Сенокосная пора. Часть первая

Наши сенокосы… Вряд ли кто из поколения двухтысячных может сейчас внятно описать эту страду середины лета именно так, как мне видится много лет спустя. Те, кому за сорок, возможно, и вспомнят некие события сенокосной поры — как летние забавы своего детства, а не тяжелый, упорный и крайне важный труд сельского жителя. Скорее, это будут выходцы из села или деревни. Городскому жителю, думаю, вообще будет малопонятен процесс жизнетворящего труда, именуемого сенокос. Вот и появилась в народе шутка о том, что молоко и молочные продукты дает молочник, который мельтешит на экране телевизора.

Всякий, кто живет на селе, должен иметь собственное хозяйство в виде сада и огорода и, конечно, разнообразной живности. Иначе, по сельским меркам, этот сельский житель неполноценен. Можно, конечно, и поспорить, приводя в пример некоторые загородные усадьбы. Но неполноценность их обитателей вполне очевидна, поскольку за пакетом молока им приходится бежать (ехать!) в местную торговую точку.

А у нас было так: еще сонный, отрезаешь краюшку хлеба (не магазинного, а испеченного накануне мамой), накладываешь на нее добротный слой домашней сметаны… Еще варианты: посыпаешь сахаром или мажешь вареньем. Можно еще пройти в огород и нарвать свежей зелени — любой! И ощущаешь такое удовольствие от восхитительного вкуса, что оно сохраняется в чувственной памяти настолько явным, как будто все это было только вчера. Просыпаешься окончательно! С тех пор пролетело более полувека… Кто не пробовал, не поймет, а кто пробовал — будет вспоминать всю жизнь!

Строка про сметану возникла именно в связи с воспоминаниями о сенокосах, ибо в природе и человеческой жизни происхождение сметаны с разнотравья же и начинается! Сенокосные делянки в нашей семье были, мне кажется, всегда, и их местонахождение было постоянно. Самые ранние воспоминания: это окраина леса недалеко от родной деревни отца, Зильдярова, но достаточно далеко от райцентра Киргиз-Мияки, где жила наша семья. Я не помню расстояний, но на лошади туда добирались достаточно долго, пару часов. На машине, конечно, быстрей, но в памяти не сохранились воспоминания о передвижении на машине к первой делянке, хотя основной объем сена всегда довозили до дома на грузовике. Возможно, кто-то спросит: а зачем все это? Но! Корова-кормилица в нашем хозяйстве домашнем была всегда, и для нее каждый год на зиму заготавливалось сено. В середине лета несколько раз выезжали на сенокос. Сенокосная пора — это когда густое разнотравье на лугах и лесных полянах набирает подходящий рост, силу и зрелость, пригодную для заготовки сена. Это труд нелегкий и непростой. Тогда ведь у нас не было механических косилок, все делали РУКАМИ.

Когда косишь траву, ритмично машешь косой, скользя пяткой по земле: «вжж, вжж» — и рядом аккуратно ложится срезанная острой косой трава — валок. Напряг для организма серьезный, однако. Вот до конца покоса 50 метров, еще немного — и 30 метров, вот уже 5 метров и — уф-ф! Добрался-таки! До конца! Соленый пот стекает ручьем сверху донизу, в голове оглушающий звон, мышцы гудят! И это только начало. Обратно двигаемся тем же манером. Прошелся оселком (точильный камень в виде бруска) по косе, подправил ее лезвие, немного продышался и вперед! И так полчаса, час, второй с перерывами на пару глотков воды. Отдышался и снова «размахнись и раззудись…». А тут еще следом идет отец или брат, или кто-то из приглашенных родственников, соседей или друзей, а темп у него может быть больше твоего — догоняет! Было и такое, конечно.

Запомнился эпизод, когда косили втроем: я, папа и дед Валиулла (Вали-картатай). Я уже отслужил после нефтяного института в офицерском звании три года в армии на Кавказе. И вот два довольно пожилых человека — папе под 60, а деду далеко за 70 — говорят мне:

— Ты молодой, здоровый — иди первым!

