Фируза помнит, что ничего не помнит. Точнее, из тумана просто вырываются отдельные яркие картины или чьи-то четкие фразы. Как дикая метель, в ней толкались мысли: «Как за полгода она могла знать, что рано уйдет? Могла ли она предвидеть, что в жаркий полдень макушки лета (не осенью, не весной!) у молодого соседа произойдет очередной сдвиг по фазе, который страшным рикошетом ударит по ней. Вот она с удовольствием поела курицу, вышла из калитки, свернула в проезд, чтобы выбросить собакам косточки. А из дыры в заборе выскочил сосед и начал кромсать ее ножом. А она будет кричать: "Сашенька, за что?" Из окон двухэтажного деревянного дома будут смотреть на происходящее две соседки, оцепеневшие от страха»...
Душа мамы, съежившись от ужаса и боли, улетит в небеса. Она пересечет непростую Реку, не оглянувшись назад, потому что никто не реанимировал тело в этом почти безлюдном в жаркий рабочий полдень частном секторе.
Позже сестра Альбина рассказала сон, который приснился маме.
…Она стоит на улице, а поодаль от нее собрались умершие братья и еще кто-то и говорят, указывая на маму: «Когда будем забирать?»…
Еще через десять лет Альбина, третья по счету дочь мамы, скажет самой старшей Фирузе: «Я скоро умру. Никому я здесь не нужна». Она говорила об этом с той же потусторонней обреченностью, без эмоций, как и мама. И вновь чей-то страшный выбор из другого мира, ткнувший пальцем в 49-летнюю женщину, выглядевшую девчонкой, унес ее в неведомое. Мать и дочь встретились там, где нет теней, горестей, суеты. Где светлое сияние пушит волосы золотым нимбом, а лучи солнца теряются в белых складках одежд и листве невиданных растений…
Но сегодня ночью они обе пришли к Фирузе. И от этого отмахнуться не получается. Сон тревожит, требует разгадать свои символы.
…В палату зашла молоденькая санитарка. Она деловито заправила постель в углу, протерла тумбочку.
– Неспроста такие приготовления, – подумала Фируза. – Наверняка тяжелую больную поселят.
Опять неприятно кольнуло воспоминание о сне. «Господи, – взмолилась она про себя. – Отведи от меня все неприятности и горести».
Но сон постоянно напоминал о себе. Сон помнился коротким. Но он весь как будто насыщен символами и предсказаниями.
…В углу полутемной комнаты сидят на корточках мама и сестренка, которых в реальности нет в живых. Фируза стоит перед ними с кем-то (юристом?). Альбина перелистывает паспорт, в который вклеены полупрозрачные матовые листы типа кальки и всматривается в изображения людей, нанесенные синей графикой.
– Мы ждем под четвертым этажом, – поясняет мама, тоже глядя на снимки, а сестренка продолжает листать страницы. В другом углу белеет шапка сугроба.
– Тебя с таким паспортом никуда не выпустят, – говорит Фируза. Кто-то стоящий сзади подтверждает эти слова...
Фируза продолжала жить на автомате, поглощенная мыслями о сне. Стояла в очереди за обедом, подавала в окошечко две тарелки для супа и для второго с салатом. Потом шла в палату за стаканом, подавала его в окошко за компотом. Потом пыталась затолкать обед в себя, но он был в этот раз настолько отвратителен, что есть было невозможно. В итоге она попила чаю с сухариками и легла на послеобеденную сиесту.
Кондуктор уже дремала, девчонки впились глазами в гаджеты, задремала и она, вновь подумав о том, как все-таки хороша жизнь летом…
Проснулась от грохота, шума, громких выкриков в коридоре. Она заметила: в стационарах во время тихого часа становится особенно шумно, как будто персонал мстит за то, что ему не положен дневной сон.
– Да что ж вы так шумите-то? – с раздражением подумала она.
Воздух в палате спекся, под простыней кожа собрала пот и влагу. Ладно, сна уже нет. Фируза села на кровати, широко раздвинув ноги и натянув простыню между ног, открыла книжку. Кристя с наушниками серьезно смотрела на экран.
– Что ты там рассматриваешь? – спросила кондуктор.
– А вид такой, будто изучаешь уголовный кодекс.
Шум в коридоре нарастал, и в нем уже ощущалось что-то неслучайное. В палату, вжав голову в плечи, вошла испуганная «стриптизерша». За ней резко закрыли дверь палаты.
