Как жили башкиры. Счастливое детство в Абуляисово. Часть третья

Так прошли зима и еще одно лето, девочка стала на год старше и стала понимать и знать многие вещи. В следующие зимы она уже старалась не ходить по глубокому снегу, набирая в голенища валенок снег, научилась не снимать с рук варежки и даже сушить возле печки свою обувь и одежду. Летом, конечно, хорошо, не нужна теплая одежда, можно в одном платьице, босиком бегать на улице, играть с тряпичным мячиком, ударяя им об стенку, стараясь поймать его обеими руками, после дождя бегать босыми ногами по лужам, ловко ступая на пузыри на краях луж и даже брызгая дождевой водой как можно выше. Научилась она также вовремя отбегать от гусака, со рвением охранявшего свой выводок, вовремя забегать на крыльцо и закрывать дверь перед самым носом шипевшего на нее гусака. Только вот не всегда еще ей понятны слова «что можно ей, а что нет», поэтому она однажды попала в неприятную для себя историю.

Однажды старший брат ее Хусаин приехал к ним в гости, да не один, а со своим первенцем-сыном Ильдаром, которого оставил на некоторое время погостить у дедушки и бабушки. Ильдар очень любил дразнить людей. По соседству с ее родителями жила тетя Фатима, рябая женщина, и вот именно ее любил дразнить Ильдар, называя ее «Бызыр Батый», то есть «Рябая Фатима». Так как эта женщина ходила мимо них к реке за водой, Ильдар постоянно выходил к воротам и громко кричал, обзывая тетю Фатиму. Игравшая рядом с ним Банат тоже кричала вслед женщине ее прозвище. Женщине очень не нравится поступок детишек, но она почему-то не отгоняет их прутиком, а лишь что-то бормочет негромко. Дети, видя, что женщина не реагирует на дразнилку, идут следом за ней, время от времени обзывая ее, и так сопровождают ее до дома, забираются на завалинку ее невысокого дома и кричат «Бызыр Батый». Тогда женщина у летнего домика своего быстро снимает с плеч коромысло с ведрами, срывает пучок крапивы, росшей прямо у дверей летника, и бросается с ней на детей, пытаясь обжечь крапивой голые руки и ноги их. Дети врассыпную убегают от ее дома, продолжая громко обзывать ее. Так продолжалось несколько дней.

Видимо, тете Фатиме надоело все это, и однажды, ближе к вечеру, без стука в дверь, как обычно в деревне, она вошла в дом родителей Банат, громко бросила слова приветствия «как поживаете? (эле шәпмеһегеҙ?)». Увидев ее, Ильдар быстро юркнул в горницу и закрыл дверь на крючок, а Банат осталась стоять рядом с матерью и держать на вытянутых руках спутанный моток пряжи, которую пыталась разобрать ее мама. Мама ответила Фатиме, что, слава Аллаху, все живы и здоровы в ее доме и пригласила соседку присесть на нары, рядом с собой.

– Не хочется мне сидеть с вами, рядом с твоими хулиганистыми детьми, лучше спроси у своей дочки и внука, чем они занимаются! – в сердцах бросила ей слова упрека женщина.

– Подожди-ка, Фатима, объясни толком, что случилось?

– Лучше спроси у своей дочки!

А Банат стоит ни жива ни мертва, дрожит от страха, не может сказать ни слова.

– Да говори же, что случилось, зачем пугаешь ребенка?

– Твои дети не дают мне спокойно пройти мимо вашего дома к реке, как увидят меня, словно с цепи сорвавшиеся, начинают дразнить меня «Рябая Батый да Рябая Батый», пробовала и припугнуть их крапивой, нет, никак не угомонятся, все дразнят и дразнят. Вы что, может быть, сами учите их так вести себя? В следующий раз, если так поступят, я их проучу хорошенько. Примите меры к своим хулиганам! – выговорив эти слова, тетя Фатима выскочила за порог избы, как будто вихрем сдуло ее оттуда.

В тот день детям дали «науку» тоненькой лозой ивы, висевшей за наличником окна внутри комнаты. Девочке стало понятно, что дразнить взрослых нехорошо, стыдно, за это можно получить лозой по икрам ножек, а это очень больно, ой-ой-ой, а если совершишь что-то плохое, значит, нужно вовремя спрятаться от взрослых и избежать наказания, как это сделал Ильдар…

А дома маленькую девочку очень сильно любят ее старшие сестры, часто берут ее на руки или на закорки и начинают бегать по дому, изображая лошадку и всадника. А если сестры садятся делать уроки, то кладут перед ней на стол лист бумаги и карандаш, показывают, как можно рисовать дом с трубой или деревья, иногда крупно чертят буквы и велят сестренке тоже нарисовать такие же буквы. Пыхтит маленькая, держа в правой руке карандаш, время от времени слюнявя острие его языком, старается выводить палочки то косые, то поперечные, то прямые, радуется, когда получаются буквы, похожие на сестрины. Вот у нее получается домик, то кочерга, то солнце, правда, овальное. «О, смотрите, как сестренка написала букву «А», какая она молодец!» – хвалит ее Файза и показывает лист бумаги старшим сестрам. А маленькой Банат это очень нравится, она, хвалясь, начинает показывать и другие буквы: «Вот с этой буквы, похожей на клюшку, которой гоняют шайбу мальчики на льду, начинается имя сестры Гульшат, я умею рисовать эту букву, “Г” называется она. А еще умею рисовать букву, похожую на лесенку коротенькую, это буква “Н”», – говорит девочка, горделиво подняв свою голову и глядя снизу на своих сестер, стоящих рядом с ней у стола. Те в ужасе от того, что губы и весь язык Банат стали фиолетового цвета от химического карандаша, который слюнявила во рту девочка, когда трудилась над буквами.

