Термос

Он и вправду был хорош, этот термос Инсафа по прозвищу Гусак. Вместимость – двенадцать с половиной стаканов, корпус – металлический. А вид, чего стоил один его вид! Цвет – нежно-зеленый, на этом ласкающем взор фоне – причудливая корзина с заморскими цветами. Над ними порхают, будто живые, бабочки.

Честное слово, был бы у меня такой термос, я поставил бы его на сервант как произведение искусства и никогда бы ничего в него не наливал.

Но главное достоинство термоса Инсафа было не во внешнем виде. Красота нужна, мы ее, как говорит колхозный балагур Янсаф, ценим и уважаем. Термос Инсафа по прозвищу Гусак был Термосом с большой буквы. Летом в 40-градусную жару держи в нем холодную воду – ни на градус не потеплеет даже за двое-трое суток. Зимой, в те же 40 градусов, только в обратную сторону, в термосе – кипяток. Одним словом, необычный термос, неординарный, по словам нашего бригадира Иршата, – может, сверхвысокого качества или бракованный. Странный, одним словом.

Инсаф никогда не расставался со своим уникальным термосом. Понятное дело, у всех у нас дома есть термосы. У кого – пол-литровый, у кого – литровый. Но такого большого, красивого, с необычными качествами ни у кого не было. И такой привязанности к термосу, как у Инсафа по прозвищу Гусак, тоже ни у кого не было.

А Инсаф… Да, кстати, Гусаком прозвали его за надменность, за длиннющую шею, за высоко задранный клюв… извините, нос. Конечно, не тем гусаком, который терпеливо, вынося унижения, дожидается на улице гусыню, сидящую на яйцах (разве это гусак, это же мокрая курица!), и не тем, разумеется, гусаком, который возглавляет только что вышедший из дома выводок, – осанистым, самодовольным, смелым, задиристым, готовым на любой подвиг во имя безопасности любимой гусыни и милых гусят, а гусаком, представьте себе, осенним, отличающимся от подросших птенцов только более массивным телом, более длинной шеей и не забытой еще наглостью с элементами зазнайства и высокомерия.

Увлекся я, однако. О термосе речь идет, о термосе.

Я тогда только-только выучился на шофера и едва в людях начал разбираться, и термос этот на всю жизнь запомнил. Едем, скажем, на сенокос. Жара – терпенья нет. Намахаешься досыта косой на лесных полянах, в посадках – страсть как пить хочется. Конечно, мы не лопухи, берем с собой банки с чаем, айраном, молоком. Но мы, оказывается, и не Гусаки. Когда мы пьем теплое, пузырящееся содержимое своих банок, Инсаф со скрежетом (хоть уши затыкай!) отвинчивает крышку термоса и маленькими глоточками, издеваясь над нами, цедит студеную воду. У нас животы раздуваются от выпитого, а Гусак принял стакан – жажду как рукой снимает. У нас банки уже пустые, а его бездонный термос и не убавился.

Мы не просим пить у Инсафа. Принципиально. Спеси его не терпим. Гусачества.

Зимой на работу мы ничего не берем, а он, Гусак, смакует свой чай и причмокивает, как ребенок.

Психологическая несовместимость у нас, а наш бригадир Иршат (палец в рот не клади, в месяц по десять книг читает, всевозможные словари собирает, в его домашней библиотеке даже частотный и обратный словари русского языка есть – на кой они ему?) однажды открытие сделал.

– Ребята, – сказал он нам, – а ведь Инсаф вовсе не Гусак, – и посмотрел хитрыми глазами на носителя прозвища.

– Не Гусак? А кто же?

– Термос!

– Термос?!

– Да, термос. Прав я или нет, разберитесь. Что такое термос? В словаре Даля этого слова нет – не изобрели еще в ту эпоху термос. В словаре Ожегова написано: «Термос – это специальный сосуд для хранения содержимого в постоянной температуре».

Иршат победоносно посмотрел на нас умными глазами.

– А Гусак, то бишь Термос, Инсаф то есть, разве не такой сосуд? – продолжал развивать свою мысль бригадир. – Что его волнует, беспокоит, за что он переживает? Безразлично ходит на работу, безучастно сидит на собраниях, равнодушно троих детей завел. То есть у него внутри всегда постоянная температура! Поняли меня?

Конечно, поняли, у нас-то температура всегда колебалась.

И стал Инсаф-Гусак Инсафом-Термосом. Он принял новое прозвище с абсолютным равнодушием, как нельзя лучше подтвердив слова Иршата. Даже еще больше «отермосился»: купил в тот же день пять термосов – жене, всем детям и даже теще.

Однажды зимой, в довольно-таки холодный день, мы на дальней делянке пилили деловую сосну. Все мы, здоровые, крепкие парни, работали весело: пилы, топоры играли в наших руках, деревья чуть ли не сами валились от одних наших взглядов.

А лес, что за чудо-лес был вокруг нас! Парни были уверены, что именно здесь рождаются сказки, именно здесь находится крупнейшее месторождение кислорода.

Если до сих пор в этом лесу водились черти и лешие, то они, безусловно, разбежались, а добрые лесные духи способствовали нашей дружной работе. Одним словом, мы испытывали полное слияние с природой, не обижали зря ни одно растущее и живущее существо.

Как в логической задаче, только одна деталь выпадала из этой гармонии – конечно же, Термос. Он так и не поддался общему азарту, равнодушно тянул пилу, равномерно махал топором и пил маленькими глоточками горячий чай из своего ненормального термоса.

Все шло своим чередом, но бригада чувствовала, что Иршат что-то замышляет. Внешне это почти не проявлялось, разве что он усмехался, глядя в сторону Термоса, или куплет озорной частушки исполнял. Только хитроумные его глаза необычно блестели.

И вот он настал, этот миг, миг, я бы сказал, небольшой революции местного значения.

Иршат был не только большим знатоком книг, не только непревзойденным собирателем словарей, но и великим мастером рассчитывать и направлять падение деревьев. В этот миг, о котором я говорю, могучая сосна, нехотя, со скрипом покачнулась, задержалась на мгновенье на собственном пне и, все убыстряясь, стала падать. Она падала туда, где лежали вещи Инсафа-Термоса! Мгновенье – и сосна, издав победный клич, подняв облако снега, попала точно в цель.

В лесу стало тихо, словно именно здесь было месторождение тишины. Все молчали, только балагур Янсаф сказал, что он видел вспорхнувшую светлокрылую бабочку (может быть, у остряков зрение лучше, чем у других).

Когда снежное облако улеглось, мы стали свидетелями невиданного и неслыханного явления: наш Термос, наш человек-сосуд с постоянной температурой души… плакал!

Иршат держал в руках бесформенный корпус бывшего термоса с отлетевшей краской на месте нарисованной бабочки. Он был занят серьезным делом: термос разбился, надо было придумать Инсафу новое прозвище.

– Ладно, Инсаф, перестань, – сказал бригадир. – В 17 году люди не такой собственности лишились. А жизнь от этого не остановилась. И сейчас не рыдаем, хотя и все потеряли. Так-то вот, Инсаф… э-э-э… Инсаф…

– Эх, Иршат, Иршат, – подал голос Инсаф, – что ты наделал! Ты ведь вместе с моим и все другие термосы перебил, которые я вам хотел подарить. Все семь штук…