Рукав

Миннибай, наконец-то, получил долгожданную посылку. Ему из Швеции прислали протез, который должен будет заменить ему левую руку, что когда-то оставил он в Афгане. Протез, правда, был заказан давненько. Видать, инвалидов безруких, подобных ему, в стране немало – поэтому за подобными «дефицитами» и очередь большая. Умеют же шведы делать настоящие вещи – аж диву даешься! Во-первых, протез этот имеет точно такой же цвет, как его настоящая рука. А во-вторых, нажимая на разные кнопочки, не только можно сгибать и разгибать эту искусственную руку в локтевом суставе, но и пальцам можно придавать необходимое положение. Теперь-то уж Миннибай будет иметь возможность и в левой руке держать сумку или что-то еще. А самое главное, он сможет пойти на праздничный парад, посвященный дню Победы, как совершенно здоровый двурукий человек в своей «дембельской» гимнастерке, при орденах и медалях. И до праздника-то осталось всего четыре дня! Не было предела радости ветерана афганской войны. Пользуясь русским переводом приложенной инструкции, прикрепив протез с помощью всяких ремешков, Миннибай подошел к шифоньеру и долго восхищался собой, не мог отойти от большого зеркала. Нажимая на соответствующие кнопки, делал сгибательные и разгибательные движения протезом. Сейчас он испытывал такое ощущение, как будто бы ему вернули руку, которую он потерял двадцать два года назад на Пешаварском ущелье! Скоро он разошьет левый рукав своей дембельской гимнастерки, который когда-то был ввернут вовнутрь и зашит наглухо, чтобы не болтался на ветру и не мешал. И выйдет он на городскую площадь в этой солдатской форме, чтоб свидеться со своими друзьями по оружию – «афганцами». Представив все это, Миннибай радовался по-младенчески. Еще раз, посмотрев в зеркало, причесал свои наполовину поседевшие волосы. Несмотря на то, что ему было уже далеко за сорок, живот у него особо не выделялся, и поэтому Миннибаю, почти что сохранившему свою былую стройность, солдатская форма будет как раз впору. Не откладывая в долгий ящик, сейчас же он решил приготовить свою гимнастерку, привести, как говорят, в надлежащий вид…

Он осторожно, будто боясь как-то повредить, достал из шкафа висевшую там солдатскую гимнастерку, даже подшитую белым подворотничком, как во время службы. Но ему показалось, как будто бы ее кто-то трогал, сдвинув с места, и что его «афганка» висела не так, как надо. Первым делом Миннибай проверил орден и все медали, которые были приколоты к кителю – все вроде на месте, но... Левый рукав, некогда ввернутый вовнутрь, был грубо отрезан... Мурашки пробежали по телу бывшего вояки. Его стало трясти от злости, глаза наполнились слезами. Как будто бы у него повторно оторвали руку. Кому мог понадобиться рукав от гимнастерки?..

– Нафиса, ты не знаешь, кто отрезал рукав от моей «афганки»? – спросил он жену, которая что-то готовила на кухне.

– Да нет, – Нафиса зашла в зал, вытирая руку об фартук. – Впрочем, зачем тебе он нужен, рукав-то? Мало что ли у тебя других рубашек с рукавами?

– Эх, вы, – разозлился Миннибай. – Меня, безрукого, списать решили вовсе?!

Контузия, полученная на войне, начала напоминать о себе. Весь дрожа от злости, он разворотил все содержимое шкафа, начал выкидывать вещи на пол.

– Вот опять, начал беситься. Мало того, я, что всю свою жизнь угробила, чтобы сделать человека из него – из калеки, – расплакавшись, Нафиса снова ушла к себе на кухню.

– Что за шум, а драки нету? – до этих пор занятый во дворе своей «Явой», услышав шум-гам, в дом вошел их сын Роберт в кожаной куртке, разукрашенной всякими металлическими кнопками и разными запонками.

– Кто-то оторвал рукав у старой гимнастерки, в которой отец твой приехал из армии. Из-за этого и шумит, – ответила мать, показывая на Миннибая.

Роберт насмешливо посмотрел на отца:

– Зря ищешь ту тряпку, батя. Я ее уже пустил на полезное дело. Ведь тебе рукав все равно ни к чему...

– Ах, сукин сын, – дальше злился отец, – скажи, куда дел?!

Роберт продолжал стоять, держа руки в карманах брюк, и с независимым видом медленно жевал жвачку.