«Эх, попадет нам от матери за то, что не уследили за сестренкой, надо быстренько сейчас же умыть ее!» – говорят сестры и подводят ее к рукомойнику и начинают мыть ей лицо и руки. А вода в рукомойнике холодная, маленькая девочка визжит-верещит, старается вырваться из цепких рук сестер, но те держат ее маленькое тельце крепко, никак не вырваться бедолаге. Вроде бы сестры и умыли ее, но фиолетовый цвет от химического карандаша вовсе не сошел с лица и языка Банат, поэтому сестры пускаются на хитрость, быстренько напяливают на нее зимнюю одежду и выводят малую на улицу, сажают ее на саночки и начинают по очереди катать по льду речки Ергаиш, надеясь на то, что фиолетовый цвет от снега и холода сам собой сойдет с лица сестренки.

А лед на речке тоненький такой, сквозь него просвечивает дно речки, покрытое опавшими осенью листьями ивы, на скользком льду сестры Банат катаются прямо в валенках, чьи подошвы заранее были политы водой из проруби и стали задубевшими от холода, как коньки, они то падают на бегу, то прокатываются далеко от сестренки, позабыв обо всем на свете. Накатавшись-наигравшись, все четыре вваливаются в избу. Их обычно дома встречает мама, уже пришедшая с колхозной работы. Она первым делом подходит к младшенькой дочке своей, садясь на корточки, начинает снимать с нее пальто, пуховую шаль, не зная то ли смеяться, то ли испугаться из-за фиолетовых уст дочери, начинает проверять ее самым тщательным образом, не нанесен ли вред ее любимице. Убедившись, что с ней все в порядке, она медленно встает с корточек и поворачивается к старшим дочерям, видит, как те стоят у двери, потупив головы, с виноватым видом, ожидая упреков матери. Та громко командует: «А ну-ка марш, помогать мне!». Девочки, поняв, что угроза наказания миновала, начинают снимать с себя пальто, шали, толкая друг друга. Потом они начинают помогать матери в домашних делах: кто достает из-за перегородки между печью и стенкой сухие дрова, чтобы скорей затопить печку, кто начинает чистить картошку, а кто-то, одевшись, выходит на улицу, чтобы принести воды из проруби, чтобы к приходу отца с работы был готов ужин. Так продолжается мирная, спокойная трудовая крестьянская жизнь в доме.

Однажды к ним домой приехали из соседнего села в начале лета вышедшая замуж старшая сестра Минигуль со своим мужем. Вечером этого дня, как вихрь, ворвалась в дом Гульшат и громко объявила: «Ура, в деревню приехали артисты!». Банат, впервые услышавшая слово «артисты», стала спрашивать: «Кто такие артисты?». Муж Минигуль-апай, Юнус-езнэй, стал объяснять маленькой свояченице своей: «Артисты – это такие люди, которые умеют хорошо петь, плясать, играть на гармошке, веселить народ, при этом они еще одеты в красивые наряды, а лица артисток накрашены красиво, напудрены, брови у них полумесяцем. Зрители обычно им хлопают в ладоши, показывая, что выступление их понравилось». «Езнэй, а если я надену на себя новое красивое платье, которое мама сшила мне, и начну плясать в школьном зале перед зрителями, я тоже буду артисткой и могу выступать перед людьми, то и мне будут аплодировать?» – «Да, в таком случае и ты станешь артисткой! – ответил ей зять. – Только, если пойдешь на концерт, не забудь переодеться в новое платье свое и тоже накраситься. Вы, мои свояченицы Гульшат и Файза, накрасьте Банат, а я пока пойду, скотине раздам корм. Банат, ты будь готова к моему приходу». Подмигнув старшим, с такими словами зять вышел на улицу, а Гульшат и Файза-апай надели на сестренку новое платье и, посадив на край обеденного стола, где горела единственная десятилинейная керосиновая лампа, начали красить лицо Банат: они долго мазали ее лицо кремом «Снежинка», потом нанесли пудру.

Вдруг Гульшат сказала, что пудра плохо легла на скулы, поэтому надо смыть всю пудру, и сестры подвели девочку к рукомойнику, заставив ее долго тереть лицо, чтобы смыть пудру. Короче, мыться ей пришлось до тех пор, пока в рукомойнике не кончилась вода. Затем опять посадили ее за стол, дали в руки кусочек зеркала, чтобы она следила за красотой своей, начали красить ее, даже губы намазали ей помадой, крутили-вертели ей, как хотели. И вот, наконец сестры, внимательно оглядев ее, сказали, что теперь она стала похожей на артисток.

Потом они наряженную девочку отсадили от стола на нары, напялив на нее пальто, поближе к стенке и велели ждать прихода зятя, чтобы с ним она пошла на концерт. Долго, очень долго ждала Банат, когда же придет зять, но его почему-то не было и не было. Девочка устала ждать, стала тереть маленькими кулачками свои глаза, начала зевать, потому что было жарко в пальто, она расстегнула пуговицы и прислонилась к стене, потом стала валиться на один бочок, уперлась на подложенную кем-то подушку и забылась…

Продолжение следует…