Горох от стенки

Студент явился на практику охламон охламоном – майка, джинсы, футбольный мяч под мышкой и лохмы, как у снежного человека.

Мастера Горохова никто за язык не тянул. Он сам сказал:

– Беру шефство. Я его перевоспитаю. И этому, кстати, никто не удивился – Горохов у нас считается «маяком». Но всем известно, что хобби Горохова – все, что не связано с производством. Это он устраивает вылазки в театры, кино, на выставки и всегда готов ответить на любой вопрос о Бермудском треугольнике, летающих тарелках, биополе и других диковинных вещах. Он чуть старше студента, тоже учится в институте, но уже имеет три года стажа по электромонтажу.

Тем временем студент поставил мяч посреди двора, разбежался и ка-а-ак врезал! Мяч попал в трубу, выбил из нее старый вентилятор и вместе с ним влетел в цех.

– Видал современную молодежь? – сказал начальник цеха Горохову. – Вот еще наказание на нашу голову! Хотя вентилятор давно уже надо было заменить...

– Вижу, – отозвался молодой, но опытный Горохов. – Акселерат, физическое развитие опережает интеллектуальное. Ускорение соматического и физического созревания детей и подростков. Длина тела на десять-двенадцать сантиметров больше нормы. Сроки полового созревания...

– Ну, ладно, ладно, энциклопедия, – сердито сказал начальник цеха. – Ты лучше скажи, что делать?

Вот тут-то мастер Горохов и ляпнул во всеуслышание: «Я его перевоспитаю».

– Во-во, займись, – подхватил начальник цеха. – Научи парня работать, и заодно втолкуй, что одним футболом сыт не будешь. Но особенно сразу не нажимай, подходи гармонично. Ну, там литература, искусство... чтобы у него отвращение к работе не появилось. Пока поставь на монтаж станции, а там посмотрим...

Мастер Горохов кивнул, и тут же приступил к делу. Он не торопясь пересек двор и приблизился к лохматому парню.

– Студент?

– Ого-го!

– На практику?

– Угу.

– Будешь монтировать каротажную станцию. Паяльник в руках держал?

– Держал.

– Значит, паять умеешь?

– Нет.

– А говоришь – держал...

– Один раз сосед просил подержать, я и подержал. Шучу – конечно, умею! А ты на воротах стоять можешь?

– Могу, – из педагогических соображений сказал Горохов, – но это в обед. Здесь производство, главное – работа, а все остальное потом. Пошли.

Студент бодро шагал за Гороховым, потом с трудом втиснулся в небольшой автобус.

– Это станция, – сказал Горохов, – это приборы. Их нужно соединить по схеме. Провода протягиваешь в шланги, потом берешь разъемы, распаиваешь их и устанавливаешь в соответствующие гнезда. Когда все до последнего смонтируешь – проверка. Позовешь меня и начальника цеха.

– Тьфу, и всего-то! – загремел студент. – А я думал, чего-нибудь серьезное. Ты покажи мне, как протягивать провода в шланги, а с остальным я сам разберусь. Сейчас все по-быстрому слеплю, и пойдем во двор мяч гонять.

– Тише, не ори. Футбол подождет, – выразительно сказал Горохов. – Значит, так. Сначала нарезаешь и собираешь провода в пучок, привязываешь их к нитке, а нитку – через шланг. Маслицем смажешь, и тяни, пока не протянешь. Только не торопись, тут аккуратность нужна. Давай сначала покурим?

– Не хочу, – студент схватил провод, на некоторое время уставился в схему, потом примерился и отрезал кусок провода. Горохов согласно кивнул. Студент поднял с пола шланг, отрезал, сколько положено, на секунду задумался, потом хлопнул себя по лбу и выскочил вместе со шлангом на улицу. В ту же секунду автобус загромыхал и зашатался. Горохов испуганно выскочил за студентом. Тот, потрясая шлангом, отплясывал на крыше автобуса и фальшиво распевал:

– А я иду-шагаю по Москве, и я пройти еще смогу...

«Танец со шлангом» продолжался минуты две, пока из него возле самой земли не выскочила гайка с ниткой. Студент соскочил на асфальт рядом с мастером и привязал продернутую нитку к ручке двери автобуса. Затем с криком «Эй, ухнем!» студент вцепился в шланг, но сил своих не рассчитал и повалился на спину, гогоча во все горло.

– Ну ты даешь! – сказал Горохов. – Это не работа, а паника какая-то! Постой перекури. Перемазался весь... Вот ты всё время орешь – оперу, что ли, любишь?

– Оченно! – несерьезно отозвался студент, отмеривая новый пучок проводов. – Только ничего в ней не понимаю.

Снова влезая в автобус, он споткнулся и ушиб колено.

– Да тише ты, осторожнее! – сказал Горохов. – Так до конца дня шею себе свернешь.

– Шею не жалко, – студент потер колено, – а вот ногу жалко. Я этой ногой бью. Я тебе сначала с двадцати метров бить буду.

– Ну, теперь точно перекур. Потарахтим, – сказал Горохов. – Опера – это синтетический жанр, объединяющий в одном театральном действии...

– Знаю, знаю, «хи-хи, ха-ха, купили петуха», – пропел студент и снова выскочил из автобуса.

Все опять загромыхало и зашаталось. Мастер Горохов через окно автобуса плюнул далеко на улицу. Воспитание не двигалось с места.

– Ну хорошо, – сказал Горохов, когда студент ввалился в автобус и бросил на пол длиннющий шланг, – а девушка-то у тебя есть?