– Спокойно, батя, это мне пацаны подсказали, что для протирания мотоцикла до наведения блеска нет лучше материала, чем солдатская гимнастерка. А я ведь не был в армии, как ты, своего – нет. Вот и пришлось брать у тебя...

– Эх, тебя бы хоть разок провести через тот огонь, который прошел я, узнал бы! – никак не мог успокоиться отец.

– Я, что ли, виноват в том, что ты поехал в Афган и вернулся безруким! – не поддавался сын.

– Эх, вы, – Миннибай быстрыми шагами вышел на улицу, словно куда-то опаздывал.

Нашел он все-таки то, что искал. Весь запачканный в масле, рукав валялся среди всякого гаражного барахла. Взял он его в руки и, словно какую-то ценную вещь, долго рассматривал. Буквально за несколько минут перед его глазами промелькнули те события двадцатидвухлетней давности, которые он наверняка не забудет до конца своей жизни…

...Он пришел в сознание, находясь уже в Душанбинском военном госпитале.

– Доктор, боец вроде просыпается, – послышался женский голос. Еще не успев отойти от наркоза, Миннибай хотел крикнуть: «Воды!». Очень сильно хотелось пить. Однако он только еле мог шевельнуть засохшим языком. Сестра стала осторожно увлажнять мокрым бинтом его губы, будто услышала его. Вроде немножко полегчало... «Все ли в целости?» – пробежала мысль в его еще не до конца просветленной голове. Начал по очереди шевелить пальцами рук и ног. Однако, как бы ни старался, он не почувствовал пальцев на левой руке. И не смог повернуть голову и посмотреть, что с рукой, так как голова и шея полностью были перебинтованы.

– Сестра, что с моей левой рукой? – первым делом спросил Миннибай, как только полностью отошел от наркоза.

– Все вопросы задашь доктору, – ответила сестра и вышла из палаты.

Скоро зашел к нему заведующий хирургическим отделением подполковник Климачев.

– Здорово, боец, – поздоровался он, – как дела?

– Здравия желаю, – ответил боец и задал хирургу тот же вопрос, что и медсестре.

– Радуйся, боец, что голова на месте, – ответил доктор. – Как бы тяжело ни было, скрывать от тебя правду невозможно, да и ни к чему: лишился ты левой руки, боец. Осколком почти полностью оторвало твою руку. Она висела только на кожном лоскутке... – Климачев слегка похлопал по его здоровой руке, попытался даже слегка пошутить: – Ничего, одной рукой справишься, да еще и девчат обнимать будешь.

Хирург, конечно, за всю свою жизнь повидал много таких раненых, да еще и похуже. Но от этого Миннибаю было ничуть не легче. Он вдруг стал рыдать, потом начал бредить сквозь плач. Хотел резко встать с места и побежать, но был крепко привязан к кровати. Видимо, медики предвидели возможную его реакцию на потерю конечности... После того, как медсестра сделала ему какую-то инъекцию, солдат успокоился и заснул...

Через некоторое время отменили постельный режим, разрешили вставать и ходить. Но Миннибай долго не мог привыкнуть к отсутствию одной руки. Как он в таком виде теперь приедет домой и покажется своим друзьям и знакомым? Но больше всего волновал вопрос: как его встретит любимая девушка – Эльвина. Парень, который раньше часто занимал призовые места на лыжных гонках, сильно горевал, что больше никогда не сможет встать на лыжи. Хорошо еще, что рядом с ним есть тетя Клава, которая работает в хирургическом отделении санитаркой и готова в любую минуту как-то утешить его. Женщина, которой уже за шестьдесят, полюбила Миннибая как своего родного сына. Хотя, она так же хорошо относилась и ко всем раненым бойцам, которые находились на лечении. Рассказывали, что ее девятнадцатилетний внук погиб в Афганистане в первые дни войны.

Миннибай никому не стал писать о том, что с ним случилось, даже матери. «Приеду – увидят...» – решил он про себя.

Через два месяца, за день до выписки из госпиталя, к нему подошла тетя Клава с полиэтиленовым пакетом в руке.

– Вот, сынок, тут твоя гимнастерка, – сказала она прослезившись. – Сохранила, не стала выбрасывать. Она была почти полностью пропитана кровью. Отмыла вот в перекиси водорода и пришила другой левый рукав вместо оторванного... Была бы рада, если бы даже без руки, живым бы вернулся мой Вася...

