Поминая Джона Леннона. Часть вторая

С Ц Е Н А   В Т О Р А Я

Вестибюль театра. Слышатся звуки музыки к балету «Щелкунчик» — музыка из балета вообще идёт негромким фоном ко всему действию второй сцены. При входе на стуле сидит билетёрша Руфина Исмагиловна и вяжет; слева от входа гардероб, за стойкой которого сидит Зинаида Михайловна с книгой; справа — буфет, напротив которого стоят несколько столов со стульями и на столах пустые стаканы и тарелки. Между ними ходит буфетчица Нина — собирает посуду и протирает столы. За одним из столов со стаканом вина на дне сидит Геннадий с накинутым на шею шарфом и что-то рисует на художественном планшете.

Руфина Исмагиловна — Ну что, Нин, опять всё не слава богу: мало народу — выручки нет, много народу — посуду не успеваете собрать со столов, перемыть и приготовиться к перерыву.

Нина — Ой, и не говорите, Руфина Исмагиловна. Так сегодня ещё и студентов нагнали полный зал. А что толку-то? Неправильные какие-то студенты. Они чай да пирожные и бутерброды с сыром берут. Может, и взяли бы что-то из бара — да, видать, то ли денег нет, то ли своих преподавателей боятся. Ну и какой тут план? Так, суета одна. Ладно хоть сегодня без боя пока всё обошлось — не надо актировать ничего.

Зинаида Михайловна (не отрываясь от книги) — Уж лучше посуетиться немного, чем скукой маяться. Ножки молодые хоть размять можно. Так что, как говорит мой зять, из двух зол надо выбирать ту, в которой картошку запекли.

Нина — Какой мудрый у вас зять. Он кем, вообще, работает?

Зинаида Михайловна — Он у нас пожарный.

Нина — Да уж. Не везёт, значит, ему с золой.

Зинаида Михайловна (отрывается от книги и машет рукой) — Ой, и не говори. У соседки зять инженером в «Спецмонтаже» работает — так он балкон любимой тёще алюминием обшил. Я когда своему про это сказала, он засмеялся: хотите, говорит, я вам брезентовый рукав с брандспойтом принесу или багор с пожарного щита?

Нина (обращается к Геннадию) — Ген, ты будешь что-нибудь ещё брать? А то я хочу до перерыва быстренько в универмаг сбегать — надо там посмотреть кое-что.

Геннадий (не отрываясь от рисунка) — Не торопи меня, Нинок. Это тебе можно суетиться — ты служишь общепиту. А я художник — я искусству служу. И моя служба, как известно, не терпит суеты.

Нина — Да, суеты не терпит. Но вот зато алкоголь терпит!

Геннадий — Да, так и есть, Нинок! Служенье муз не терпит суеты, но терпит алкоголь! Я больше даже скажу: иногда просто требует его!

Нина — Ну да, ну да. Весь день всё требует и требует.

Геннадий — Неправда, Нинок. Сейчас почти полвосьмого — рабочее время уже закончилось.

Нина — Ой, а кто в обед…

Геннадий (прерывает Нину) — Опустим никому ненужные подробности! Они касаются только меня. И моей души.

Нина — А что твоя душа? Ты сам-то про неё много знаешь? Сомневаюсь. Твоя душа не только для меня — она, мне кажется, и для тебя потёмки.

Геннадий — Опять неправда! Я человек со светлой душой! Но она у меня к тому же ещё и тонкая. И отнюдь не терем-теремок из детской сказки. Поэтому в обед я выключил в ней свет. А то налетят все кому ни попадя на огонёк и порвут её.

В дверях появляется Эдик. Руфина Исмагиловна сразу вскакивает со стула.

Руфина Исмагиловна — Куда, молодой человек? Вы опоздали! Спектакль уже начался! Я не могу пустить вас!

Эдик (запыхавшись) — Да я приятеля своего ждал! Не дождался. Мы с курсом сегодня должны «Щелкунчика» смотреть.

Руфина Исмагиловна — В следующий раз посмотрите — в зал всё равно не пустят! Или ко второму акту приходите, чтоб здесь не шататься!

Эдик — Да я не буду шататься! (показывает в сторону буфета) Вот здесь подожду пока! И на вторую часть уже в зал пройду. Нельзя мне никак пропускать — нас комсорг предупредил, что стипендии могут лишить!

Руфина Исмагиловна — И правильно сделают! За такое отношение к русской классике надо рублём наказывать!

Эдик — Ладно, если бы рублём наказали. Одним. Тогда я бы, может, и смирился. Но стипендия-то сорок рублей! Пустите, пожалуйста! Я, вон, бокальчик винца возьму и бутербродик с колбаской — никому мешать не буду!

Геннадий — Пустите его, Руфина Исмагиловна — это правильный студент. Верно, Нинок?

Руфина Исмагиловна пускает Эдика, он подходит к гардеробу и снимает куртку. Рукав на куртке почти отодран.

Зинаида Михайловна (показывает на рукав) — Нет-нет, молодой человек! В таком виде я вашу одежду не приму: доказывай потом, что это не я привела куртку в такое состояние!

Эдик — Да я просто за водосточную трубу зацепился. Так что ничего мне не нужно будет доказывать.

Зинаида Михайловна — Конечно, не нужно будет доказывать. Потому что куртку в таком виде я всё равно не приму!

Геннадий — Молодой человек, подойдите, пожалуйста, сюда.

Эдик подходит к столу, за которым сидит Геннадий.

Геннадий — Так что у вас с курткой?

Эдик (смущённо) — Да вот…

Геннадий (перебивает) — Ага, ага: поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — а гипс уже кто-то снял! Ладно, присаживайтесь и давайте знакомиться: Геннадий. Художник и декоратор в одном лице.

