Шитик

– Ты смотри-ка, а, журавель какой пошел? И мимо, мимо, даже не заглянул, – Люська высматривала из окна, как мимо ее дома гордой походкой проходил Андрюха Шитик.

– Пить бросил, – крикнула из кухни ее дочь Ира, яростно отдирая со сковороды пригоревшую капусту, – вот и не заходит.

– Да не бросил, а закодировался, – ответила ей Люська. – Сестра его из Питера приезжала, силком в больницу затащила. Ой, ты гляди-ка, на нем еще и куртка новая, с кармана′ми.

– Ну, жених! – захохотала Ира. – Завтра Анфиска небось прилетит.

– Да седня прилетит, тут и к бабке не ходи. Че-то холодно в доме. Ты печку-то затопила?

– А капусту кто жарить будет?

Люська в последний раз поглядела в спину удаляющемуся Шитику, оторвалась от окна и направилась в сарай за дровами.

Шитик шел по разбитой дороге, выбрасывая вперед негнущиеся ноги. После длительных запоев они теряли чувствительность и становились, как два костыля. И от этого его походка приобретала гордый и вместе с тем чудаковатый вид. Даже в новой куртке он казался неряшливым. Нестриженые грязные волосы торчали в разные стороны, бакенбарды клочками уходили в густую нечесаную бороду. Изрезанный глубокими морщинами лоб выпирал вперед и будто нависал над крохотными мутно-голубыми глазами.

Его и прозвали-то Шитиком за схожесть с ручейником, личинкой луговой бабочки. Этих лохматых личинок на речке собирали мальчишки. Очень хорошо на них рыба клевала.

Дорога к остановке всего в километр мимо магазина, старого, растащенного на бревна амбара, недавно поставленного и никому не нужного телефонного автомата и разнокалиберных деревянных домов, сейчас казалась бесконечной, но такой легкой.

Вот проржавленный пазик остановится у бетонной платформы с погнутым знаком пешеходного перехода и выплюнет из салона Анфиску. Она, как обычно, потопчется на месте широкими каблуками, брезгливо поморщится и передернет плечами в белом плаще с пришитым не к месту и не по погоде, порядком изношенном, песцовом воротнике. Шитик подскочит к ней, неловко возьмет из рук дамскую сумочку и пойдет обратно, не оборачиваясь. Он знает, Анфиска последует за ним и через четыре-пять шагов догонит. Она всегда приезжает в конце весны, когда наступает пора сморчков.

И так повторяется каждый год. С конца весны до середины осени Шитик живет с Анфиской в двухэтажном кирпичном бараке с печным отоплением и старым заплесневелым умывальником. За домом, рядом с выгребной ямой, у них сколочена теплица из старых оконных рам. А около нее растет буйный куст красной розы. Вопреки прогнозам местных жителей, он не замерзает и каждое лето выбрасывает из бутонов яркие махровые цветки. Анфиска говорит, если б не этот куст, вообще бы сюда не приезжала. Он один – красота в ее жизни.

Каждое утро Шитик заводит старую проржавленную копейку, заливает бензин, купленный на Анфискины деньги у соседа Лехи, и они отправляются в лес. За сморчками на делянки, за лисичками и ценными боровиками на сосновые боры, куда не добираются пешие грибники. С хапалками идут на болота за черникой, брусникой и клюквой. А уже днем Анфиска стоит у дороги на Москву и продает лесные дары. Цену ломит в десять раз, но городские охотно покупают, не торгуясь.

Осенью Анфиска отсчитает Шитику немного денег, так, чтобы хватило на хлеб и крупу до следующей весны, сядет в пазик и укатит в свою квартиру с центральным отоплением и водопроводом.

Как только пазик скроется за поворотом, Шитик сгорбится, утрет потекший нос и зайдет в магазин. Не глядя на полки с товаром, он небрежно бросит на прилавок триста рублей и прохрипит прокуренным голосом.

