Брат с семьей жил на другом конце Абзана, в Бишойле, в пятистенке-доме на одном дворе с домом брата Магафуры-енгэй. Когда Миннихаят и Банат вошли во двор, на качелях качались две девочки примерно возраста Банат. Сестры вошли в дом: Магафура-енгяй в передней комнате сидела за столом и шила что-то на швейной машинке. Поздоровавшись с енгяй, сестры прошли в дом.
О чем говорили взрослые, Банат не помнит, потому что ее внимание сразу же привлекла деревянная игрушечная лошадка в дальней комнате на полу, она сразу же оседлала лошадку и, как отец дома понукает животное, точно так же прикрикнула: «Ну, Саврасушка, трогай!» и стала водить деревянную игрушку по полу.
Вскоре Миннихаят-апай ушла к себе домой, а девочка осталась в доме брата Хусаина. Когда ей надоело играть с лошадкой, она подошла к своей енгяй, та, разложив на деревянных нарах синенький сарафан для девочек, что-то проверяла на нем.
Банат обрадовалась: «Смотри-ка, моя енгяй успела мне сшить красивый сарафанчик, как раз под цвет моему синенькому фартучку!» В это время в комнату вбежали те две девочки, и одна из них сразу схватила сарафан и со словами: «Спасибо, апай, за сарафан мой!» – выбежала из дома. Банат же стояла, ничего не понимая: у нее сразу же упало настроение, губки надулись.
Заметившая расстроенное состояние своей золовки, Магафура-енгяй открыла сундук, стоявший рядом с нарами, и стала искать в нем что-то, наконец, она нашла искомое и вытащила из сундука кусок какой-то узорчатой красновато-коричневой ткани, затем подошла к своей машинке и стала опять шить. Она взяла сшитое и расправила его на нарах: Банат увидела еще один сарафан.
Енгяй подозвала к себе Банат и сказала ей: «Банат, вот тебе тоже сарафан, жаль только, что у меня не было синенькой ткани, как у сарафана Райли, иначе я тебе тоже сшила бы из такой же синенькой ткани. Ну, ничего, зато, смотри, на нем какие красивые огурчики изображены, больше ни у кого нет такого сарафана с огурчиками, носи на здоровье!». И с такими словами она сняла с золовки грязное платье и одела на нее новенький сарафанчик.
Банат, конечно, не испытала особой радости от этой обновки, потому что, по сравнению с сарафаном той девочки, ее сарафан был не таким ярким и красивым, но все-таки чистота его после порванного и испачканного грязной водой платья немножко подняла настроение девочки. Тем более енгяй из глубин своего сундука вытащила алую атласную ленту и, расчесав светленькие волосы своей младшенькой золовки, заплела ей косички и привязала бантиком эти ленты. Когда Банат посмотрелась в зеркало, увидела, что бантики эти пламенели на ее головке и были похожи на красных бабочек, за которыми она бегала на сенокосе в Ергаише. Красиво одетую золовку Магафура-енгяй вывела на улицу к тем двум девочкам – своим племянницам Райле и Суфии – и велела им играть вместе во дворе, никуда не отлучаясь.
Девочки долго играли в мячик, качались на качелях, потом зашли в садик, где росли кусты акации, сорвали с них какие-то стручки, смахивающие на гороховые, сломав эти стручки на две половинки, очистив их от зелененьких семечек, сделали свистки и стали свистеть на разные лады. В это время открылось окно и там появилась голова какой-то старушки, она велела девочкам отойти от дома подальше, уйти в сторону горы и свистеть там, где никого из взрослых нет, потому что от их шума и свиста разболелась у нее голова.
Эта старушка оказалась матерью Магафуры-енгяй и бабушкой этих девочек. Девочки долго свистели на горке, потом спустились к речке, там, оказывается, играли двое сыновей брата Банат, Ильдар и Ильдус, они, сняв с себя маечки, ловили в реке мальков каких-то рыб и еще пескарей.
Девочки присоединились к ним, а когда увидели, что нечем им ловить рыбешек, вышли на берег и стали из глины лепить печку, потом на печку положили «жарить» мальков. Для того чтобы научиться хорошо плавать, дети, зажмурив глаза, проглотили несколько сырых мальков, затем искупались в речке, чтобы проверить результат глотания мальков, им показалось, что они действительно стали плавать лучше, или им это только показалось, но все остались довольны результатом.
Перед тем как пойти домой, дети сломали несколько веток ивы, нашли своих гусей с гусятами и погнали их домой, защищаясь от злого гусака прутиком ивы в руке. Скоро наступил вечер, к ужину пришла за сестренкой своей Минихаят-апай и увела ее к себе домой.
Утром Миннихаят-апай, забрав с собой своих детей и сестренку, направилась на базарную площадь. Эта площадь показалась Банат огромной: по трем сторонам площади тянулись какие-то столы на высоких ножках, где были разложены разные товары. Рядами стояли банки со сметаной и молоком, лежали кругляши курута, сливочного масла, какие-то лепешки и калачи, кренделя, еще какие-то железяки, замки, косы, серпы, грабли, лопаты, алюминиевые кумганы и рукомойники, тарелки и миски, рулоны ситцевой и сатиновой ткани, подушки, одеяла, подзорники, и самое интересное – там были мотки разноцветных лент и мулине. За столами с товарами стоят какие-то тетеньки, к ним подходят жители села, они о чем-то говорят между собой, иногда достают из брезентовых базарных сумок кошельки или тряпочные мешочки с деньгами, оплачивают разные купленные товары.