Тетя Клава присела на табуретку, стоявшую возле больничной кровати, расплакалась, вытирая слезы платочком. Потом достала из пакета гимнастерку, выгоревшую под палящим солнцем Афганистана, отдала Миннибаю.

– Держи, сынок.

Ну и ну – тетя Клава даже к этой старой гимнастерке пришила белый подворотничок! Правда, левый рукав по цвету отличается от правого. Да уж ладно, все равно ему этот рукав никогда не понадобится. Ввернул вовнутрь, зашил наглухо и довольно...

…Когда он возвращался домой, у него не было дембельского альбома. Вместо альбома Миннибай держал в правой руке пакет с гимнастеркой – памятью о службе в армии.

Родители, встретившие сына, с одной стороны горевали, что тот вернулся безруким, но больше радовались за его возвращение. Отец на следующий же день зарезал барана на курбан (жертвоприношение) с целью поблагодарить Всевышнего за то, что Он вернул им живого сына.

Красавица Эльвина делала вид, что ей очень жалко покалеченного войной парня, и даже в первое время встречалась с ним. Спустя месяц после его возвращения девушка уехала в другой город, якобы на учебу, и от нее больше никаких вестей не было. Миннибай, конечно же, очень тяжело переживал разлуку с любимой, не знал, куда себя девать. Но, подобно телесным, по истечении времени душевные раны, видать, тоже заживают...

А через год Миннибай познакомился с молодой женщиной – Нафисой. Она развелась с прежним мужем из-за того, что тот оказался пьяницей. Сыграли обычную деревенскую свадьбу, после чего стали жить в однокомнатной квартире, которую предоставили городские власти Миннибаю, как ветерану войны. Сам он стал работать в школе военруком, преподавать детям первоначальные основы военной науки. Когда Нафиса родила сына, радости молодого папаши не было края. Назвали малыша Робертом, чтобы, как говорится, имя его звучало «по-современному». А чтобы сына когда-нибудь не могли покалечить так же, как его самого, Миннибай решил своего Роберта никогда не отдавать на службу в армию... И вот – единственный сынишка вырос разбалованным, которого, в самом деле, на очередной медицинской комиссии признали не пригодным к военной службе в мирное время. Те локальные конфликты, что периодически вспыхивают в масштабе нашей необъятной страны, за войну не считаются... Да, Роберт никогда не будет служить в армии, и поэтому исключена возможность, что он когда-нибудь станет калекой как его отец. Однако, разве только физический недостаток определяет, что человек – калека?.. Не вырастил ли Миннибай настоящего морального калеку? Стоит родному отцу только начать учить сынишку уму-разуму, как тут же между ними становится Нафиса, защитница благородная, которая не стесняется лишний раз «посолить» старую рану мужа – что, мол, она – настоящая дура, потому что вышла замуж за калеку...

Зная, что абсолютно бесполезно просить Нафису, чтобы та постирала запачканный рукав, Миннибай аккуратно завернул его в газету и на следующий день с утра отправился в химчистку. Работники химчистки, которым до сих пор никогда не доводилось чистить одежду по частям, вначале очень удивились, но все же привели рукав в прежнее состояние. После химчистки оторванная эта часть обмундирования, слегка побелев, даже стала как сама гимнастерка, побледневшая от афганских ветров. А в швейном ателье мастера пришили рукав, погладили, и гимнастерка ветерана приобрела свой прежний вид.

…Солнечный день – 9 мая. К уже небольшой группе пожилых фронтовиков Великой Отечественной войны присоединились мужчины среднего возраста, среди которых и Миннибай в «афганке». На груди у него – орден Красной звезды и несколько отечественных и афганских медалей. Люди, которые не знакомы с Миннибаем, едва ли догадываются, что у него отсутствует левая рука, потому что он, согнув протез в локтевом суставе, держит им букет живых гвоздик. А правой рукой он приветствует, обнимает своих товарищей, поздравляя их с праздником.

К ним приближается группа молодых ребят, одетых в зеленую камуфляжную форму. Один из них толкает перед собой инвалидную коляску, где сидит их товарищ без обеих ног. Многие ребята на вид – еще совсем дети…

...Ветераны трех поколений и нескольких войн, соединяясь, образовали приличную колонну. А возле них бегают пацаны со счастливыми улыбками на лицах, а в руках – игрушечные автоматы...