Поминая Джона Леннона. Часть третья

Эдуард уже открывает первую бутылку и сразу же открывает вторую.

Геннадий (разливает вино по стаканам) — Сегодня определённо удачный день: в буфет завезли чудесный крымский херес по два с полтиной за бутылку, а небеса послали мне правильного студента Эдди. Ну, и Нинок с самого утра в прекрасном настроении!

Геннадий протягивает стакан с вином Эдику.

Эдик — Не знаю, как насчёт прекрасного дня. Сегодня утром в новостях сказали, что Леннона убили.

Геннадий (застыл со стаканами в руках) — В смысле убили?

Эдик — Какой-то урод его в Нью-Йорке застрелил.

Геннадий (вздыхает) — Печально. Весьма и весьма печально. Ну что ж, тогда выпьем не чокаясь — помянем старину Джона. А почему вы, дружище, усмехаетесь?

Эдик — Сегодня это уже второй раз, когда мне предложили помянуть Леннона. Первый был в пивной — здесь, рядом, в «Шанхае». Ну, я отказался. Там же гадюшник.

Геннадий — Не спорю, злачнейшее место. Ну, а здесь ведь совсем другое дело. Как-никак храм Мельпомены!

Эдик (улыбается) — Блин, точно. Pourquoi pas?

Геннадий — Это что значит?

Эдик — Pourquoi pas — это значит «Почему бы и нет?»

Геннадий — Послушайте, Эдди: помимо того, что это театр, вы не забывайте — местная сцена (показывает в сторону воображаемого зрительного зала) помнит балетки Рудольфа Нуреева! (наклоняется к Эдику и спрашивает вполголоса) Вы вообще знаете, кто это?

Эдик (кивает) — Конечно. У меня мама балет очень любит. Меня ещё школьником хотела пристрастить. Я почти год даже в секцию танцев ходил. Но потом дзюдо выбрал.

Геннадий — Понятно. Так вот: по меркам балета Нуреев — это личность, сопоставимая с Ленноном! И помянуть старину Джона в Башкирском государственном театре оперы и балета — это самое подходящее место. Так что никаких там «пуркуа бы и не па»! Поминать будем здесь и сейчас!

Эдик (усмехается) — Пуркуа бы и не па? Хорошо, согласен.

Геннадий и Эдик поднимают стаканы и выпивают вино не чокаясь.

Геннадий — Всё-таки посмотрите, как устроен мир: если бы не гибель Джона Леннона, вы бы сегодня довольствовались разбавленным продуктом брожения пивных дрожжей, а не этим прекрасным крымским «Хересом», этикетку которого украшают три… (поворачивает бутылку этикеткой к себе, потом к Эдику) нет, аж четыре медали!

Эдик — Ага, и куртка была бы целой и невредимой.

Геннадий (разливает вино по стаканам) — Ну, зацепиться рукавом за водосточную трубу или крюк можно было и не обрекая Джона Леннона на смерть.

Эдик — Да я и не цеплялся — это мент меня цепанул, а я вырвался. Ну и вот (указывает на куртку).

Геннадий — Мент цепанул? О как! Уж не хулиган ли вы у нас, Эдди? Вроде не похожи.

Эдик — Да мы после занятий с ребятами, когда пиво пили в «Шанхае», решили выразить траур по поводу смерти Джона Леннона. Плакат нарисовали на ватмане «ДЖОН ЛЕННОН В НАШИХ СЕРДЦАХ НАВСЕГДА!» и всей толпой с этим плакатом потопали по улице Ленина в сторону парка Якутова.

Геннадий (откидывается на спинку стула) — Ну ничего себе…

Эдик — Около магазина «Знание» два УАЗика как из-под земли нарисовались. Будто ждали нас в засаде! Оттуда менты высыпали. В нас с Рафой — это мой однокурсник — какой-то сержант вцепился. Я ему по руке дипломатом въехал — он Рафу отпустил. А я начал выворачиваться, поскользнулся — и прямо под ноги менту. Тот не устоял и тоже упал. Но хватку не ослабил. Я первым вскочил и, как на дзюдо учили, крутанул свою руку вокруг его (показывает движение). Освободился от хвата — и бегом во дворы. Милиционер за мной увязался. Кое-как от него ушёл.