Она присела на незанятую около умывальника кровать и пришибленно сказала:
– Женщине плохо стало. Помните, в коридоре лежит за ординаторской. Она упала в туалете, вроде с сердцем что-то. Сейчас около нее все врачи, медсестры, заведующая. Реаниматоров вызвали. Из коридоров всех больных загнали по палатам.
Они подавленно сидели на кроватях и вслушивались в невнятные звуки. Так вот для кого тщательно стелили постель! Обычно этим занимаются сами больные. Это, значит, ее должны были сюда заселить.
В палате установилась тишина, которая казалась особенно глубокой на фоне нарастающего беспокойства в коридоре. Воздух застыл. Невозмутимы были только темные пауки размером с десятирублевую монету с непомерно длинными тонкими, изломанными под углом, лапами. Неподвижно мерцала паутина в пол-окна в косых лучах заходящего солнца.
«Стриптизерша» вынула телефон и вполголоса стала рассказывать о происходящем.
А Фирузе вдруг ясно представилась картина, как мираж, как невнятное видение, о котором потом вспоминаешь с недоумением: было это на самом деле или привиделось… В коридоре под потолком притулилась Душа. Сверху ей было видно, как упало ее тело на кафельный пол больничного туалета, как быстро сбежались ангелы в белых халатах, засуетились вокруг, как больных загнали по палатам и захлопнули за ними двери. Как откачивали ее тело, пытаясь вернуть к жизни. У Души было несколько минут, чтобы принять решение. Она плавно полетела по туннелю, к теплому яркому свету. Некие сущности проступали в прозрачном воздухе, как графика с белыми светящимися контурами знакомых лиц. Они радостно приветствовали Душу, улыбались ей. Вокруг был воздух, напоенный ароматами трав и цветов. Тишина и покой. Великая благодать охватила Душу. Впереди блеснула непростая Река. Тому, кто переправлялся на другой берег, все пути назад были отрезаны. Оттуда никто не мог вернуться назад.
Душа замедлила полет, оглянулась. В прозрачном воздухе, как раструб, висел туннель. Он дрожал в теплом воздухе. На другом конце его светилась крохотная светлая точка. Там продолжалась борьба за жизнь ее тела. Оно подскакивало от ударов дефибриллятором; глухо всхлипывал аппарат, неустанно качая кислород.
Вся жизнь данного ей Богом тела пронеслась перед глазами. Река этой жизни текла непросто, как у большинства существ. Все ее мысли были заняты материальным. В них не было места Душе. И даже после невзгод, когда ход событий толкал к тому, чтобы человек задумался о духовном, тело подчинялось только примитивным потребностям. Душа устала от ощущения сиротства.
– Прости, – тихо произнесла Душа и, отвернувшись от туннеля, плавно полетела к Реке и пересекла ее, уронив несколько слезинок в ее воды. Все бремя земных забот покинуло ее. На этом берегу воздух был теплее и ярче, ароматы приятнее, и контуры лиц счастливее и безмятежнее…
– Данные пациента? – послышался из коридора нетерпеливый молодой мужской голос.
– Все, признаков жизни нет, – приглушенно ответил женский голос.
Когда в коридоре стихло, Кристя вышла из палаты. Вернувшись, рассказала, что женщина так и скончалась около туалета. Парням из числа больных выдали перчатки, и они погрузили тело на вынос. Прибыли родственники умершей, плачут в кабинете заведующей.
Фируза вдруг поймала себя на том, что сидит оцепенелая. Вот он, сон, испортивший день. В памяти ясно встала картинка из ночного видения. Реальность, сдвинутая по фазе. Целый день ее царапало это перебирание изображений и их ожидание кого-то под четвертым этажом. Их палата находится на четвертом этаже. Как смерть незнакомой женщины связана с тревожным сном и ее родными? Как это связано с ней самой? Она почувствовала жгучую необходимость поделиться своими сомнениями и тревогами. Надо рассказать кому-нибудь.
– Привет, знаешь, мне сегодня приснился сон, – звонит она сестре Альмире, но та прерывает ее.
– Ой, слушай, я сейчас не могу говорить, внук орет, – как всегда торопливо, проговорила она и отключила телефон…
– Привет, – она звонит самой младшей, Рамиле. – Мне сон приснился про маму и Альбинку...