А через полчаса слышу за спиной крепкие деревенские обороты Вали-картатая:

— Совсем недотепа, сейчас косой по пяткам заеду, двигай быстрее!

А еще через полчаса «картина маслом» вырисовывается такая: впереди дед Вали, следом отец, а за ними я, добрый молодец двадцати шести лет — пыхтя, сопя и задыхаясь! Да, техника кошения имеет свои тонкости — не должно быть никаких лишних движений. Инерция косы используется максимально. У деда, который косил уже лет пятьдесят, а то и дольше, каждое движение было отработано до возможного предела, и мы от него, естественно, отставали… Далее переворачивали чуть подсохшие на солнце валки, копнили (чаще женщины) и стоговали/скирдовали (чаще мужчины, а порой и женщины). Вроде все просто, но тоже нужны и сила, и терпение, и сноровка. А уж погрузка и разгрузка сена — это отдельная история. Доберемся и до нее.

Когда вспоминаю наш тяжелый труд под жарким солнцем сейчас, наплывает, прежде всего, запах свежескошенной травы, ощущение свежести лесного воздуха с легким влажным оттенком, аромат разнотравья с едва заметной горечью полыни, выстреливающие ароматы — то земляники, то донника, то душицы. Тогда, много лет тому назад, мы просто и естественно существовали среди них, не заостряя внимания на этой роскоши подлунного мира… Это была наша привычная среда обитания.

Ранний подъем часов в шесть, быстрый завтрак. Нагрузившись припасами, мы с отцом, братом и иногда с дядей Мансуром или Наилем, запрягали лошадь и отправлялись на сенокос. На нашей сенокосной делянке выбиралось место для привала. Взрослые выходили на покос, а мне в те времена не очень доверяли косу. Чаще поручали заготовить сушняк и развести костер, вскипятить чай и сообразить нехитрый обед. Косить надо было начинать как можно раньше, пока трава с ночи слегка влажная от росы, и легче косится — в отличие от подсохшей под солнцем. Да и косить по утренней прохладе все же менее утомительно, чем в полуденный зной. Придумали же в дальних южных странах сиесту, послеполуденный отдых и сон, чтобы не тратить силы зря на жаре. К нам в Киргиз-Мияки (райцентр!) на все лето приезжали с Кавказа бригады строителей («грачи»), которые работали с пяти утра до одиннадцати или двенадцати часов дня, а потом с пяти вечера и дотемна. Из тех же соображений, видимо. «Батырга да ял кирэк» — в переводе с татарского: «И богатырю отдых полагается». Усталые косари-богатыри опускаются на траву возле костра. Чай готов — с травами, сорванными тут же, на полянке: завариваются и душица, и зверобой, и мята дикая, и листья лесной малины, и чабрец. Аромат и вкус у чая такой, что описанию просто не поддается. И каждый раз это будет иной напиток — и по аромату и на вкус, но всегда бесподобный! Такой чай вам не подадут нигде, ни в одном фешенебельном и звёздном ресторане. Дымок от костра придает вкусу и запаху чая неповторимые оттенки, забыть которые невозможно! Помимо всего остального, накладывается густой дух свежескошенной травы…

Обед у косарей простой, но, несомненно, сытный: отварное мясо, чаще курятина, сало с чесноком, яйца, овощи и зелень с огорода и, конечно, печеная на костре картошка. А на природе, у костра, на упругой и пушистой травке, все становится вкуснее во сто крат. Каравай домашнего хлеба нарезаем на приличные ломти или просто разламываем на куски и посыпаем крупной солью. Прилагаются к караваю и домашнее сливочное масло, иногда сметана. Горячительные напитки тоже допускались, даже приветствовались. «Горючее», — называл их отец. При нормальной дозировке с тяжелым физическим трудом сочетаются, однако…

