страшно!