Водолей. Часть четвертая

8.

– Бадалей, бадалей, пставай! – Надо мной стоял Хашим и тряс меня. – На бочку сапсем бада нету, – с этими словами он продолжал трясти меня… Забравшийся на крышу, Хашим показывал в сторону бочки. Просыпаясь, что-то проворчал Женя. Мы с Хашимом побежали в сторону бочки с водой. Пока бежали, Хашим несколько раз повторил:

– Я не бадалей, это Михайлыч бадалей.

Попавшийся на пути Араз замотал отрицательно головой:

– Я тоже не выливал бочку, и Гена тоже, он в вагончике спит.

Араз говорил на чистом русском языке. У бочки большое мокрое пятно. На краю подсыхающей лужи спал Михайлыч. На его лысом темечке играли блики лучей солнца, отражавшиеся от лужи, а в копне редких рыжих волос ползали муравьи.

– Скоро они ему будут разбудить, – сказал Хашим.

– Ой ли. Доктор до обеда спать прописал – указывая на пустую бутылку, вставил Женя. Захотелось холодненькой водички, а кран забыл закрыть. Бочка была наклонена в другую сторону от крана. Поэтому вода не вся вытекла. В моей еще не проснувшейся голове путались события сна и яви – сказки с образом Водолея и полупустая бочка. Женя спросил:

– О чем задумался?

Я рассказал свой сон и добавил:

– Опять проделки Водолея. Не «Водолея», а пьяного Михайлыча – и пусть Михайлыч сам бочку полную пригонит.

Михайлыч очнулся, как «прописал Женин доктор», к обеду с половиной лица обычного цвета и половиной – ошпаренного солнцем, малинового, с границей вертикально посередине, как маска – символ театра. Хашим съязвил:

– Заполовину, памадор спелий, заполовину нэт…

Женя тоже не удержался:

– «Трагикомедия», – добавив не совсем интеллигентно: – Мельпомена алкаша, черт его побери. Михайлыч промолчал. Пообещал привезти бочку воды и уехал. Больше мы его не видели – ни в маске, ни без маски. Сам не приехал, прислал своего зама – Сережу. Я Сережу видел второй раз. В Среднюю Азию он приехал недавно и еще не мог привыкнуть к жаре. Это было видно по тому, как часто и много он пил воду, и всегда искал её похолодней. А от горячего зеленого чая, который ему предлагал Хашим, отказывался наотрез. Сережа приехал принять у нас наладку. Включив подстанцию, мы стали собираться, чтобы утром по холодку поехать в город. Включенных в работу подстанций у нас уже было немало. И по традиции мы должны были отметить включение. А Сережа стал уговаривать нас поехать сразу; ему срочно надо было в город, и он предлагал поехать по короткому пути, по которому приехал с монтажниками. Уверяя нас, что он запомнил дорогу, что у него отличная зрительная память, и до города доберемся за два часа. Тут удивился Хашим:

– Дба часа?..

Потом, как бы показывая вертушку над головой, предложил:

– Как бертолет пойдешь?

Направляясь к машине, качая головой, продолжал негодовать. Мы с Женей сели в будку машины, а Сережа в кабину к Хашиму: показывать короткую дорогу. Хашим, повозмущавшись, вскоре притих. Хотелось и нам узнать короткую дорогу, но в будке нас укачало, и мы крепко заснули. Разбудил нас Хашим своим любимым возгласом:

– Биходи строиться…

Открыв дверь, он влез в будку, взял флягу воды, с издевкой проворчал «дба часа» и исчез. Больше трех часов мы проспали и со сна не все понимали. Дело шло к вечеру. Хашим натаскал колючек. Набрал в кумганы воды и, вставив их вовнутрь колючек, поджег со словами «чичас чай пьем».

Сережа стоял поодаль, на бархане. Мы не приехали в город по короткой дороге, мы в пустыне, даже заехали в «дебри». Женя прокомментировал случившиеся:

– «Путь мой прям, но вот причина: Наша Русь для ваших братьев непогодна и горька».

Глянув на Хошима и Сережу, продолжил:

– «Поляки устраиваются спать у костра… Сусанин один остается на авансцене и поет арию – “Чуют правду!”».

Пока пылали колючки, минуты три, в двух сосудах закипела вода. Хашим прямо в них, в походных условиях, заварил зеленый чай. Подошел Сережа с виноватым видом. Хашим смотрел на него угрюмо и продолжал бурчать: «дба часа… дба часа»… Потом пропел с издевкой новое, в своем репертуаре, добавленное после Жениного Сусанина:

– «С Усами или Без усами… дорога тпер найдем сами».

