Смерть Кощея. Полусказка. Часть восьмая

Знаешь, Верный, говорю я коню, мы с тобой славное дело делаем — едем освобождать человека из неволи. Это тебе не кулаками размахивать. Нет, конечно, спорт тоже немало славы приносит, тут никто не спорит. Однако, слава эта не только скоротечна потому, что сегодня великий чемпион ты, а завтра тебе на смену приходит кто-то более великий; эта слава еще и увядающая, потому что вряд ли сохранится в веках. Много ли ты знаешь великих чемпионов, которых упоминают в учебниках истории? То-то. Зато имен полководцев там столько, что не протолкнуться. Вот и выходит, что ратная слава куда предпочтительней спортивной. А учитывая то, сколько лет наше государство живет мирно и сытно, то нам с тобой выпал просто уникальный шанс. Мы с тобой, Верный, сейчас вершим историю.

Жеребец поводит ушами, кивает головой, всхрапывает, и мне кажется, что на самом деле он прекрасно понимает, о чем я говорю, настолько вовремя и к месту он все это делает. Поэтому продолжаю.

Из всей ратной славы самая почетная — слава освободителя. Да, история хранит нам и имена жестоких захватчиков. Однако имена эти покрыты позором. Конечно, позор, особенно великий позор, тоже можно считать своего рода славой. Но, согласись, разве может подобная «слава» соперничать своим блеском со славой освободителей, прозрачной как хрусталь и сверкающей, как снег на горных вершинах? И нам с тобой на долю выпала не запятнанная позором слава, а слава чистая, которая зиждется на благодарности людской.

Теперь добавим к этому еще вот какую деталь. Мы с тобой, Верный, едем освобождать не просто человека, а батюшкину невесту, которую злодей похитил прямо из-под венца, проявив неслыханное вероломство. Знаешь народную мудрость про три самые страшные разлуки? Первая — разлучить мать с ребенком, вторая — народ с волей, а третья — разлучить жениха с невестой. Поэтому дело наше выходит не просто славным, а еще и благородным. Воссоединить два любящих сердца наша священная обязанность. Если только… Если только эти сердца любящие. Знаешь, я никому не говорил, но тебе, Верный, скажу: не очень я верю в их любовь. Батюшка, конечно, выглядит счастливым, но все же почему в эту экспедицию отправили нас с тобой? Думаю, здоровье его тут совсем ни при чем. И еще одну вещь я тебе скажу, потому что знаю, ты не выдашь: не идут под венец с таким взглядом, как у Василисы. Как только я этот взгляд вспоминаю, у меня внутри все холодеет, и уже не такой желанной видится мне слава освободителя. У меня такое впечатление складывается, что не по любви, а как бы даже и не по доброй воле согласилась Василиса на этот брак. От безысходности какой-то.

Вот и получается, что если я родительскую волю исполню, придется мне из одного плена передать ее в другой. Из огня да в полымя. Не вызволить ее я не могу, но и под венец вернуть тоже будет преступлением. А самое главное в том, что не хочу я ее батюшке возвращать, никак не хочу. Вот если бы была возможность мне самому… Что же мне делать, а, Верный?

В этот момент вдали показалась группа людей. Я пришпорил гнедого, радуясь, что появилась возможность отвлечься от мрачных мыслей, которыми изводил себя много дней. Я намеревался, как обычно, выспросить у них про дорогу, но приблизившись, понял, что это вряд ли удастся. Люди дрались, вернее, били человека. Их было десятка два или три, одетых в грязные лохмотья, вооруженных чем попало, в основном вилами и кольями, с искаженными ненавистью гримасами вместо лиц, и каждый норовил попасть своим орудием в отчаянно зовущего на помощь человека, катавшегося по земле. И хотя оборванцы были не ахти какими бойцами, но ввиду их численного перевеса, жертве все же доставалось изрядно. Сразу было ясно, что живым они его отпускать не собирались.

Вонзив шпоры в бока коню, я направил его в гущу тел, по пути доставая нагайку. Сражение, если только его можно так назвать, было коротким. Врезавшись в толпу, я рассыпал удары плетью направо и налево, не жалея сил, и вскоре оказался над пострадавшим, который при виде всадника сначала сжался, прикрывая руками голову, но когда увидел, что плеть предназначена не ему, завопил во все горло: «Добрый человек! Спаси меня, добрый человек!» Я протянул ему руку, он вцепился в нее содранными в кровь пальцами, и я втащил его в седло. Дав коню шпор, мы выскочили из окружения озлобленных оборвышей, махавших нам вслед вилами. В спину нам неслись гневные крики: «Изверг! Кровопийца! Чтоб тебе пусто было!»

Когда нападавшие скрылись из виду, я сбавил ход и пустил Верного шагом. Видя, что опасность его жизни миновала, спасенный спрыгнул на землю и, забежав вперед, упал на колени:

— Добрый человек! Ты спас мне жизнь, как я могу отблагодарить тебя, добрый человек?

Вид он имел довольно жалкий. В глазах его стояли слезы, голос вибрировал. Дорогая некогда одежда после потасовки превратилась в лоскуты, бурые от запекшейся крови. Лицо и тело покрывали многочисленные ссадины, но, к счастью, серьезных ран я не разглядел.

— Мне от тебя ничего не нужно.

— О, добрый человек! Как только я тебя увидел, то сразу понял, что ты очень добрый человек, а сейчас вижу, что еще и великодушный. Не сходя с этого места, клянусь всем самым дорогим, что до конца своих дней буду молиться о тебе, добрый человек. Позволь только мне, недостойному, узнать имя своего спасителя.

