– А вы отправляйтесь в Залетайск и выясните всё о Червоточине.
Упс повиновался молча. Он проследил за курсором, пульсирующим летящей стрелкой, указывающей место на голубом, сплюснутом с полюсов глобусе обитаемой планеты. Глобус вращался и летел в бездонной черноте Космостара, оплетаемый причудливыми спиралями атмосферных аномалий.
Он – Упс или универсальный поисковик-спасатель – был почти выбракован последним внеплановым скан-хайнингом. Червоточина, обнаруженная в нем, не имела ничего общего с межпланетарными проходами в другие измерения, как у его соучайников по галактическому интерверту. Червоточина не подпадала под допустимые в подготовке поисковиков отклонения, давно узаконенные кодексом всепоглощающих качеств для спецов его категории.
Упс не знал, как она появилась, и не чувствовал червоточину. Вот это особенно и тревожило генетиков инкубатория. И если он, Упс, не выяснит природу Червоточины, то по возвращении просто будет растворен, рассеян, распылён. Упс представил, как микрочастицы, бывшие им, вылетают из распылителя, который не раз и с самых первых дней в аушнике, а потом и в аишнике, им показывали в воспитательных целях.
Залетайск был еще той прорехой на человечестве. Выраженьице Упс подхватил из ускоренного мнемо внедрения цивилизационного курса. И теперь смотрел на городок с презрением и неподдельным ужасом космостарца, видевшего многое, но такое – никогда. И о чём только думали Пре-упсы, когда выбрали «Этоместо» для тестирования Червоточины?
Сверяясь по гиро-мастеру, Упс шел по странным улицам «Этойдыры», так для краткости он определил Залетайские запущенные во всех смыслах кущи. Гиро-мастер дрогнул и замер. Упс тоже замер. Местом его назначения оказалось трехэтажным, облупленным и неухоженным зданием. «Средняя школа имени “Надежды Константиновны Крупской”», – прочитал он над железной дверью. Он совершенно не знал, что его ждет за этой дверью, и поэтому решил выждать.
Он не знал, сколько было по залетайскому времени, когда все три этажа школы подорвал дребезжащий на высоких регистрах звонок, а потом и монотонный рев. Рев отдаленно напоминал вой гразианского чашуанца, загоняемого в гравицапу. Но то, что последовало дальше уже ничего Упсу не напоминало. Почти сразу железную дверь, как пушинку в невесомости, вышиб хлынувший из здания живой поток. Живой поток мгновенно растекся по площади перед школой, а потом распался на отдельные направления и исчез в подворотнях, переулках и улицах Залетайска, граничащих со зданием Надежды, так Упс окрестил школу.
Он успел заметить, что все они были не достигшие половой зрелости особи. А если пользоваться терминологией данной цивилизации – дети.
Червоточина Упса молчала. Он упорно сканировал внутренние сенсоры, но все его ощущения были в норме: давление крови и лимфы, уровень эмоционального фона, потоотделение и умственное эхо. Он уныло вошел в здание и побрел по пустым коридорам и комнатам, в которых стояли столы и стулья, а на стенных досках осыпали мел нерешенные уравнения, пестрели ошибками недописанные предложения и уже никому не нужные задания на дом, вкривь написанные учителями. Нужная терминология и понятийная информация уже подгрузились, и, как знал Упс, намеренно с опозданием в интервале, который давал ему, Упсу, время на сенсорику и, возможно, и на аварийное включение неопределенной Червоточины. Но включения не произошло.
Позже он выбрал экипировку. Теперь он ничем не отличался от недолюда или особи доминирующего пола пятнадцати лет. УПС рассматривал себя в мутном зеркале в гигиенической комнате, туалете для мальчиков, и старательно приглаживал черный вихор на голове. По инструкции вихор должен был торчать, но Упсу это категорически не нравилось. Форменные брюки и кофта с ромбовидной эмблемой сидели на нем небрежно и выглядели ношеными и давно не глаженными. Но в этом-то и была фишка – его должны признать своим. Рваный полупустой рюкзак валялся на грязном полу.
Он вышел из туалета и столкнулся лицом к лицу с бабой Лидой.
– Куда прешь! Ослеп, Колбасников!
Ага, заработала запущенная вариативным шаблоном легенда.
Он не мог на неё сердиться, хотя должен был заорать в ответ что-то обидное, но Упс насквозь видел бабу Лиду: гнилые зубы под стертыми железными коронками, искривленные тяжёлой работой кости, хромые ноги… Он промолчал. А она поковыляла с полным ведром по коридору, шумно грохнула ведро об пол, охнула и погрузила в мутную воду потрёпанную швабру. Упс, жалея старушку, щёлкнул гравиметром, швабра потащила бабу Лиду по коридору, выписывая вдоль половиц замысловатые кренделя, выделывая вокруг коридорных углов головокружительные виражи. Бабу Лиду кидало из стороны в сторону, как гимнастку на брусьях, но она улыбалась мечтательно и отрешенно.
Все последующие дни Упс-Колбасников или Колбаса, он же – Колбасо-Спасский, просто умирал со скуки на задней парте девятого класса средней школы имени «Надежды Константиновны Крупской». Он уже выяснил, кто она такая и очень жалел, что поздно прибыл и уже не сможет помочь с базедовой болезнью одутловатой, с глазами навыкате, бездетной просветительнице.