Сережа молчал. Сели пить чай. К нашему удивлению, Сережа стал пить горячий чай. То ли одолела жажда, и его втягивали законы пустыни, то ли заглаживал свою вину перед Хашимом. Чаепитие затянулось. Сережа попытался вставить:

– Чайку попьем, и может дальше поедем.

Но стоило Хашиму посмотреть на него свирепо, Сережа молча ушел за колючками. Он до самой ночи был у нас чайханщиком и при этом сам не мог всласть напиться чая. Скоро совсем стемнело, и звезды высыпали и нависли над нами. Хашим, показывая на звезды, спросил:

– Где там кторый БАДАЛЕЙ?

– Это созвездие, там около девяносто звезд и только семь из них яркие, – начал рассказ Женя и продолжил: – вон Большая и Малая Медведицы – ровно посредине между ними опусти вниз диагональ и пройдешь через созвездие Водолея, рядом созвездия Кита, Орла, Пегаса над ними созвездие Дельфина. Видишь?

– Нет, – ответил Хашим и добавил: – пока не вижу.

Женя посмотрел на Хашима, махнул рукой, ткнул меня в бок, указывая на Сережу, который наливал из кувшина воду в «кумган», сказал:

– Вот Водолей; древние греки на своих старинных звездных картах указывали Водолея как юношу, выливающего из кувшина воду.

Рано утром Хашим куда-то ушел, а пришел радостный. Видно, нашел дорогу, и мы отправились в город. Хашим запел, всю дорогу в кабине звучали: «Абду-Патап… Абду-Патап… Ла-лай… Ла-лай… Ла-лай… Абду-Манап… Абду-Манап… Ла-лай… Ла-лай… Ла-лай…». При этом отбарабанивал по рулю, по всем частям кабины, подпрыгивал в ритме своей мелодии, дергал плечами, а при «Ла-лай... Ла-лай» еще прищелкивал пальцами. Он хвалился – сам сочинил эту песню. Одного брата Хашима звали Абдуманап, другого Абдупатап.

У большого канала остановились, чтобы искупаться. Мы с Женей сразу нырнули в прохладу мутной воды канала. Сережа остался в транспорте. Хашим степенно нашел место, где неглубоко, зашел по пояс и стал мыться. Заплывший на середину канала, Женя крикнул:

– Плыви сюда!

– Хашим ответил:

– Нэт. Тот год сестра муж сапсем бада попал.

Я перевел: в прошлом году шурин Хашима утонул, и Хашим не хочет рисковать.

Вышли из воды, к Жене в сандаль заползла ящерица. Ящерица убежала – остался её прыгающий хвост. Хашим засмеялся:

– Сам бежаль, как Михайлыч, успель – хбост бежат не спель… а-ха-ха...

А Женя прокомментировал по-своему:

– Ящерица – «Сцинковый геккон» – при опасности сама отбрасывает часть хвоста.

9.

Доехали до большого базара. Восточный азиатский базар – это островок культуры той старой цивилизации, которая переходила от поколения к поколению. Не все, но многое удалось сохранить и туркменам. Сюда ходили и ходят как на праздник. Все здесь масштабно как на выставке; фруктов, бахчевых, овощей и пряностей, как в живом театре, где все между собой взаимодействует. Целостное мозаичное панно базара воспринималось всеми органами чувств; зрение изумляло гаммой красок фруктов, колоритом пестрых одеяний торговцев и покупателей. Обоняние перебирало ароматы яств, фруктов, терпкие ощущения от пряностей, а слух различал в этом гомоне негармоничной какофонии звуков призывы к своим товарам зазывал, накал темпераментных переговоров, проходивших торгов, разговоры зевак и смех обывателей.

Мы пошли по рядам – набирать яства на свой праздник. Глаза разбегались от яблок, груш, персиков разных сортов; манили сливы, прозрачно-фиолетовые, у которых видно косточку в плодах. Шикарно, как горки с драгоценными бусами, смотрелись ряды с виноградом. Изобилие многих сортов «Изабеллы» выделялись, кисти «Азалии» лилового цвета, янтарно-желтый «Ахилес», черный и белый «Кишмиш», фиолетовые с остроконечными ягодами «Арго», увесистый «Дамский пальчик» и другие сорта, налитые сладким соком, манили и радовали глаз. Руки невольно тянулись все попробовать.

