Дневник арктического сюрреалиста. Часть десятая

15 сентября

Ночью перестало качать. Я посмотрел кино, поворочался. Заснуть не удалось. В голове кружились мысли о земле, предстоящих делах, рождении ребенка, Наталье. В полутьме полярного утра горизонт был поглощен туманом. Корабль шел почти полным ходом. Я выглядывал в окно, всматриваясь в недалекое пространство, которое позволяла наблюдать морозная дымка, стараясь увидеть первые острова архипелага. Опять ложился, мечтал и думал.

В районе 4-30, в очередной раз вглядевшись в даль через иллюминатор, я увидел край ледника, выступающий из моря. Ур-ра!!! Пришли. В приятном возбуждении, еще большем после бессонных часов, встал, оделся, открыл иллюминатор и, закурив трубку, внимал.

Картина совсем неожиданная. В предыдущий раз мы были здесь летом и видели выступающие из воды голые скалы. Теперь острова покрыты снегом. Потерялась граница между облаками и вершинами гор и ледников. Острова выплывали из тумана таинственными исполинскими сторожами с гордыми лицами, хранителями спокойствия и тайн этих земель.

Ближе к 5-ти часам раздался тихий стук в дверь, и вошел Петр Владимирович. Как уговаривались, он пришел меня разбудить. Но, застав меня бодрствующим, был удивлен. Я понял, что ему приятно видеть живой интерес молодого человека к красотам Арктики, ведь я попал сюда случайно. И этот молодой человек начал проникаться всей душой этими панорамами и передавать свое состояние с помощью музыки. Для Боярского это было внове, потому что посетители здешних мест по большей части – научные сотрудники. Они годами готовятся, изучают работы предшественников, их интерес заключается в исследовании и фиксации природных явлений Арктики. В принципе, наши работы схожи. Я ловлю настроение, пульсацию, состояние, только фиксирую не цифрами, коэффициентами и формулами, а нотами, строю художественные образы. Это тоже наука, только художественная, где слово «художник» означает «человек, способный воспринять и передать другим людям то, что воспринял».

Петр ушел, и я разбудил Рому. Он, жалуясь, что хочет спать, все-таки встал, взял камеру, а я штатив. Вместе вышли на палубу и начали снимать. Думаю, что смогу из этого материала сделать видовую композицию. Музыка и проплывающие в тумане снежные горы и ледники.

Снимали долго. Видимость ухудшилась. Я решил урвать пару часов сна до завтрака. И снова забрался в постель. Мысли все так же крутились в голове. Решил, что надо написать текст о Земле Франца-Иосифа. Записать своим голосом и вплести в музыкальную поэму об архипелаге в Баренцевом море. На том уснул. Рома звал на завтрак, потом на обед – я упорно смотрел сны. Встал в 12 часов. Добежал до столовой и успел погрызть макарон с кетчупом. За бортом все ползли снежные берега. День прошел в созерцании их призрачности.

Вечером, омывшись в «Енисее», сел писать музыку о ЗФИ. Сначала пришла восторженная тема в мажоре. Покрутив так и сяк, понял, что не то, не подходит этим стражам ледовых гор. Вышел на корму. Смотрел, представлял. Понял, что мешает шум машины и ветер. Засунул в уши «беруши». Снова вышел. В полной тишине сначала слышал только движение своей крови и сердцебиение. Смотрел на неподвижные монументальные горы и ледники. Думал о том, что человеку здесь не место, холод и ветер ему не друзья. Только отважные и сильные духом люди способны выстоять в этих безжизненных пространствах. Сейчас уже нет даже перелетных птиц, они улетели дальше. Представлял идущего в глубь Арктики человека… так ничтожны и безнадежны его усилия. Начали наступать звуки. Мелодия. Неоднозначная – между мажором и минором. Напел, запомнил. Зашел в каюту, записал. Уже есть начало. Сложная это штука – иллюстрировать пейзаж, выходящий за рамки человеческого понимания. Пейзаж, где человеку совсем нет места.

Позже присоединился к скромному застолью у Бориса Михалыча в компании Никиты и Ромы. Вновь ненавязчиво был поднят вопрос политики. Михалыч спросил, как я отношусь к тому, что гимн России не написан заново, а адаптирован. Отвечал, что никак к этому не отношусь, потому что мое мнение ничего не изменит. Это факт, который можно только принять. Вот если бы я написал свой гимн, то я бы, наверное, говорил, что должна быть именно моя музыка.