– Беленькую дай, – он немного прокашляется. – Еще конфет насыпь. Шоколадных.

– Анфиска уехала? – лукаво спросит продавщица.

– А тебе-то что, ты мне товар продай и лишних вопросов не задавай.

– Ой, глядикось ты, как заговорил, – еще больше ухмыльнется Танька, – значит точно уехала. Сейчас все пропьешь, потом опять побираться пойдешь.

– А тебе-то что? – снова повторит Шитик.

– Так ко мне и придешь, хлеба выпрашивать.

– Ну тебя, – он беззлобно махнет рукой, возьмет бутылку с кульком конфет и направится к Люське.

Топнет ногой на взлаившую было собаку и заколотит в хлипкую деревянную дверь.

– Ой, кого это к нам принесло? – с наигранным удивлением тут же отзовется Люська, открывая форточку. – Дверь не вышиби, сейчас открою.

Замок щелкнет, и в нос Шитика ударит кислый запах квашеной капусты.

– Осень, – философски заметит он.

– Уехала? – участливо спросит Люська, заранее зная ответ.

– Дык, – кивнет Шитик.

– Ну, доставай! Ты в первые-то дни с пустыми руками не ходишь.

Шитик разольет водку в мутные стопки. Люська нарежет толстыми кусками черный хлеб и, немного подумав, вытащит из холодильника оставшийся хвостик краковской колбасы. Вскоре придет Ира и принесет из веранды трехлитровую банку соленых огурцов на закуску.

– На вот. Детям твоим принес, – Шитик неловко протянет ей кулек.

Двое мальчишек в трусах босыми ногами прошлепают в кухню, схватят конфеты и убегут обратно в комнату, смотреть телевизор.

Шитик еще два раза сходит в магазин, пока не закончатся первые отложенные деньги на этот месяц.

Когда наступит зима, Шитик не почувствует холода, только голод. Но и его можно заглушить, если выпить немного обжигающего семидесяти процентного спирта. У Шитика нет денег на дрова, а заготовить их сам он не сможет.

– Силы в руках нет, – будет оправдываться он, таская по ночам из чужих поленниц дрова.

Возьмет семь поленьев. Потянется за восьмым, но вдруг остановится, вздохнет и побредет к дому.

– Теплицу бы на дрова разобрал. На что она тебе? Вон, рамы какие толстые, – участливо скажет соседка Жанна.

– Ты что! – испуганно махнет на нее Шитик. – Анфиска весной приедет, где огурцы сажать будет?

Жанна скроется в квартире, а через минуту вынесет ему старое прожженное одеяло:

– На вот. Погрейся.

– Дай тридцать рублей, а? – спросит он. – На стакан.

– Нет у меня наличных, на карте все, – привычно соврет Жанна.

А вечером Шитик пойдет к колодцу у дороги ловить возвращающихся с работы людей и просить денег. От мороза у него побелеют усы и ресницы. Он будет сморкаться, не снимая заштопанную колючую варежку. Наконец, замаячит крупный силуэт Вали Григорьевой.

Она будет идти медленно и тяжело. Лишний вес давит на ноги и на сердце. Валя тоже заметит Шитика и интуитивно прижмет сумку к широкому бедру с твердым намерением отказать.

– Валька! – бросится к ней Шитик, на удивление резво отрывая ноги от снега. – Я ведь тебя, как Бога ждал. Дай тридцать рублей.

Она вздохнет и вытащит из кармана мелочь:

– Больше не жди. Я тебе итак уже всю зарплату отдала.

Дома Шитик перельет из пластиковой бутылки, купленной у Гальки, двести грамм спирта в железную кружку и отрежет кусок замерзшего хлеба. Вечер будет тянуться долго, а ударившие морозы проберутся под прожженное одеяло. Шитик будет думать, как пережить эту зиму.

Следующим вечером он начистит до блеска ботинки, наденет осеннюю, но новую куртку с карманами, а поверх повяжет белый Анфискин шарф, когда-то забытый ею.