– Я сейчас занята, – обычным извиняющимся тоном сказала она. – Вечером банкет заказали, надо готовиться…
Ужин прошел незаметно. В мужской половине жизнь протекала, как обычно. В женской – разговоры по телефону стали потише.
Кондуктор ушла смотреть телевизор. Шахрият, лежа на животе и подняв загорелые ноги вверх, что-то искала в телефоне. Кристя уставилась в монитор, Таша в зеркальце изучала свое лицо и с чем-то боролась на подбородке.
За окном быстро спускалась августовская темень. Внизу около частных домов звучали громкие голоса, фырчали машины. А в палате несколько пауков в тон этой ночи безмолвно торчали на потолке и стенах, грозя свалиться на головы. Убранная кровать, так и не дождавшись своего жильца, белела в углу палаты.
– Девочки, вам боевое задание, – бодро сказала Фируза, отгоняя навязчивые мысли. – Истребить всех пауков в палате.
Они подняли глаза от гаджетов, посмотрели на потолок и стены, выискивая места их обитания и как бы нанизывая на свой глазомер.
– Их как будто специально здесь выводят. Таких больших я никогда не видела, – задумчиво произнесла Шахрият и встала с кровати.
– А вон еще прячутся в складках жалюзи, – вскочила Кристя и запрыгала на кровати от нетерпения.
И войнушка началась. Таша флегматично продолжала сидеть на кровати и с иронией смотрела на оживших от спячки девочек. А те увлеченно скидывали пауков на пол, затем, сидя на корточках на полу, ласково начинали уговаривать, подталкивая их к бумажке:
– Ну иди сюда, чувак. Я тебя не убью, просто за окно выброшу…
Надо же, слово «чувак» из лексикона нашего поколения, оказывается, вернулось к нынешней молодежи. И какие они, лапочки, гуманные, пауков не хотят убивать. С удвоенной симпатией она смотрела на них и тихо радовалась, что молодежь немного ожила.
Девчонки увлеклись занятием, временами они начинали по-детски прыгать на кроватях, и между ними образовалась даже некая солидарность. У Таши в глазах появилось любопытство и желание присоединиться к этой игре, но, видимо, ее останавливала мысль о том, что она взрослая и к тому же студентка.
Скоро все пауки были отправлены в ночной полет за окно, и девочки вновь уткнулись в свои гаджеты.
Вернулась кондуктор, с огорчением заметив, что мужики «смотрят какую-то ерунду» и не соглашаются сменить канал.
Сгустилась ночь. Свет не включали, чтобы не привлекать мошкару. Да он и не нужен. Слепящий свет шарообразного фонаря направлен прямо в окно. В его прожекторе, как густой снегопад, роится светящаяся серебром мошка.
Ну вот и день прошел. Пора спать. Она закрыла глаза, но неотвязные мысли вернулись. Почему четвертый этаж? Кто и как решает, кого забрать? Но почему они приснились ей и какой за этим смысл? О чем-то предупреждают? Или дали понять, что отвели чей-то преждевременный выбор от нее? Как разгадать знаки, которые приходят из потустороннего мира?
Время, наверно, позднее. Она открыла глаза. Уличный фонарь ярко светил направленным светом прямо в глаза. Стены, потолок заливал мертвенно-синий свет гаджетов. Девчонки были похожи на инопланетян с их отрешенными лицами и искусственным синим цветом лиц.
Она опять закрыла глаза, и вскоре уснула.
…Пробуждение началось с медленного погружения в спокойный ясный свет августовского утра. Только не хватает в этом летнем мире птичьего гомона. Давно заметила, в последние годы в городских кварталах не слышно птичьего разноголосья. Куда подевались воробьи с их звонким детским чириканьем. Одни вороны и голуби самодовольно вышагивают по дворам, как вредные старухи, выжившие из коммуналки неугодных соседей.
Кровать около умывальника занята. Тетка лет семидесяти лежит под капельницей важно так. Вроде и кровать, как у всех, и подушки такие же, а ощущение, что возлежит она на высоком ложе, на высоких подушках, как королевишна. К стойке прикреплен один пузырек с лекарством. Значит, не тяжелая больная. Шахрият в первый день два пузыря прокапали, да еще два лекарства в желтоватых квадратных мешочках висели.
Позавтракали, Фируза принесла завтрак и новенькой. Когда пузырек весь просочился по венам и иглу сняли, тетка с аппетитом поела и тут же, откинувшись на подушки, ровно негромко захрапела. Вот, счастье человеку: мысли не терзают, засыпает моментально, завистливо подумала она.