В разговоре сам для себя понял, зачем оставили музыку советского гимна. Люди, жившие в СССР, знали и любили свой гимн. Пели его. Наше поколение по большей части даже не знает слов, не говоря о музыке. Они не могут оценить ее масштаб, так как это академическое произведение. Современная молодежь захламляет себя потоком ненужной низкопробной информации, а многие по-настоящему интересные вещи теряются в этой массе. И вообще, понятие «патриотизм» не присуще нашей молодежи: воспитанной на американских и европейских фильмах, тенденциях и исполнителях. Российский шоу-бизнес сейчас – это жалкое подобие западной эстрады. Только и способны, что неумело копировать; да и есть ли «российская мечта»? О чем могут мечтать парни и девушки? О модных телефонах, одежках, машинах? О деньгах? О том, что бы как можно лучше устроиться в социальных вертикалях, забыв о дружбе, Родине и самоотверженности? И что дальше? Куда делось желание сделать мир лучше, начав с себя самого?

Михалыч не выдержал моего напора и начал отвлекаться на вопросы более обыденные, которые обсуждали Рома с Никитой. Очередной тост Роман поднял за меня, сказал, уважает мою моральную позицию. Мне было приятно узнать это. Он смог увидеть, что я, совершенно новый человек, не имеющий подготовки для поездки в Арктику, не желавший всю жизнь попасть сюда, оказавшись здесь, проникся. По-настоящему. На том закончили и разошлись. Еще Рома сказал, что острова ЗФИ напоминают выступающие из воды трубы гигантского подводного органа. Мысль!

 16 сентября

Стоим у острова Хейса. Туман разошелся и сквозь облака начало проглядывать солнце. Вокруг знакомые уже места. Только теперь они укрыты снегом. Готовятся к зиме. Трое из нашей группы вылетели на остров, чтобы взять пробы воды и снять синхрон. Шумилкин, Никита и Роман.

До обеда ходил по палубам, внимал. Перед самым обедом Володя решил снять сцену в столовой: среди сурово жующих мужиков сижу я. Рома, вглядываясь в обедающих, выделяет меня и просит после еды зайти. Напротив сидит Михалыч. Соответственно, ел я опять в столовой команды. Два месяца я там ел, и Володя решил снимать, когда я перешел питаться наверх. Мне кажется, что в фильме он воплощает желаемый мир. Чем-то я его задел. И он всеми доступными ему способами принижает моего героя. Может, это уже и паранойя. Все смешалось. Любовь, ненависть, грусть, сочувствие. После обеда уснул до полдника. После полдника пытался заняться музыкой.

Снялись с якоря и пошли к материку. Следующая точка – Обская губа. Осталось 3-4 остановки. Надеюсь, в 2 недели уложимся. Эльнара забрала один обогреватель и в каюте стало холодать. К ужину вошли в туман. И давление изменилось, давит в висках. Спрашивал у ребят – никто не замечает. На холоде сложно чем-либо заниматься, поэтому вечером пролежал под спальником и грелся. Смотрел фильм «Обитаемый остров». Хороший, добротный фильм. Удивляет, что Бондарчук не жалуется на непрофессиональных актеров, а выжимает максимум. Красиво и убедительно. В 22 часа уснул.

17 сентября

Проснулся в 4-30 от холода. Не свежо, а промозгло. Лежал и злился на холод, себя и несправедливый мир.

23 сентября

Володя разбудил на завтрак. Хотели снимать остатки фильма. Я уснул в 5 часов, и в 7-30 был не в кондиции. Выпросил пару часов сна. Проснулся уже к обеду. Сразу после трапезы начали снимать. Я пробирался по палубе к вертолетной площадке. Нарубили дублей среди конструкций корабля. Приступили к пересъемке сцены гибели моего персонажа. Раз за разом я надрывал голос и кричал: «Остановите профессора! Он преступник!», – после чего замирал и падал назад, где меня ловил Роман. Потом я лежал на палубе и Роман вынимал из моей неподвижной руки бумагу с планом взрыва корабля, который рисовал профессор. Полдник. Пока Володя загонял материал, я написал музыку к этой сцене. После ужина я залег смотреть фильм.

Прервал меня Петр Владимирович – Северное сияние!

