Дворец Лошади

У Лошади на втором этаже дворца живут мыши. Она их слышит. Сама она живет на первом и на второй этаж не поднимается, потому что лошади трудно одолевать приставную скрипучую лестницу. По ней только коты шастают, на второй этаж, как к себе в охотничий заказник. Там на сеновале, откуда сбрасывают корм для Лошади, мышам вольготно. Ну и котам, которых бодрит задача взбираться по перекладинам старой лестницы и потом спокойно выбирать самую толстую мышь.

Конечно, это получился дворец – по сравнению с любой другой конюшней в округе. Огромный первый этаж старого дома, построенного из камней и самана без применения цемента. Когда его строили, в этих местах цемента не знали, ну, или дорогой он тогда был. Камни, которых по окружающим деревню холмам и ущельям буквально навалом, прокладывали глиной или другой плотной землей. А саман – это солома, замешенная навозом, поделенная кубиками и высушенная на солнце. То есть, как бы предки Лошади участвовали в постройке ее будущего дворца, хотя бы своими продуктами, что само по себе достойно и похвально.

Сначала, правда, в доме жили построившие его люди, но потом они перебрались в более крепкое жилище, которое не рискует развалиться от толчков близких землетрясений. А Лошадь их не боится, заранее чует. Ей хорошо в ее дворце, она не сменяет его на пристанище такой же, как она, саврасой аборигенки – низенький сарай, ей даже голову приходится наклонять, когда возвращается с пастбища или с работы. Вот у нового соседа – серого молодого жеребчика – вообще нет крыши над головой, а и он не тужит.

Лошадь идет от чишмы, от водопоя под явором к своему дворцу за хозяином, танцуя, но смиренно подчиняясь короткому недоуздку. Она любит хозяев и позволяет всем односельчанам любоваться своей королевской красотой, довольная тем, что дворец рядом с чишмой и хозяйский дом тоже. Она даже и работу свою любит, особенно, когда не в телегу запрягают, а просто выводят в лес за хворостом, навьючивают прямо по бокам седла. Лес ей не страшен ясным днем, когда она идет рядом с человеком, хотя в здешних горных лесах иногда попахивает волками. Допустим, ее и одну оставили – так ведь не в чаще какой, а посреди большой поляны на склоне, где можно спокойно попастись. Волки среди бела дня не сунутся, тем более что деревенские собаки снуют по ближним околицам. Их лай успокаивает Лошадь.

… И не знает она, простая крестьянская лошадка, гордящаяся своим полусаманным полуразрушенным дворцом, что в итальянской Сиене есть мраморные дворцы, в которых, в каждом по отдельности, уже триста лет по традиции держат лошадь, именно одну лошадь, а не конюшня там целая устроена. Собственно говоря, теперь и в деревне рядом с мраморным карьером есть даже сараи, сложенные из нарезанных мраморных кирпичей, но они просто сляпаны по саманной модели. А в разных кварталах Сиены лошадям отданы разные красивые здания, иногда бывшие храмы.

В средневековом городе семнадцать кварталов, в каждом есть что-то лошадино-торжественное, потому что каждый квартал, или контрада, выставляет одну лошадь на традиционные летние скачки. Более трехсот лет они проходят в этом городе, известном кроме скачек архитектурой и школой возрожденческой живописи, даже краска такая у современных художников осталась – сиена, коричнево-красная.

На роскошной и пышной площади дель Кампо насыпают слой земли поверх граненой брусчатки, чтобы лошади не сбили копыта. Они бегут три круга, всего километр, на поворотах наездник может слететь, но если лошадь приходит первой одна – она победитель все равно. Потому что даже усидевшие без седла жокеи не считают призовые. В скачках побеждает именно лошадь, которую год кормили всей контрадой, для которой выписывали жокея с острова Сардиния (почему-то там – самые легкие и умелые) и кормили его. А вот если он по наущению конкурентов попытается схимичить за совсем отдельные деньги – его (в раньшие времена проклятого средневековья) могли и убить. Но скакуна-контрадника ни в чем не винили.

Каждый год в июле и августе, дважды, чтобы на дель Кампо выступили представители всех контрад, а умещаются на старте сразу лишь десять скакунов. Вот они, семнадцать контрад (в России пацаны сказали бы «раёнов») Сиены: Акуила (Орёл), Бруко (Гусеница), Кьоччола (Улитка), Чиветта (Домовый сыч), Драго (Дракон), Джираффа (Жираф), Истриче (Дикобраз), Леокорно (Единорог), Лупа (Волчица), Никкьо (Раковина), Ока (Гусь), Онда (Волна), Пантера (Чёрная пантера), Сельва (Лес), Тартука (Черепаха), Торре (Башня) и Вальдимонтоне (дословно «Долина барана» – часто сокращающееся до Монтоне).

Что бы там ни происходило, какие моровые или мировые события, по слегка наклонному овалу рядом со знаменитым собором Дуомо (правда, глаз не оторвать, видно даже при подъезде к городу) несутся – полторы минуты в заезде – лошади, которых готовили целый год. В скачке Палио есть какое-то особое упрямство (лошадиное?), которым веет от этих детско-средневековых названий, от этой красной земли, от этих красных, разного оттенка, стен, от табличек с Драконом, Жирафом или Орлом на домах. Страсти, крики, красота, комья из-под копыт! Публика со всего света. Просто традиция, скажете? А вы попробуйте ее сохранить! Говорите – революции, войны, пандемии… Скачки, где главное поставить на свою лошадь!

… Но на нашу Лошадь никто не собирается ставить. Она не чувствует сожаления или зависти, потому что ничего не знает о скачке Палио. Она не чувствует ревности, потому что ее хозяин – ее хозяин. Она же не человек. Что с того, что у сиенских лошадиных дворцов – архитектура, да и живопись неподалеку. Зато ее дворец, серый и мрачный – на этикетке вина, сделанного в этой деревне, а продающегося в самой Софии. Из винограда, выращенного на окрестных склонах. И Лошадь в этом помогала!

Есть что-то сходное в известных и безвестных дворцах Лошади – упорство жизни (да и культуры), вцепившейся в клочок каменистой земли и не желающей забывать, чем почва ей дорога.