– Есть, целых две, – студент лихорадочно заглядывал в схему, дергал за провод и одновременно отпинывал подальше катушку, которая все время катилась ему под ноги. – Пожалуй, я тебе даже без разбега бить буду, а то ты после обеда инвалидом станешь.

– Две? – обрадовался проблеме Горохов.

– Да, именно две.

– Тогда это не любовь.

– Почему? Они абсолютно одинаковые. Я их даже путаю.

– А на свидание обе сразу не приходят! – саркастически улыбнулся мастер.

Студент радостно заржал:

– Приходят, если освободятся.

– Анекдот, – недоверчиво сказал Горохов. – Или это не любовь, а дружба. Любовь – это интимное и глубокое чувство, устремленное на другую личность. Любовь необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству...

– Золотые слова, и сказаны вовремя. Я их наизусть выучу, генерал, – студент дурашливо закатил глаза, вытянулся по стойке “смирно”, стукнулся головой о крышу автобуса и снова повалился на сиденье.

– Да чего ты как на пожаре! Разве так работают?

– Работают, – буркнул студент, путаясь в проводах, – быстрее нужно, а то в футбол сыграть не успеем.

Горохов пожал плечами и сел.

– Хочешь, я тебе анекдот расскажу?

– Хочу.

– У нас тут бухгалтер Ухин в кладовщицу влюбился. Тройку ей подарил – ну, женские штучки, знаешь?

– Туманно. И что?

– Она его через месяц разлюбила. А тройку обратно не отдает! Говорит, износила. Тот уж и в профсоюз, и к начальнику – все без толку.

– И не отдала?

– Нет.

– Значит, действительно износила бу-га-га-га!

Смех из автобуса то и дело перекатывался по пустынному двору. Начальник цеха каждый раз тревожно поглядывал в окно на автобус. Он ждал Горохова.

– Вот хулиганье растет, – вздыхал он. – Как же они жить будут?

А в автобусе между тем продолжалось стихийное бедствие. Студент ни на минуту не отрывался от работы. С грохотом и гоготом он носился то на крышу, то обратно, а когда все кабели были готовы, сразу же принялся их распаивать. Борьба за душу студента у Горохова не клеилась, но и в цех он не шел. Ему не хотелось всем показывать, что орешек оказался ему не по зубам.

Но вернуться в цех все же пришлось.

– Кончились канифоль и изолента, – с недовольным видом сказал Горохов.

Через минуту вслед за ним вбежал студент.

– Где мастер? Где канифоль? Где изолента? Футбол срывается!

Горохов вылез из-за ширмы начальника.

– Вот он, наш голкипер! – радостно заорал студент. – Я сборную сколачиваю, он в воротах стоять будет. У вас еще любители спорта есть?

– Есть, – весело сказала тетя Маша, контролер по изоляции, в чей чан с соленой водой утром грохнулся выбитый трубы вентилятор. – Я тоже спортсменка заядлая. Рукой махну – полиартрит, прыгну – вывих. В команду примете?

– Отлично, в нападение поставлю, – студент, схватившись за лохмы, захохотал, потом взял со стола все, что было нужно, и убежал.

– И вправду бешеный! – сказал начальник цеха.

Горохов промолчал и снова поплелся к автобусу.

– А чего? – сказала тетя Маша. – Пусть орет на здоровье. По крайней мере, весело.

В машине мастер Горохов сделала несколько вялых попыток воздействовать на студента, но безуспешно.

– Постой, перекур, – почти взмолился Горохов. – Ты поэзию любишь?

– Поэзию? – студент в который уже раз обжегся паяльником. – Поэзию… Нет, черт бы ее побрал!

– Почему? Поэзия – это...

– Знаю, «та же добыча радия», – перебил студент. – Кажется, опять концы перепутал. Сейчас снова прозвоню, чтоб они провалились! Нет, вроде порядок. Завтра в бутсах приду, а ты встанешь возле железных ворот. Вот будет потеха! Как пропустишь, такой грохот будет! Хочешь тишины – лови. Из десяти мячей один, может быть, и возьмешь, не больше. Все, можно проверять.

Горохов слишком поздно осознал размеры катастрофы. Он не поверил своим глазам, когда пришел начальник цеха, включил станцию, стал щелкать тумблерами, а приборы послушно замигали лампочками. Все работало как положено, неисправностей не было. Начальник цеха с изумлением оглянулся на студента. Пока лицо начальника цеха становилось все краснее и краснее, студент хохотал и дергал Горохова за рукав.

Когда же начальник цеха стал красным как свекла и, развернувшись, стал искать взглядом своего «мастера-маяка», студент уже тащил Горохова к воротам.

Начался обеденный перерыв. Двор конторы наполнился грохотом – студент раз за разом вколачивал мячи в железные ворота. Горохов в белой майке бросался в разные стороны, но перехватить мяч не успевал. А возле него, уклоняясь от прямого попадания мячом, как овод мельтешил начальник цеха и что-то кричал мастеру, и грозил ему кулаком. Если бы тот поймал хоть один мяч, то услышал бы ядовитое шипенье:

– Ну Горохов, ну «маяк»! С сегодняшнего дня я тебе покажу летающие тарелки! И Бермудские треугольники, между прочим, тоже покажу! Я же тебе, Горохов, доверял, ты же у нас в передовиках числился! А что оказалось? По три недели одну станцию монтировал, когда практикант на нее меньше полудня потратил!

По энергии и жестам начальника цеха, по тому, как он топал ногами и плевался, можно было догадаться, что говорил он кое-что и похуже. Но Горохов ничего этого не слышал. Он или абсолютно не умел брать мячи, или в данный момент просто не хотел тишины.

«Истоки», № 27 (329), 7 июля 2004. С. 10