Он вывел меня на правый борт, в черноту ночи и показал полосу едва заметного свечения в виде стрелы, уходящей на восток. Свечение слабло. Петр сказал, что оно всплесками – то гаснет, то проявляется. Я постоял минут 15 и едва заметная полоса снова стала ярче. Это похоже на светящуюся туманность очень нежного зеленого цвета. Я сбегал к Роману – он находился в каюте геолога Карякина, в веселом настроении. Сказал Роме, что «мерцает». Вернулся на точку. Свечение разгоралось. Я решил подняться на следующую палубу. Поднялся и, разглядывая небо, в темноте увидел человеческий силуэт. Закричал: «АААА!!!!! КТО ЗДЕСЬ!!!!!» – и отпрыгнул назад. Силуэт ответил голосом Наташи Кулагиной: «Марат, это я». Испугались оба. Она – крика, я – фигуры в темноте. Я снова вернулся к созерцанию сияния. Позже подошел Петр и предложил подняться на мостик. Свечение тем временем угасло. Но я знал, что оно разгорится вновь. Сходил, оделся потеплее, взял зимние перчатки и вернулся.

Едва заметная полоса молочного цвета тянулась с запада на восток. Небо, полярное небо, усыпанное звездами, напомнило мне о детстве, когда я пытался понять бесконечность, бескрайность космоса. Я пытался представить себя на планете, совершающей свой путь в безвоздушном пространстве, затерявшейся среди мириадов других планет, других солнц, систем и галактик. И здесь, в Карском море, россыпью бриллиантов сверкает бездонная чернота космоса, и так ясно и четко виден Млечный путь. Краем глаза замечаешь сгорающие в атмосфере метеоры. Светящаяся полоса стала едва заметно проблескивать в разных местах – едва переведешь взгляд туда, где виден всколых сияния, и оно тут же растворяется.

И вот мерцающая шелковая нить стала расслаиваться, превращаться в сияющий многослойный занавес, словно бутон призрачного цветка, раскрывается перед глазами это невероятное зрелище. Несколько слоев этого фантастического палантина колышутся и плавно перетекают друг в друга, вся эта громадная конструкция, постоянно меняясь, сияет нежно-зеленым светом, иногда приобретая розоватый оттенок и заполоняет все небо, то разгораясь ярче, то тускнея в отдельных местах. Переливы начинают исчезать, свечение – снова угасать. А ты все всматриваешься в участки, только что бывшими очень яркими, и пытаешься разглядеть недавнюю феерию. Занавес из зеленого света снова превращается в нить, проходящую с востока на запад. И совсем исчезает. Я знал – оно появится вновь. Сходил поднял Володю. Напомнил Роману. Встретил Витю. Всем сказал, что на мостике видно сияние.

Пришли Володя и Витя. Скромная нить снова стала заметна. Но угасла, так и не загоревшись. Я предложил попить чаю с медом и подождать очередного раза. Пока я рассказывал Вите, каким оно было, на южной стороне неба ярко вспыхнул метеор. Летел около 2-х секунд, оставляя четкий след. Похож на сигнальную ракету, только очень высоко и далеко. Наверное, это был крупный объект. Пили чай у Петра. Делились впечатлениями. Каждый по-своему интерпретирует увиденное. Я выглядывал в окно: нить снова нарастала. И когда загорелась, мы поднялись на мостик.

На этот раз сияние было уже с левого борта – корабль повернул. Не такое сильное, но внушительное. Витя снимал на фотоаппарат с большой выдержкой. Получились отличные снимки. Володя предложил сфотографироваться на фоне сияния. К моему великому удивлению, это удалось. Есть режим, при котором аппарат делает вспышку, затем долго выдерживает диафрагму открытой. Мы несколько раз, замерев, простояли по 30 секунд и вышли не совсем четкие снимки на фоне зеленого сияния. На фото оно получается гораздо более зеленым, чем на самом деле, фотоаппарат выдает яркое свечение на фоне звездного неба. Раньше я встречал подобные снимки, а теперь увидел своими глазами незабываемое явление северных широт. Тонкое и изящное, как сама Арктика. При всей суровости по отношению к человеку, Арктика переливается нежными красками. Даже толстые льды выглядят изысканно, не говоря уже о небе и облаках.

Сейчас 4-07. Из окна моей студии виден багрянец рассветного солнца. Собираюсь музыкой изобразить увиденное ночью, под торжественный выход светила на небо.

Окончание следует…