Пришла врач, снова вертелась вокруг своей оси, многословно отвечая на вопросы, объясняя какие-то моменты. Обрадовала Ташу и Шахрият известием о выписке. Кристя опять смахнула слезу. Кондуктор опять заговорила о роже, показывая ее врачу, потом пытаясь показать Фирузе. И снова королевишна вырубалась, мгновенно засыпая.
Ни с кем не попрощавшись, молодежь с пакетами быстро покинула палату. Фируза переместилась на кровать Шахрият под окно.
Ближе к обеду заселили кровать и в углу. Тихая женщина с медленными движениями сразу же по телефону попросила принести кроссворды и прочую мелочь. Бывшая работница спичечной фабрики, она сама была похожа на спичку – на тощее плоское тело с белесым халатом насажена русая голова с невыразительными глазами.
Перед обедом королевишна проснулась от мелодии «Пришла любовь»…
– Я в больнице лежу… Да не знаю. Вечером поела арбуз, сливы, виноград, потом рвота началась, тошнота. Чувствую себя нормально (тихий смешок). Я давно хотела лечь в больницу, чтобы выспаться…
Закончив разговор, набрала номер.
– Здравствуй, Татьяна. Нет, завтра на работу не выйду, я лежу… Капельницы, таблетки...
И долгое повторение рассказа об арбузе, сливах, винограде, о том (ха-ха), что давно хотела в больницу лечь выспаться, и прочее.
Потом она сделала еще несколько звонков с одинаковым пересказом о том же самом.
– Обед уже дают, – выглянув в коридор, сказала Надя-«спичка».
Забрав тарелки, пошли занимать очередь.
– Подожди, – остановила Кристю королевишна, оторвавшись от телефона. – Возьми мои тарелки и принеси мне обед.
– Как я с четырьмя тарелками пойду, – растерялась девочка. – Мне два раза в очереди стоять, что ли?
– Пошли, – потянула Фируза ее за руку. – Не барыня, сама возьмет.
Все вернулись с полными тарелками в палату, затем принесли стаканы с компотом и сели кушать. Королевишна наяривала домашнюю пищу из банки. Она все время питается домашней пищей. Такое ощущение, что банки материализуются из воздуха, потому что не видно, чтобы каждый день ей передавали пакеты. Или сразу на неделю ей принесли домашней еды?
Уже на подходе к умывальнику, чтоб помыть посуду, Кристя оторопела. Барыня придвинула к своей кровати тумбочку, с другой стороны поставила мусорное ведро, тем самым загородив подходы к умывальнику. Пинком передвинув ведро к стене, Фируза пошла мыть тарелки.
Барыня накинула на лицо одеяло и, видимо, опять собралась дрыхнуть. Фируза начала решать кроссворд, кондуктор прикрыла глаза, Кристя уткнулась в ноутбук. «Спичка» Надя сердито выговаривала по телефону: «Ну ты интересная такая. Кроссворды передала, а ручку нет. Ну и что я должна, по-твоему, делать?»
Через некоторое время барыня встала, пошуршала под струей воды, затем слегка отодвинула тумбочку и тихо присела на пол почти под умывальником.
Уж не собралась ли она тут устроить пи-пи? Вот юдо-юдище!
Стояла чудесная полуденная тишина. Кристя направилась к двери, но остановилась на полпути.
– Вам плохо? Врача вызвать? – обеспокоилась она и быстро вышла. Фируза посмотрела в сторону барыни. А где она? Оказалось, лежит на полу.
Прилетели ангелы в белых халатах, человек девять во главе с заведующей. Быстро помогли барыне подняться с пола, уложили на кровать.
– Что случилось? Вы упали? Голова кружится?
– Вы упали? Стукнулись головой?
– Где болит? Здесь болит?
В ответах барыни уже начала сквозить некая неловкость. Ее душа не допускала бесстыдного обмана, но и правду говорить было невозможно. Все равно, что открыто признаться в симуляции.
– Как вы очутились на полу?
Барыня явно затруднялась с ответом.
– Посмотрите на палец. Он двоится?
– Что случилось? Как вы упали? Стукнулись?
Кондуктор уже не могла скрыть усмешки в глазах. Молоденькая медсестра стрельнула в ее сторону жирно подведенными лукавыми глазами.