— Иван-царевич.

— О, небеса! Вы не только подарили мне спасение в лице этого доброго человека, вы еще наградили его благородным происхождением. Ваше высочество, позвольте припасть к вашим ногам, и хотя бы в этом выразить вам мою признательность, которая не знает границ.

— Не стоит, правда. Я же спасал тебя не для того, чтоб ты мне ноги целовал. Лучше скажи, как тебя зовут.

— Кудеяр, ваше высочество. — Человек в поклоне коснулся лбом земли.

Мне показалось, что называя себя, Кудеяр немного замешкался. То ли он опасался моей реакции, то ли еще чего-то, но все-таки голос его дрогнул. Однако его имя мне было совершенно незнакомо.

— Ты из местных, Кудеяр?

— Нет, ваше высочество, я родом не отсюда, но здешние места знаю очень хорошо. Мне знакомы здесь все дороги, все города и села, все реки и леса. Если эти знания могут чем-то помочь вашему высочеству, то Кудеяр со всей любезностью предоставит их в ваше полное распоряжение по первому вашему высокородному требованию.

— Тебе известна дорога в царство Кощея?

— О, мой благородный спаситель, царевич Иван! Неужели небеса столь снисходительны ко мне, что не только даровали мне жизнь в вашем лице, но еще и предоставили возможность услужить моему благодетелю? Да будет известно вашему высочеству, что дорогу эту Кудеяр знает не хуже, чем свои пять пальцев.

Это была удача!

— Покажи мне ее.

— Если ваше высочество будет благосклонно ко мне, как были благосклонны до сего момента, то Кудеяр не только покажет вам эту дорогу, но и проведет по ней. Тем более что и сам недостойный раб ваш туда направлялся, пока не попал в беду, от которой вы его так храбро избавили.

— Веди. И давай обойдемся без всей этой придворной чепухи. Отвык я.

Ехать со мной на коне Кудеяр вначале отказался наотрез. Заявил, что не может себе позволить подобного неуважения к персоне царских кровей и будет сопровождать меня исключительно пешим порядком, а на мое возражение, что вот, ехал же, ответил, что тогда он был в неведении о моем высоком происхождении, и только оттого вел себя неподобающе дерзко и т. д. и т. п. Мне пришлось пригрозить ему, чтобы прекратить поток славословий в свой адрес. Кудеяр было оскорбился, но все же внял.

Через некоторое время, сидя на гнедом позади меня, он уже вел себя настолько по-свойски, что я начал сожалеть о своем запрете. Говорил он без умолку, в самых эмоциональных моментах хлопал меня по плечу, называя Ваняткой, смеялся так, что поднимал в воздух стаи пичужек, и громко отрыгивал в кулак. С пищеварением у него, судя по всему, было не очень. И вообще, этот человек вызывал у меня странное ощущение чего-то скользкого. Чувствовалась в нем какая-то фальшь, но никак не удавалось разобрать, какая. Приходилось терпеть потому, что заполучить другого проводника не представлялось возможным.

Местность, которую мы проезжали, становилась все более дикой и угрюмой, хотя дорога, проложенная вдали от селений, оставалась хорошо накатанной, что свидетельствовало о регулярном ее использовании. Дичи в дремучих лесных чащах было в избытке, поэтому проблем с провизией у нас не возникало. Устраиваясь на ночлег, мы разводили костер и пекли на огне мясо, а после ужина ложились спать спиной к спине, укрываясь одной попоной. Мои наблюдения за Кудеяром пополнились выводом, что молчал он только когда спал или ел. Хотя последнее было актуально не всегда: с набитым ртом он тоже пытался говорить.

Из той лавины информации, которую он на меня обрушивал, большая часть представляла собой хвастовство, жалобы на судьбу и неприкрытая лесть в мой адрес. О себе Кудеяр говорил охотно, много и противоречиво. То вроде бы он был сиротой, не знавшим родителей, то вдруг пускался в пространные намеки на свое знатное происхождение, восходящее чуть ли не к половине престолов известных земель. А то вдруг распалялся, доходя до совершенно абсурдных утверждений, что, дескать, ему по праву принадлежат пол-севера и пол-юга, и наступит день, когда он свое возьмет себе. Тогда глаза его сверкали алчностью, челюсть выдвигалась вперед, а голос звенел неожиданным металлом. Иногда он говорил о себе, как о служилом человеке, занимавшем какую-то большую должность, которую, впрочем, он отказывался называть. В этом случае все люди превращались у него в завистников и клеветников. А иногда представлял себя бывшим монахом-отшельником, полжизни проведшим в каких-то отдаленных скитах, замаливая свои грехи и страдая за чужие. Правда, при этом он часто путал скит с острогом, а вериги с кандалами, но клятвенно заверял, что по сути это одно и то же. И тут же мог объявить себя командующим, под началом которого находится некое войско, отличающееся неслыханной отвагой и доблестью. Но и здесь его преследовала терминологическая путаница, ибо по его словам «воевода» и «атаман» были синонимами, а выражения «отважные богатыри» и «лихая братва» просто с разных сторон описывали его дружину.

Обо мне Кудеяр выспрашивал осторожно, но все же с заметным интересом. Из какого царства я родом? Далеко ли оно расположено? Богато ли и чем богато? Сколько сыновей у царя, кроме меня? Любит ли он нас, наследников, и насколько сильно? Велико ли войско и как тщательно охраняется граница?

Продолжение следует…