В обличии торговцев и покупателей выделил бы одеяние туркменок особо. Национальные наряды, без излишеств, в серебряных браслетах на грациозных руках, инкрустированных полудрагоценными камнями. В длинных до пят платьях красного, зеленого, синего или малинового цвета. Но у каждой – платье одного тона, с расшитым в орнамент воротом. Платки свободно повязанные, в тон платью, не закрывали лицо. У девушек-туркменок на голове был национальный убор – «тахья». И подобранные в тон ко всему сережки завершали элегантно ансамбль. По одеянию можно было определить, из какого они рода.

Попив прохладный напиток «Чал», который готовят из верблюжьего молока, пошли за дынями. Дынями и арбузами торговали на отдельной площади. Кучками сложенные по сортам, где счет велся на сотни, дыни. Круглая, серо-зеленая с редкой ярко-зеленой полосой, «Кандалупа» с тонкой корочкой с оранжевой мякотью, с мускусным ароматом – сильнее всех манила съесть её, как только попадала в руки. Дальше были кучи – «Медовые», «Галия», знаменитая «Вахарман» и зимняя дыня «Гарры-кыз» (переводится – «Старая дева», её подвешивают осенью). Она шершавая на вид – разгладится и станет сладкой зимой, а хранится до мая.

Хашим здесь, в торговле, показал нам мастер-класс. Выбрав пять самых разных дынь, спросил цену. Яшули (по-нашему – «дедушка») в «тельпеке» (большая шапка из овчины), торговец дынь назвал – два рубля. Хашим достал заранее приготовленный новенький хрустящий рубль, дал продавцу, полез за вторым. Стал с таким неподдельным видом долго искать, выворачивая карманы, что со стороны выглядело натурально. Но, не найдя искомое, пожал плечами со словами – «болше нэт» потянулся за первым хрустящим, с извинением показывая, что сделка не состоялась. Яшули, поняв, что второго рубля ему не будет, но и первый хрустящий, рубль не хотел отдавать; улыбнулся, махнул рукой – забирайте за рубль. На восточном базаре торги – это не просто покупка чего-то – это ритуал, состязание. Торговля иногда выглядит как спектакль! Это искусство имеет много граней и оттенков и обогащает изречение из К. Маркса «Товар – Деньги – Товар» особым запоминающимся впечатлением… На то он и восток! При такой торговле неспеша подбираются к цене, устраивающей обе стороны. Чаще бывает, торговец отдает дешевле. И все это по-доброму, похлопывая друг друга по плечу с хорошими пожеланиями.

Хашим, набрав все для плова, торопил. Мы с Женей готовили плов, но Хашим нас к кухне не подпускал. Женя скромно предложил приготовить баранину по-ирландски. Хашим отмел предложение словами «Твой по-ирандски – кущал – ничо особени – баран, картоп положил, бада лил, туда сюда и псё – эй!.. то жэ мне билюд сикретний. Ичись пока я жвой, палау делат буду».

Когда подошли к машине, прямо под передним колесом лежал маленький щенок и тихонько скулил. Женя взял его на руки и полез в машину. Приехали в гостиницу, в которой раньше останавливались. Хашим готовил плов, Женя сбегал за молоком и поил щенка. Я включил телевизор и ждал последних новостей. Когда садились за стол, я пошутил:

– Тосты с молоком поднимем?

Женя расторопно полез в сумку со словами:

– Я в буфете не только молоко купил!

И выставил бутылку марочной «МАДЕЙРЫ». А у меня возник вопрос – почему «МАДЕЙРА»? И почему в последнее время такое настойчивое переплетение яви, мифа и сказки. Может, это знак? Скорее надо в отпуск! Пока Хашим с Женей о чем-то спорили, я по телевизору пропустил новости. Там уже шел концерт. Играли классическую музыку... Хашим собрался выключить, а Женя крикнул:

– Стой!

И, обращаясь ко мне:

Я не выдержал, и у меня вырвалось:

– Это уже мистика... Давайте лучше выпьем.

Предложил тост за отпуск. Пили «за отпуск», «за пуск подстанции».

Я спросил у Жени:

– А как с щенком?..

– С собой возьму, – ответил Женя.

– Какой фамилия ему даёщь? – Бросил Хашим.

– «Верный Пес», – не раздумывая, сказал Женя.

Подняли бокалы за «Верного Пса»…

Хашим предложил тост – «ЗА БАДАЛЕЯ».

– «ЗА ВОДОЛЕЯ», – поправил Женя. Вскоре тосты закончились.