Дневник арктического сюрреалиста. Часть одиннадцатая

После завтрака случилась высадка на полярную станцию Белый Нос. Очень долго, почти месяц я не ходил по земле. После металлических полов корабля почва, как ковер. Мягкая, неподвижная, удобная земля. Станция, как и все остальные, деревянная. Рядом достраивается современное здание из блоков. В этот раз мы забирали строителей, устанавливавших это здание. Пока не действует, наверное, в новое жилище жители станции переедут к зиме. Сверкающий одноэтажный дом не очень-то вписывается в устоявшийся ландшафт. Старые здания дополняют природный пейзаж, даже сливаются с ним.

Недалеко от станции есть разрушенные помещения карцера. Два отдельно стоящих блока, всего несколько метров в длину и ширину. Одиночные камеры бывшего лагеря. Сплошной камень. Зимой в таких помещениях долго не проживешь. Камеры смерти. Жуткие мысли и картины возникают рядом с ними. Спокойный пейзаж северных широт и каменные темницы, построенные человеком для человека. Побродив по окрестностям, вернулся на берег. Володя впопыхах снимал последнюю сцену с Петром, потом Наталью, тоже последнюю сцену.

Я полазал по скальным полуостровкам на берегу. В какой-то момент «Сомов», стоящий в нескольких километрах, в дожде и солнце стал абсолютно белым. Как приведение. Вскоре дождь дошел и до нас. Закутавшись поплотнее, я продолжал ходить, собирать и изучать всякие разности. На пляже мне удалось найти несколько раковин. Обычные морские раковины. Запах морского берега. Соль. В более северных широтах море так не пахнет. Оно вообще не пахнет. Чистое идеально. А здесь уже чувствуется присутствие бактерий, которые разлагают водоросли и живность на берегу, они-то и пахнут. Позже под дождем я нашел лопату и пошел выкапывать полярную березу, нашел, выкопал, только оказалась она не березой, а чем-то другим, лакомством оленя. Но все равно нашел старый ржавый тазик, уложил туда деревце с куском мха и грунта. Прилетел вертолет, и мы вернулись на корабль.

Вечером Рома накрыл стол по поводу своего 48-летия. Собралось человек десять. Наши ребята, буфетчица Галя, пекарь и Борис Михалыч. Сидели культурно, пили заранее разведенное шило, которого у нас вышло почти три литра. Рома, быстро приняв необходимый градус, по своему обыкновению уснул сидя, и часть тостов говорилось ему уже спящему. Все шло нормально. Шило – странная вещь. Пьешь нормально, но потом вдруг резко накрывает. Помню почти полную рюмку. Выпил – и все...

28 сентября

Оказывается, я сильно буянил. С чего мог так завестись... Одно из последних воспоминаний – это тосты за Рому. Все так хорошо о нем говорили, хвалили за таланты. Мне стало грустно. Я начал думать, что если уж Рома такой хороший, то я просто чудо. Но меня никто не хвалил, потому что день рождения был у Ромы. И я, видимо, находился уже за гранью своего сознания, оказался в бесконтрольном пространстве, отравленном алкоголем. Из рассказов ребят – буянил, опрокинул стол с едой, разбил посуду, побежал на палубу бросаться в море… Слава Богу, удержали Никита с Ромой. Надо было еще и по морде мне дать как следует. Заслужил.

Все свои поступки я никак не мог сопоставить ни с какими предыдущими переживаниями. Единственное, чем я могу перед собой оправдаться, это то, что мне в тот момент было нужно чуть больше понимания и уважения. Здесь каждый стоит на своем пьедестале и не готов преклоняться перед чужими. Ведь я написал музыку к фильму, у меня были находки в сценах кино. А этого никто не смог сказать вслух. Конечно, это моя гордыня вылезла. Сейчас я понимаю, что это не дает мне права высокомерно судить других. Обиднее всего пошлая грубость по отношению к Борису Михалычу. Я же к нему очень доброжелательно отношусь, с большим уважением, с чего я вдруг начал ему хамить? Этого мне сейчас не понять.