После обеда косари немного отдыхали. Сгребали где-нибудь в тенечке свежескошенное сено в кучу, стелили на него старые покрывала или брезент и дремали на них, даже засыпали. Естественное для сенокосной поры ложе, не так ли? И снова вспоминается аромат свежескошенной травы, недостижимый для величайших парфюмеров, и еще небо с величаво проплывающими облаками разных очертаний и оттенков. Возникает обостренное ощущение беспредельного и необъятного пространства, где ты — пылинка, а бытие — мгновенно… И как будто растворяешься в непостижимой бесконечности мироздания и уплываешь от земной реальности и суеты в некую почти волшебную даль, которая тебя и завораживает, и баюкает… Соучастники колдовства — ароматы и звон нашей лесостепи, жужжание насекомых, перекличка и пение птиц. И вдруг просыпаешься! Усыпили пацана лесные колдуны. Финита ла сиеста! Грабли или вилы в руки и вперед: валки слегка подвяли, и их нужно переворачивать, чтобы скошенная трава быстрее сохла. Иной раз начинают сразу скирдовать. Так пролетает день — обычно косим допоздна.

Дальше бывало по-разному. Чаще возвращались домой, но в памяти сохранился и случай с ночевкой, там же, у лесочка, где косили по полянкам. Устроились на ночь прямо на траве, спали под открытым небом. У пацана новые яркие впечатления от ночного леса, его звучания, совершенно особенного. Дядьки еще любили подшучивать про волков, медведей и прочие страхи и ужасы! А мне от роду всего-то лет десять! Как ни странно, в памяти сохранились не страхи, а красота ночного костра, тлеющие угли, голоса ночного леса — наверное, уханье сов и трели соловья. А еще веет легкий ветерок, шуршат листья, доносится едва слышное гудение в кронах деревьев и с ним сливается множество других загадочных звуков — целая лесная симфония! Незаметно подкрался целебный сон, необходимый косарям для восстановления сил после тяжких трудов сенокосной страды. Спокойной ночи, звездное небо! Спокойной ночи, косари!

Встаем рано. Еще довольно прохладно, даже зябко. Завтрак на скорую руку и сразу на покос. Я даже костер еще не успел развести и вскипятить воду для чая. Просыпаюсь и постепенно согреваюсь. Воздух насыщен влажной дымкой от испаряющейся росы, которая окутывает весь окружающий мир. В лучах восходящего солнца почти рядом возникают и исчезают мини-радуги. Неужели у радуги всего семь цветов? Не может быть! Гораздо больше! И это многоцветье переливается и сверкает так, что застываешь и дрожишь от восторга, как зачарованный… Импрессионисты, похоже, наблюдали нечто подобное в природе и пришли в своем творчестве к отражению игры света в окружающем пространстве. И мир оживает, душа наполняется радостью бытия, «всюду — жизнь»!

Обычно наш сенокос занимал дня два-три, не больше. Наступал момент, когда собранное в скирды сено надо было вывозить домой. Иногда для этого использовали гужевой транспорт (лошадь с телегой соответствующей конструкции), но чаще нанимали грузовик. Одно мое потрясение сенокосной поры уж точно не забудешь никогда! День транспортировки заготовленного сена. Загрузили до упора кузов грузового автомобиля, но оставалось еще приличное количество сена, и решили вывезти его конным транспортом. Ловко сложили в телегу оставшееся сено. Мужики тоже стали собираться в дорогу: в кабину автомашины сели двое, а кто-то устроился на сене в кузове. Еще двое забрались на воз сена, погруженного в телегу. Единственным, кому не осталось места, оказался я, пацан! Понять можно: всем взрослым ехать просто необходимо — дома же надо сено быстро выгрузить! Машина наемная! Почему не взяли мальчонку на колени в кабину, не ведаю. Запомнил только, что поверх груженого кузова или телеги сажать пацана было нельзя — опасно! А ведь взрослые забрались туда! Папа сказал:

— Ладно, сынок, вот тебе бутылка воды. Подожди тут, мы скоро за тобой приедем!

И уехали.

Несколько озабоченный, сначала я просто сидел на опушке леса, но в какой-то момент вдруг понял, что прошло уже довольно много времени, а за мной все еще никто не едет! Сидеть и ждать далее стало невмоготу. Встал и пошел по дороге в сторону села — в надежде, что встречу кого-нибудь. Ведь кто-то же должен за мной приехать.

Окончание следует…