– Так, – решительно произнесла заведующая, тряхнув темной шапкой волнистых волос. – Строгий постельный режим. Еду вам будут приносить. В туалет только в сопровождении… Она запнулась, окинула взглядом палату и добавила, – медсестер.
На спинку кровати водрузили табличку «Строгий постельный режим».
После отлета ангелов в белых халатах барыня удовлетворенно откинулась на подушку и, пространно рассказав по нескольким номерам о своем новом статусе, погрузилась в очередной крепкий здоровый сон.
– Кристя, как там цитата в точности звучит? «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса»?
– Посмотри в Интернете… Ну надо же, я оказывается в точности помню…
Наш дневной сон был прерван громким голосом:
Пришли две молоденькие медсестрички, в их числе та, с подведенными лукавыми глазами.
– Я хочу в туалет, – требовательно произнесла барыня.
– Давайте мы вам поможем встать.
– Ну мы не можем вас поднять. Сейчас принесем «утку».
Прибыло судно. С барыни откинули простыню, обнажив блеклый живот и голые ноги, подложили судно.
– Я не могу так, – капризно сказала она.
– Ну у нас ведь своей работы много, – застенчиво произнесла другая медсестра.
Медсестры стояли по обеим сторонам кровати, как в почетном карауле, и не знали, как быть.
Все решила природа. Барыня резво вскочила с кровати и, резко оттолкнув медсестер, которые пытались поддержать ее под руки, помчалась в туалет, развевая полами незастегнутого халата и тряся лохмами седых волос.
После этого никого на помощь мадам не звала, прекрасно справляясь со всем сама.
Но два дня она пребывала в статусе тяжелого больного. Ей приносили на подносе еду, и, благодаря этому мы знали, что еда прибыла и сразу шли занимать очередь к окошечку. Таким образом, самая дальняя палата стояла в первой пятерке очередников у окошечка.
На третий день статус «инвалида» с королевишны сняли, еду в постель приносить перестали. Когда, наконец, она впервые пошла за едой сама, то вернулась с пустыми тарелками.
– Там же большая очередь, – недоуменно сказала она нам.
Хм, все в палате дружно переглянулись и пожали плечами.
День медленно погружался в ночь. Также ярко светил фонарь прямо в окно. Пациенты валялись на кроватях, занятые каждый своим делом. И уже Морфей подкрадывался к ним, мягко укутывая в мягкое забытье, обещающее сон. Но в палате вдруг ярко вспыхнули лампы дневного света. Сминая лица в морщины, щурясь, они посмотрели на медсестру. Вошла новенькая пациентка, пошуршав немного, легла на кровать слева от Фирузы. Тут же медсестра внесла штатив с пузырем лекарства и ввела иглу в сгиб локтя.
– Надо выключить свет, – сказала Надя. – А то мошкара налетит.
– А как я под капельницей буду лежать в темноте? – возразила новенькая.
– Да в палате не так уж и темно. Вон уличный фонарь как светит. Прямо нам в окно, – ответила Фируза.
Ну нет так нет, Фируза посмотрела на яркий белый свет. Несколько трубок дневных ламп, забранные в широкий прямоугольный плоский абажур. Изнутри стекло обсыпано мелким черным песком.
– Ой, – тут же вскочила она с кровати.
Белая простыня покрылась черными точками, будто все постели кто-то, созорничав, посыпал черным молотым перцем. Этот черный сухой дождь все сыпал и сыпал. Она посмотрела за окно. Подталкиваемый мощным светом фонаря, в палату летел густой серебристый снег. Он бился в стекло лампы на потолке и черным снегом падал на постели. Все вокруг было усыпано трупиками мошки. Их было много. Они, как черная пыль, были многочисленны и назойливы, как долгий трындеж по телефонам. И некому было противостоять этой рати.
Выключив свет, стали вытряхивать простыни здесь же в палате…
На следующий день, врач, слегка удивленная, сказала Фирузе, что анализ показал: в ее какашках не обнаружена инфекция-какашка и ее можно выписывать.
Она быстро собрала пакеты и молниеносно покинула здание. На улице разом стихла головная боль. И потом с изумлением вчитывалась в диагноз «острый гастроэнтерит неуточненной этиологии» и спрашивала себя: «Что это было?»
Как определить то, где мы пребываем: то ли это сон, похожий на реальность, сдвинутую по фазе; то ли это реальность, похожая на сдвинутый по фазе сон...