Такие вот наши дела. Заканчиваем фильм. Я дописываю оставшиеся сцены. Музыки, кстати, вышло почти на час – 16 композиций. Сочинив новый фрагмент, несу его Володе. Мы смотрим, обсуждаем. Если надо, доделываю и снова приношу. Удобно работать так близко. Продуктивно выходит.

Из разговоров в курилке узнал, что с Вайгача под конвоем везут начальника полярки на допросы. На первый взгляд – убийство. Смерть от ранения ракетницей, было всего два человека на всем острове. Но все не так просто. Машинист мог и сам себя стрельнуть, например, после драки с начальником. Может, спьяну или от отчаяния. Труп увезли вертолетом уже давно. Там много фактов, мелочей. Следствию предстоит поработать. К сожалению, о результатах мы уже не узнаем – такие вещи не выходят за периметр Гидромета.

Сегодня решил сломать свой беспорядочный график жизни и лечь спать в ночь, уже неделю засыпаю утром. Выпив пива и посмотрев фильм «Дюна», я уснул.

*  *  *

Окончание экспедиции прошло в ожидании возвращения на большую землю. Одним из ярких состояний последних дней в море было сознание того, что вода и воздух – это практически одна субстанция. Казалось, они отделены друг от друга границей всего лишь в один атом, по которой мы идем на старой ржавой железяке. Под нами глубина всего 30 метров. Я почти чувствую морское дно под собой, оно не кажется страшным, но ощущение полной беззащитности и ничтожности человека в этих величественных арктических просторах. Надеемся на металл. Вода – внизу, воздух – наверху, я посередине. Двигаюсь в пространстве и времени из точки в точку, переживаю что-то, фиксирую, думаю о своем будущем. А мир Севера как жил, так и будет жить. И после моей смерти, и после смерти всех, кого я знаю.

Последние часы на корабле все радостно обменивались собранными материалами, фотографиями, видеозаписями. Я распределил фотки по категориям с именами запечатленных участников, названиями островов, морей и местности.

Записывали контакты для дальнейшей связи. Паковали вещи. Одних камней с островов у меня вышло несколько коробок, которые Петр согласился доставить вместе со своим грузом в Москву.

Как-то быстро на обратном пути прошли Белое Море, и, когда уже вошли в Двину, вдруг исчезли ширь и простор. По берегам с обеих сторон задолго до причала начали тянуться портовые строения. После чистоты и сияния Арктики они казались серыми и унылыми. Хотелось вновь вернуться туда, где широта мысли ограничена лишь границами морей.

Подходили к порту в темноте. Казалось – за несколько месяцев, проведенных на «Сомове», все осточертели и все надоело. А когда причалили, не хотелось сходить с корабля, становиться просто человеком, не полярником-исследователем.

6 октября

Начала наваливаться тяжесть обычной жизни, мозг запустил привычный алгоритм – пошли планы на ближайшие дни, маршрут домой, долгожданная встреча с любимой, семьей, мамой.

Сошли на землю серым днем. Скоро добравшись до вокзала, поехали в Москву поездом. И, выйдя на площадь трех вокзалов, мы, команда экспедиции, недавно бороздившая бескрайние северные просторы, спустились в метро и слились со столичной людской массой.

Еще долго вестибулярный аппарат приходил в режим жизни на статичной земле. Было непривычно без постоянной качки, смены наклона, шума льдов за бортом. Периодически начинало «штормить», казалось, что качает. Приходило приятное чувство размеренного хода по воде. Это напоминало о замечательных днях, проведенных на борту «Михаила Сомова», о тех людях, с которыми мы столько сделали и пережили.

Спасибо вам!!! Я очень признателен и благодарен каждому за отвагу, стойкость и убежденность. Это хорошо видно и понятно только на безопасной суше. Там же мы просто выполняли ежедневные задачи.

Как важно не забыть всех ощущений, которые дала мне Арктика! Как важно донести ее красоту через музыку, которую подарила мне она – великая, необъятная, страшная и прекрасная!

Дневник этот я вел, чтобы его прочел мой сын, которого мы назвали Эрик*.

___________

* Имя имеет северогерманские и скандинавские корни.