Ностальгия. Часть первая

В начале 80-х годов в Уфу приехали на учёбу молодые кубинцы. По сути, это был первый массовый наплыв иностранцев в столицу Башкирии. Тогда ещё братский кубинский народ посылал в СССР своих сыновей учиться различным гражданским профессиям. Вернее, нашлись у нас светлые головы, которые посчитали, что дешевле бесплатно обучить «солдат свободы» строить социализм, чем посылать на другую половину земного шара своих передовиков и ударников коммунистического труда. Уфе выпала честь подготовить для Острова Свобода специалистов в области сварочного производства. Остальные профессии «расползлись» по необъятным просторам Советского Союза.

Приехавшие в Уфу кубинцы должны были пройти обучение в Школе Сварщиков. Сама школа и её общежитие находились в одном здании по улице Лесотехникума. В то время это была окраина города, где начинались садовые участки и ряды металлических гаражей. По всей видимости, именно этот факт позволил КГБ, курировавшему обучение всех иностранцев в Советском Союзе, предположить, что круг общения молодых кубинцев в столице Башкирии не будет слишком широким. Поэтому подготовительные мероприятия к приезду гостей решили ограничить ремонтом нескольких комнат в общежитии, разработкой «культурной программы» и инструктажем остальных учащихся.

Им было строго запрещено каким-либо образом оказывать «тлетворное влияние» развитого социализма на «детей революции». А именно: предлагать распивать совместно спиртные напитки, клянчить у них сувениры, учить мату и вовлекать в драки c учащимися других ПТУ и техникумов.

Сразу же после приезда посланцев команданте Фиделя (он лично напутствовал первую группу будущих сварщиков перед их выездом в СССР) выяснилось, что им абсолютно не хотелось ограничиваться ежедневным маршрутом «общежитие — учебный класс — производственный участок — общежитие» и коллективным выездом в выходные дни на «культурное мероприятие». Ведь это было поколение островитян, которое родилось и выросло за «железным занавесом». Для них выезд «на материк», да ещё в страну победившего социализма, был сравним с полётом в космос. Поэтому очень скоро молодые кубинцы стали дополнять запланированную для них культурную программу самостоятельным освоением уфимских улиц, магазинов, транспорта.

Главной трудностью для всех иностранцев в Уфе (впрочем, как и во всём Союзе) всегда было общение с местными жителями. Русский язык в многонациональной стране советов имел статус международного. Об этом зарубежные гости не знали и приезжали в СССР неподготовленными, надеясь на совершенно бесполезный в Москве и уж тем более на периферии английский язык. Учили «великий и могучий» только соцлагерные школьники. Да и то не из любви к языку Пушкина и Толстого, а как предмет школьной программы.

Нежелание принимающей стороны организовать какие-нибудь ускоренные курсы русского языка для тех, кто приехал за тридевять земель приобрести профессию «сварного», объяснялось довольно просто. Это была своего рода перестраховка: профилактические беседы на тему того, что не стоит говорить иностранцам ничего лишнего, дополнялись ещё одной превентивной мерой против «утечки информации». Расчёт был прост: даже если кто-то что-то и ляпнет про дефицит товаров и продуктов питания, старческий маразм руководства страны или что-нибудь в этом роде, то его всё равно не поймут. А то, понимаешь, выбрал кубинский народ социалистический путь развития, а потом, наслушавшись не тех проводников, ещё свернёт куда-нибудь не туда.

Помимо языковой изолированности, был ещё один «пикантный момент» в пребывании и обучении будущих сварщиков в Уфе. Неизвестно что явилось главным критерием отбора кандидатов на учёбу, но первые студенты, прибывшие из столицы Кубы в столицу Башкирии, в основной массе своей были не «латиносами», а потомками рабов. Коих, как известно, в огромном количестве привозили из Африки в Новый Свет, когда тот действительно был ещё «новым». Неизбалованные Олимпийскими играми и чемпионатами мира, посольствами и дипломатическими представительствами других стран, международными фестивалями и симпозиумами, уфимцы оборачивались вслед темнокожим кубинцам, сигналили им из автомобилей и уступали место в общественном транспорте. Нередко можно было наблюдать сцены, которые могли вызвать слёзы умиления у сторонников апартеида. Например, некоторые пожилые люди при виде представителей негроидной расы останавливались и начинали креститься. А мальчишки могли гурьбой сопровождать «мавров», забегать вперёд и, показывая на них пальцем, кричать: «Негр, негр! Живой негр!»