Эдик (жмёт протянутую руку, снимает куртку и вешает её на спинку стула) — Эдуард… Для друзей и знакомых просто Эдди.

Геннадий — Эдди? Как это мило: студент Эдди. Позвольте угадать: в авиационном учитесь?

Эдик — Нет. Университет, инфак.

Геннадий — Спикаете инглишем или шпрехаете дойчем?

Эдик — Опять не угадали: парлею франсеем.

Нина — Ген, берёшь что-нибудь или я пошла?

Геннадий — Да-да, Нинок, сейчас оформим заказик (поворачивается к Эдику). Ну-с, дорогой студент Эдди, если я не ослышался, вы хотели выпить стаканчик винца и закусить его бутербродом?

Эдик — Нет, не ослышались.

Геннадий — Похвальное желание! Предлагаю объединить наши усилия: если к моим двум рублям вы сможете добавить один свой, то мы отметим ваше опоздание на спектакль бутылкой крымского «Хереса» за два пятьдесят и парой бутербродов!

Эдик (полез в карман брюк) — Давайте лучше так: я добавлю три рубля и мы обойдёмся двумя бутылками «Хереса»?

Геннадий откидывается на спинку стула, восхищённо смотрит на Эдика. Потом поворачивается в сторону входа

Геннадий (указывает на Эдика) — Вот! Не цените вы нашу молодёжь, совсем не цените! Не пускаете её в театр и не принимаете у неё верхнюю одежду! А потом удивляетесь, откуда берутся зятья, которые не могут принести домой даже пожарного шланга с багром!

Зинаида Михайловна — Ой, вы только гляньте на него, Руфина Исмагиловна: самому уже под сорок, а он до сих пор в помощниках художника ходит! Так вот я что тебе скажу: мой зять уважаемый человек! Его фото висит на доске почёта в городском управлении пожарной службы!

Геннадий — Зинаида Михайловна, во-первых: в театре не бывает не только маленьких ролей, но и маленьких должностей. А во-вторых, именно это фото вашего зятя на доске почёта и должно вас настораживать.

Зинаида Михайловна — Это почему же оно должно меня настораживать?

Геннадий — Потому что в нашей истории уж так повелось: страна знает своих героев в лицо, а стреляет им в затылок! (прищуривается и изображает выстрел из пистолета).

Зинаида Михайловна («плюёт» в сторону Геннадия) — Тьфу, типун тебе на язык!

Нина — Ген, я пошла уже!

Гена — Бегу, Нинок, лечу на всех парах! (достаёт из кармана деньги и передаёт Эдику, при этом стучит под столом ногами, изображая бег)

Эдик берёт деньги и направляется к буфету.

Нина (ставит на прилавок две бутылки вина и один стакан) — Что-нибудь ещё?

Геннадий — Эдди, как там насчёт пары бутербродов?

Эдик (возвращается, ставит бутылки и стакан на стол) — Никак: я сегодня после занятий пивка с приятелем попил.

Геннадий (разочарованно) — Да, как я сразу не догадался: вы же у нас правильный студент… Ладно, будем довольствоваться не тем, что есть, а тем, что пить!

Нина (ставит на прилавок тарелку с бутербродами) — Вот, четыре бутерброда с колбасой. Так что, Ген, завтра рубль с тебя (достаёт из-под прилавка толстую тетрадь и делает в ней запись).

Геннадий (указывает на тетрадь буфетчицы) — Вот она — амбарная книга наших празднеств и загулов! Всякий раз, Нинок, когда ты отпускаешь что-то из имеющегося ассортимента в долг — мне хочется воспарить над мирской суетой! Но когда напротив моего имени ты вписываешь сумму долга — увы, я сразу же чувствую себя ангелом, которому подрезали крылья! (вновь поворачивается в сторону входа) — Однако, мне не страшно стать падшим ангелом! Я всегда готов поддержать нашу молодёжь! Пусть завтра без обеда останусь, но сегодня я её поддержу! Потому что Эдди не просто молодой человек и правильный студент — он наш зритель. И как же мы его встретили? Сначала пускать не хотели, потом куртку не приняли. А ведь театр, как известно, начинается с вешалки…

Руфина Исмагиловна (перебивает Геннадия) — Ага, начинается с вешалки! Зато закончиться может в вытрезвителе! Тебе ли, Геннадий, этого не знать!

Геннадий (наигранно перебрасывает шарф через плечо) — Да, именно мне и не знать! Более того: не хочу не только знать, но и вообще что-либо слышать о вытрезвителе! Я и моя тонкая душа принадлежим искусству, театру! И нам не место в этом бескультурном, абсолютно небогоугодном заведении! (достаёт складной нож и протягивает его Эдику).

Нина — Ну всё, я побежала. В общем, Ген, вы никуда не уходите — присмотрите пока за буфетом. Если кто подойдёт — говорите, что буфетчица отошла на склад за продуктами. Я мигом (надевает пальто, шапку и выходит).

Зинаида Михайловна — И мы давайте тоже пойдём, Руфина Исмагиловна. Чайку попьём у себя — я вас пирогом с капустой угощу.

Руфина Исмагиловна откладывает вязание, достаёт из-за стула П-образную ножку от табурета и просовывает её между ручек входных дверей, блокируя их.

Руфина Исмагиловна — Вы если здесь будете сидеть — откройте Нине, когда она вернётся (уходит вместе с Зинаидой Михайловной).

Геннадий — Мы уже сейчас открываем! In vino veritas, а не в чае и пирогах с капустой, верно, дружище?

 

Продолжение следует…