Ровно в двадцать один сорок, когда закончится программа новостей по первому каналу, Шитик выйдет на улицу. Пройдет мимо Люськиного дома, в окнах которого будет гореть теплый желтый свет. Он свернет направо и через триста метров взойдет на крыльцо и забарабанит в Валину дверь. Вскоре послышатся шаги и испуганный голос:

– Кто там?

– Это я, – прохрипит Шитик и повторит уже громче, – я это.

– Чего тебе?

– Валька, война началась!

– Как? – она распахнет дверь. – Как война?

– Вот те крест! Дай тридцать рублей на автобус. До города доехать надо, Анфиску предупредить.

Валя кинется в дом, лихорадочно достанет из кошелька сто рублей. Она бросит их Шитику и побежит к телевизору переключать каналы. Затем сообразит позвонить дочери в Москву.

– Мам, ну какая война? Совсем ты уже, что ли? Ребенка мне разбудила, – сонно ответит дочь.

– Так мне Шитик, – растерянно скажет Валя и не договорит.

Пока она сообразит, он уже купит у Гальки спирт.

– Вот паразит! – выругается Валя и усмехнется.

Она выйдет из дома, чтобы закрыть на щеколду калитку и увидит на заснеженном крыльце ведерко из-под майонеза. В ведерке будет алеть пузатая подмороженная клюква.

Однажды утром ударят невыносимые морозы. До вечера ждать еще долго, чтобы стащить немного дров у соседей. Шитик засунет в печь одеяло и подожжет. Огонь вспыхнет моментально, опалив усы и ресницы. А потом перекинется на червивые от сигаретного пепла занавески, пройдет по ободранным обоям и схватится за старый продырявленный диван. Затем помчится в другую комнату, окна которой выходят на огуречную теплицу.

Шитик выйдет из квартиры и сядет на скамейку у подъезда. Затем опомнится и бросится за дом. Пламя из окон вырвется, стараясь дотянуться до розового куста. Покрасневшими руками Шитик будет снова и снова засыпать его снегом. Соседи вызовут пожарных, а он вернется на скамейку.

Со всей деревни сбегутся люди и будут заворожено смотреть, как мощная струя из шланга полощет словно покрывало оранжевое пламя. Пожарные несколько раз крикнут, чтобы расходились и не мешали. Черный выпуклый дым вырвется из окон и полетит в бледно-голубое морозное небо.

Вдруг Шитик сорвется со скамейки, застучит ногами, приплясывая и приседая, и запоет:

В Наволоке я живу,

Лебедой питаюся.

Трава-лебеда,

Вот и вся моя еда.

Отчего-то рассмеется и повалится в снег, раскинув руки. Кто-то украдкой перекрестится.

Когда огонь потушат, люди еще немного постоят и, пряча глаза, начнут расходиться.

– Ирод, чуть нас не спалил! Ты документы-то хоть вынес? – с перемазанным от копоти лицом скажет Жанна, протягивая руку Шитику.

Шитик будет смотреть на черные пустые глазницы окон:

– А на что они мне?

– Допрыгался? – отчего-то разозлится Жанна. – Все, не приедет к тебе твоя Анфиска. Некуда теперь ехать.

– Розовый куст не сгорел, – улыбнется Шитик.

– Тьфу, дурак! Рожа болотная, – плюнет она и скроется в подъезде, перепрыгивая черные лужи.

Вскоре она снова появится в дверях. Вынесет ему старую фуфайку, затасканные валенки и железный чайник. А затем как-то неловко сунет в его руку пятьсот рублей.

*  *  *

– Смотри-ка, Шитик тащится. Еле ноги передвигает, – Люська отодвинула занавеску и выглянула в окно. – Пусть зайдет, что ли, погреется?

– А мне что, жалко, что ли? – ответит Ира, помешивая макароны в кастрюле. – Бутылку со стола убери. Я ему чая поставлю.