Геннадий — Блюститель не мог не увязаться: они постоянно бегают за кем надо и не надо. Потому что дурная голова ногам покоя не даёт. А умная?

Эдик — Что умная?

Геннадий — Ну умная голова что делает?

Эдик пожимает плечами.

Геннадий — А умная голова не даёт покоя ягодицам! (показывает пальцем на сиденье своего стула)

Эдик (усмехается) — А, ну да. В общем, хорошо, что у ментов шинель — в ней долго не побегаешь. Даже с их головой.

Геннадий — Ну и дела. Так тебе (ничего, если на ты?) несказанно повезло, Эдди, что смог уйти. За это обязательно надо выпить! (берёт стаканы, протягивает один Эдику) Да здравствует длинная, неудобная шинель! Она сегодня стала залогом твоей свободы! (Геннадий и Эдик чокаются и пьют, закусывают бутербродами)

Эдик — Ну почему свободы-то? Что мы такого сделали?

Геннадий — Что такого? Видишь ли, Эдди, сложно объяснять человеку само собой разумеющиеся истины.

Эдик — Не, ну я реально не понимаю: мы шли не по проезжей части, никого не трогали, матом не ругались. Не понимаю… Меня и дядя Миша в «Шанхае» сегодня отговаривал идти с ребятами.

Геннадий — Дядя Миша? Это старый, мудрый еврей Нисель Моисеевич?

Эдик — Да. А вы его знаете?

Геннадий — Я знаю «Шанхай». А «Шанхай» без Ниселя Моисеевича Вайсмана — это как наш оперный театр без заслуженного артиста республики Рагипа Насретдиновича Ураксина.

Эдик — Блин, а кто это такой?

Геннадий (разливает вино в стаканы) — Вот если бы ты, дружище Эдди, помимо «Шанхая» посещал наш театр, тебе это имя было бы хорошо известно (встаёт и, немного покачиваясь, относит пустую бутылку в буфет). Ураксин — молодой тенор. Но уже прима нашей оперной труппы (возвращается к столу и садится). Видишь ли, каждый человек имеет свою отличительную особенность. У выдающихся людей их, как минимум, две. Например, у того же Ниселя Моисеевича никогда не бывает сдачи. Она просто отсутствует в окружающем его пространстве и времени. Даже если перед тобой в очереди кто-то рассчитался медяками, ждать сдачу бесполезно. Ну, или ожидание затянется надолго. При этом Нисель Моисеевич будет всячески показывать своё недовольство и будет бубнить себе под нос, что ему мешают работать. Зато он очень приветлив и уважителен по отношению к тем, кто эту сдачу никогда не стоит и не караулит возле стойки.

Эдик (улыбается и кивает) — Точно, есть такое.

Геннадий (разливает вино по стаканам; чувствуется, что он уже опьянел) — Во-о-от. Возможно, во многом благодаря тому, что Рагип Насретдинович Ураксин прекрасный тенор (ну, с этим не поспоришь), у него тоже есть две особенности. Первая — это великолепный, просто абсолютный слух. Однажды я позволил себе конфуз в присутствии нашего «соловья» (прикрывает рот ладонью и наклоняется к Эдику) — пардон, нечаянно пукнул. Его реакция была мгновенной: он указал пальцем на то место моего тела, откуда исходил звук, и чётко определил: «Фа-диез!» Ты понимаешь?

Эдик тихо давится от смеха, держась за правый бок.

Геннадий — Вторая отличительная особенность певца Ураксина — это башкирский акцент. Он так и не смог от него полностью избавиться. Ему, по его же словам, ничего не помогло: ни занятия с логопедом, ни чтение текстов с фундуком во рту, ни упражнения со скороговорками — ни-че-го. И время от времени этот «артикуляционный нюанс» проявляется в самых неожиданных местах. Так вот, знаешь, что этот красавец придумал?