Когда Банат стояла в сторонке и с интересом наблюдала за всей этой базарной жизнью, сестра Миннихаят позвала ее к себе. Рядом с Миннихаят стоял зять Хуббулислам, держась одной рукой за тарантас, на облучке которого сидел Рашит-агай, родственник отца Банат, на тарантасе сидели двое детей сестры. Зять скомандовал: «Давайте, скорей располагайтесь на тарантасе, сейчас поедем в Ергаиш, слава Аллаху, вот встретил Рашит-кайнагу, иначе пришлось бы долго искать подводу в деревню тестя». Сестра с мужем сели в кузов тарантаса, обоих детей посадили на колени свои, а Банат села напротив них в их ногах, позади Рашит-агая.
Рашит-агай вынул из кармана два каких-то съедобных шара и отдал их Миннихаят-апай, та взяла их, достав из кармана платочек, вытерла эти шарики и вручила своим детям, сказав, чтобы ели осторожненько. Вот ее дети сидят и едят эти ароматные шары. (Спустя год только, когда из Средней Азии Ишбулат-агай прислал родителям ее посылку с фруктами, Банат узнала, что это были яблоки.) Когда племянники откусывают от этого мягкого шара в руках, с краев губ их стекает сок, он, оставляя тоненькие бороздки, тянется к их загорелым локтям, между зубами детишек застревают кусочки этого сладкого плода. От удовольствия, видимо, неземного, племянник даже иногда облизывает свои губы и ручку свою.
Банат же, сидевшая напротив них, сжалась вся, сомкнув руки на уровне своего живота, и закрыла глаза от боли в желудке: Ей тоже хочется попробовать этот фрукт, а аромат его все более раздражает внутренности девочки. Ее чуть не рвет, у нее кружится голова, что-то горькое подступает к горлу, особенно тогда, когда тарантас подпрыгивает на кочках.
Она все еще надеялась на то, что племянники поделятся с ней сладким плодом, но… увы. Когда Банат поняла, что ей не дадут хотя бы попробовать этот плод, подумала: «Эх, почему сестра Миннихаят так не любит меня, может быть, потому, что у меня платье было порвано и вдобавок испачкано во время мытья пола? Но нет же моей вины в этом! Ну, ладно, я запомню это… Вот когда пойду за земляникой в Айыргыуак и встречу белого змея, их царя, он точно оставит мне свою корону. За то, что они совсем не любят меня, тогда я точно не дам Миннихаят-апай, ее детям и мужу свою корону, пусть им тоже будет плохо, как мне сейчас. А остальным, любящим меня другим родственникам, дам, чтобы они были счастливыми!». С такими горькими думами сегодня возвратилась в свою родную деревню Банат.
А в деревне новость большая: в одной половине бригадного дома открыли медпункт, и в нем стала работать трахоматозкой-медсестрой красивая девушка Галия из соседней деревни. Вся деревня ходила к ней лечить свои глаза, вот и мама со своей младшенькой тоже пошла в медпункт. Галия-апай вначале капнула какую-то жидкость вначале в один, а потом в другой глаз мамы Банат, потом решила лечить и девочку, только страшно было той открыть глаза, она долго сидела, зажмурив веки, долго ее уговаривали, ее успокаивали мама и Галия-апай, говоря, что, когда капают лечебную жидкость, глазам совсем не больно. Наконец, удалось уговорить упрямую девочку, и ей тоже накапала Галия-апай лекарство вначале в один, а потом и в другой глаз. Действительно, совсем не больно было.
Потом Фарзана и Банат ходили в медпункт самостоятельно к Галии-апай: спокойный приятный голос, мягкие руки, красота этой девушки так сильно пленили их, поэтому они в день несколько раз заглядывали в медпункт, только Галия-апай не стала им капать лекарство в глаза, объяснив, что это делается только один раз в день.
К зиме медпункт переехал в новый, построенный силами мужчин-колхозников, дом-пятистенок. Другую половину дома заняла библиотека, откуда-то туда привезли множество книг, а у всех деревенских выздоровели глаза от трахомы. Галия-апай же вышла замуж за сына Баныу-иняй и уехала с ним в далекий хлебный город Ташкент, где, говорят, совсем-совсем не бывает зимы.
В медпункт же на работу приехала русская медсестра Рая, которую тоже полюбили все деревенские за красоту, за улыбчивость и доброжелательное отношение к сельчанам.
В зимние вечера все сельчане ходили в зал школы на просмотр кинофильмов, которые привозил из Абзана брат Мадины-апай, жены немого Ибрагим-агая. Иногда в этом зале местные самодеятельные артисты ставили спектакли, библиотекарь Зайнап-апай проводила читательские конференции. И все эти мероприятия проходили под руководством ее.
Осенью этого же года прошла свадьба Минигуль-апай и Юнус-езняя. По причине того, что они оба учились в институте заочно, летом, до проводов Минигуль-апай в дом жениха, их родители просто не успели провести свадьбу и, несмотря на проводы невесты, свадьбу их отложили на осень, на осенние каникулы. Молодоженам повезло, на их стороне была даже погода.
В тот год осень наступила поздно, в начале ноября еще не выпал снег, только прошли было первые заморозки, в огородах полно было еще овощей, в погреба была убрана картошка. Только не успели зарезать баранов на мясо, а в клети коровьего масла всякого было навалом в эмалированных ведрах в посоленном виде и свежеотжатого подсолнечного масла в флягах.
Продолжение следует…