Всех своих одноклассников он легко классифицировал по шкале знаний и умственной одаренности на отсталых и очень отсталых. Была еще шкала физического развития и особых отличий. Под особыми отличиями подразумевались притягательность и внешняя привлекательность. Короче, как понял Упс, одни уже дозрели и желали физических контактов, а другие, в силу внешней непривлекательности, желали контактов, но востребованы противоположным полом не были.
Особняком в его классификации стояла Любка по кличке Пробка. Очень красивая и ветреная особа. С ней всё было понятно. А вот Каравай, парнишка с русой шевелюрой, и Куцый, хлипкий очкарик, явно опережали других по умственному развитию, хотя и не блистали физической формой. Но их умственное превосходство оценили оба пола. Здоровяки их не трогали, опекали и не давали старшакам вершить расправу по произволу или от нечего делать. Второй пол строил глазки, хотя и не даром. Кстати, у Любки они не котировались.
– Жаргон, – Упс вздохнул. Слишком прилипчивыми были подхваченные в этой среде словечки. Ну да ладно. В отчет они не попадут.
Учителя тоже были классифицированы Упсом. Их научные компетенции и педагогические приемы поставили его в тупик. Он не совсем понимал, почему эти случайные люди были допущены обучать детей. Некоторые ничего кроме агрессии со стороны как «необучаемых», так и «обучаемых» детей не добивались, и, надрываясь на непосильном поприще, лишившись душевного покоя и здоровья, еще и полшколы восстановили против себя. Гвалт, царящий на уроках этих несчастных, – хорошо, что Крупская не дожила до такого позора, – не поддавался описанию. Упс даже не знал, какие категории найти для описания существующей системы обучения для страниц поисковых аналитических наблюдений.
Червоточина Упса до сих пор ничем о себе не намекнула. Упс оставался взвешенным, сдержанным и в пределах своей легенды ничем себя особо не проявил. Несколько раз был вызван к доске. Отвечал, как и положено крепкому троечнику с натугой, поглядывая на хорошистов, ожидая подсказки и «помощи зала», как ехидно заметил физик по прозвищу Михайло Ломоносов, большой зануда, задававший на дом трудные задачи. Домашку по всем предметам в классе делал только Куций, его тетради на переменах ходили по рукам.
Совершенно случайно Упс открыл, что небезразличен Любке. На уроках она оборачивалась и кидала на него долгие взгляды. Тогда Колька Грузило, сидящий впереди, тоже оборачивался к Упсу-Колбасникову и шептал:
– Запала, давай не теряйся. Расскажешь потом.
Упс не знал, как должен не теряться Колбасников. Но Любка сама его нашла. На большой перемене она потянула Колбасникова за рукав и коротко кивнула:
– Пошли…
Он пошел за ней. Она привела его в темный угол раздевалки, заваленный старыми матами из спортзала, и резко и с вызовом спросила:
– Колбасников, или как там тебя, а скажи мне, откуда ты такой взялся?
– Какой такой? Откуда? – эхом повторил озадаченный и уже сканирующий Любку с ног до головы Упс. Он всегда видел ее насквозь. Всё вроде было в норме, и ещё вчера Упс ничего в ней не замечал, но сейчас, вдруг, все изменилось. Упса пронзила резкая боль. В животе у Любки, там, где обычно пусто у людей ее пола и возраста, в этот момент обозначилась и забилась новая клетка, случайный, никому неведомый Космос. Упс увидел соты инкубатория, одинаковые ряды ячеек, в каждой из которых пульсировало нечто напоминающее расширяющуюся вселенную, нет, галактику, и в центре каждой ярко горела искра жизнь – Солнце. Его Червоточина открылась? Или это случайное совпадение? И он ненароком попал в гормональный всплеск любвеобильной Любки?
Звонок прервал его боль, его видение, его замешательство.
– Эх ты, – Любка уходила от Упса-Колбасникова.
Упс остался в раздевалке и не пошел на урок. Он был рабочей пчелой инкубатория. Он всегда знал, что никогда не сможет стать отцом, был рожден универсальным поисковиком спасателем, интервером, которого посылали на обитаемые планеты для выполнения разных заданий. Но сегодня его Червоточина болезненно определилась. Раньше такого с ним не было никогда. Генетический сбой очевиден. В нем, в Упсе, каким-то образом сохранился инстинкт и потребность в продолжении рода. И эта боль при виде зародившейся новой жизни и есть его недопустимая погрешность. Его распылят, аннигилируют по возвращении. Упс понял, что обречён.
Упс с минуты на минуту ждал отзыва с планеты. Но коммуникатор молчал. Отчет, направленный им, видимо, вызвал неоднозначную реакцию у Пре-упсов. А может и у Сверх-упсов. А там бери и выше. Ему ничего не оставалось, как оставаться Упсом-Колбасниковым до особого распоряжения.
Всю следующую неделю Упс был очень занят. Он решил установить генетического носителя или отца плода. И все бы ничего, но он явно не мог определить всех, кто имел контакт с Любкой. Он проверил всех старшаков. Даже тех, кто и близко не мог рассчитывать на благосклонность девчонки. Анализ генетических кодов претендентов ничего не дал. Упс решил расширить поиск. Но для этого Колбасников должен был проникнуть в узел дворовых связей Любки. Ему пришлось срочно сблизиться с ней. Колбасников начал подходить к ней на перемене и как-то напросился проводить после уроков до дома.
Окончание следует…