* * *

Образ притесняемого в капиталистическом обществе чернокожего человека, успешно раскрученный идеологической пропагандой в советских средствах массовой информации, решил использовать скромный завсекцией обуви в одном из универмагов Уфы Забит Курамшин. Его имя и внешний вид абсолютно не соответствовали той кипучей энергии, которая билась в молодом человеке, недавнем выпускнике торгового техникума.

От своего родственника, который преподавал в Школе Сварщиков, Забит узнал, что приехавшие на обучение кубинцы должны были провести в Уфе как минимум год. Это означало, что им обязательно должна была понадобиться зимняя одежда.

План, моментально созревший в голове завсекцией обуви, свидетельствовал о том, что красный диплом, который он получил по окончании торгового техникума, был абсолютно заслуженным. И что жажда наживы и склонность ко всякого рода афёрам могла быть свойственна обычному советскому гражданину.

Забит воспользовался протекцией всё того же родственника и пришёл к директору Школы Сварщиков. Представившись активистом комсомольской организации универмага, он передал пожелание своих коллег пригласить студентов-кубинцев выступить перед ними с лекцией об успехах построения социализма на Острове Свободы. Когда ему сказали, что лекцию сможет прочитать переводчик, Забит настороженно поинтересовался:

— А кто у них переводчик?

— Студент-практикант из Москвы. Тоже кубинец.

Радость, которую вызвал у торгового работника этот ответ, ещё более усилилась, когда ему представили этого самого студента — чернокожего кудрявого молодого человека, худого и с пухлыми губами.

После разговора с руководством Школы Сварщиков молодой заведующий обувной секцией пришёл в кабинет к директору универмага, где изложил свою идею взять шефство над приехавшими на учёбу в Уфу молодыми кубинцами. Для того, чтобы гости с жарких Карибов не мёрзли зимой и смогли, как говорится, «на своей шкуре» почувствовать, что в 1959 году их отцы сделали правильный выбор между социализмом и капитализмом, Забит предложил обратиться в уфимский горторг с заявкой на индийские мохеровые шарфы, югославские дублёнки, финские полусапоги и ондатровые шапки. Кто как не работники торговли должны одеть в достойную одежду детей кубинской революции?

Забит отлично знал, что принципы пролетарского интернационализма в Советском Союзе почитались так же неистово и беспрекословно, как почитался закон Божий в духовной семинарии. Это было время, когда понятие «интернациональный долг» превращало СССР в должника, а страны, где публично сжигались американские флаги и чьи лидеры трепались про «социалистический выбор», автоматически становились кредиторами.

В качестве представителя кредитора для беседы с руководством универмага, завсекцией обуви взял с собой молодого кубинца-переводчика. Приглаживая кудри на голове студента и поправляя на нём воротник рубашки, Забит рассказывал на объединённом заседании парткома и профкома универмага о долге советских граждан и почётной обязанности работников социалистической торговли.

Директор главного торгового предприятия города и республики Мавлыкаев внешне и ментально был живым подтверждением ленинского тезиса о том, что кухарка способна управлять чем угодно. Даже государством. Жаль, что Ильич не задался вторым вопросом: насколько эффективно? Именно этим «проколом» в умозаключениях вождя мирового пролетариата решил воспользоваться Забит. Он, абсолютно не боясь быть изобличённым, соврал своему начальнику, что руководство Школы Сварщиков готово выделить необходимые денежные средства на то, чтобы одеть иностранных студентов должным образом. В основании подобной дерзости молодого заведующего обувной секцией лежал холодный расчёт: Забит прекрасно понимал, что в Советском Союзе директор универмага никогда не снизойдёт до общения с директором профтехучилища.

Все ходы Забита в выстроенной им почти что шахматной комбинации были абсолютно безупречны: возражать против приведённых аргументов и живого «вещдока» в лице переводчика было бы верхом аполитичности. К тому же, Мавлыкаев в молодости был председателем профкома и ещё тогда сформулировал для себя профессиональное кредо, которое любил повторять своим подчинённым:

— Для хороших людей ничего не жалко. Тем более, если их организация готова всё оплатить.

Выпросить у торга дефицитный товар было нелегко. Ещё сложнее было получить доступ к нему уже в самом универмаге. Но молодой специалист прекрасно знал, что инициатива в социалистическом обществе была наказуема в изощрённо-завуалированной форме. А именно: ответственным за реализацию этой самой инициативы назначали человека, её же проявившего.

Продолжение следует…