Эдик (качает головой) — Нет.

Геннадий — Он просто переделывает все, скажем так, «проблемные» в плане произношения слова в текстах сольных партий, которые исполняет! Недавно на каком-то творческом вечере он пел романс «Не пой, красавица». А там есть такие строки: «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной». На репетиции у него, как он не старался, получалось «Не пой, красавица, примни ты песен Грузии пищальной». Очень чётко слышалось «примни» и «пищальной». И тогда наш «соловей» внёс изменение в строки, автором которых является не абы кто, а сам Александр Сергеевич Пушкин: «Не пой, красавица, уйми (выделяет „уйми“) ты песен Грузии прощальной (выделяет „прощальной“ и заканчивает стих скороговоркой) — напоминают мне оне другую жизнь и берег дальный»!

Эдик (улыбается) — Складно получилось.

Геннадий — Что значит «складно»? Получилось, я бы сказал, даже лучше, чем у Александра Сергеевича! И никакого тебе «аксынта»! Так что предлагаю тост: выпьем за «башкирское солнце русской поэзии»!

Эдик (смеётся) — Avec plaisir.

Геннадий — Я так понимаю, сие это означает «с удовольствием»?

Эдик (улыбается и кивает) — Oui. Avec рlaisir.

Геннадий и Эдик чокаются, пьют, закусывают.

Геннадий — Скоро оперу «Фауст» представим. Сразу после новогодних праздников будет премьера. Приходи, не пожалеешь. Декорации там, кстати, шикарные — на два яруса! Заслуга в том числе и твоего покорного слуги (гладит себя по голове).

Эдик — Раз приглашаете, то обязательно приду. Даже культпоход с курсом ждать не буду.

Геннадий — И это будет правильно: чем в «Шанхае» пивом растлеваться, лучше здесь, в буфете, духовно обогащаться. Хе-хе. Шучу. Так вот, в этой опере Гуно есть знаменитая каватина — её главный герой исполняет. То бишь, Фауст. Но в интерпретации Ураксина. На репетициях вместо (негромко поёт) «Привет, тебе, приют невинный. Здесь светлый ангел обитает» у него получалось (опять поёт, имитируя акцент) «Здесь светлый ангел объидает». Вот именно так: объедает. Выходит, что ангел этот задарма в небесном приюте харчуется, понимаешь?

Эдик (кивает головой и улыбается) — Понимаю, знакомо. У нас по диамату такой же кадр читает лекции. Материлизьм и эмпирисисизьм.

Геннадий — Так наш поэт-песенник «скорректировал» оригинальный перевод либретто и теперь у него, вроде как, всё в тему (поёт и самую высокую ноту подчёркивает указательным пальцем): вместо «Здесь светлый ангел объидает» теперь звучит «Здесь светлый ангел квартиру-у-ует». Ну, как тебе такой вариант?

Эдик (показывает большой палец) — Супер!

Геннадий — Так, а разве ж кто-то спорит? Говорят, раньше знатоки и ценители оперы в Большой театр на эту каватину к середине спектакля специально приезжали. Чтобы услышать как самую высокую ноту всего «Фауста» в «обитает» исполняли великие Иван Семёнович Козловский и Сергей Яковлевич Лемешев. Потом взрывались овациями, вставали и уходили. Преисполненные восхищения и одухотворения. Вот интересно, как бы они на перформанс Ураксина отреагировали?

Эдик (смеётся) — Боюсь даже представить себе.

Геннадий — И ведь это только то, что я сам слышал. А сколько я не услышал? Или услышал, но в виду скудности моих знаний оригинальных текстов либретто не смог заценить? (Эдик улыбается и пожимает плечами) То-то и оно. Это уже не Ураксин — это я сам себя лишил возможности восхищаться его талантами. Так что, дружище Эдди, всякий раз, когда у тебя есть время — не трать его впустую, иди в театр! Здесь есть буфет, здесь поёт Ураксин и здесь же трудится твой покорный слуга!

 

Продолжение следует…