Все новости
ПРОЗА
16 Апреля 2023, 16:35

История повторяется дважды…

Рассказ Начало

Гора Иремель.
Гора Иремель.

Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он маленькая бабочка, весело порхающая среди цветов. Проснувшись, философ не мог решить, Чжуан-цзы ли он, видевший во сне, что он бабочка, или же бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы? Августовское утро тепло заглядывало в два настежь распахнутых окна. Обычную больничную палату с высокими потолками и крашеными светло-зелеными стенами заливал ровный чудесный свет разгоревшегося летнего дня. Проснувшись, Фируза огляделась вокруг. Молодежь вроде спит еще, а кондуктор Валя неподвижно лежит на боку, и много живости в ее больших глазах.

– Доброе утро, – сказала Фируза несколько отстраненно, откидывая потную простыню и нашаривая в тумбочке умывальные принадлежности. – Народ надо будить, скоро завтрак.

– Да мы не спим, – сонно произнесла Таша и повернулась на другой бок.
Тишина вновь повисла в палате. В который раз она с опаской взглянула на потолок. Прямо над тумбочкой опять неподвижно застыл темный паук. Вчера она попросила санитарку убрать это огромное создание. Та шваброй чиркнула по стене, и паук полетел вниз по прямой. «Ну, молодца», – с досадой подумалось ей. Искать паука не стала: он мог упасть и затеряться в продуктах на тумбочке, а мог затаиться в пакете с вещами, который стоял под кроватью у стены. И сегодня он опять неподвижно застыл над ее головой. Его собратья все так же темными пятнами с тонкими ломаными лапами висели под потолком над окном, выходящим во двор больницы.
– Дайте мне мешок овса и ведро воды, – громко произнесла Фируза в потолок. И, дождавшись, когда недоуменные головы повернутся к ней, добавила: – Я здорова, как лошадь…
Все вяло, еще полусонно, рассмеялись. Да, это прозвучало смешно. Особенно в палате городской инфекционной больницы, куда просто так не попадают. А поступают сюда со всеми вытекающими последствиями пищевых отравлений. И она смеется со всеми.
Аномальная жара в регионе (30–35 в конце августа для Предуралья) стала основной новостью даже для федеральных телеканалов. Она сгоняет в инфекционку и молодых, и пожилых. Так волею случая мы оказались в этой палате – пять человек в замкнутом пространстве. Ты не можешь выйти на улицу, ты не попадешь даже на другой этаж. Все заблокировано замками, дежурными, которые строго бдят, чтоб инфекция не полетела дальше.
Слоняясь по коридору, Фируза подивилась тому, сколько здесь спортивной симпатичной молодежи: вот где надо искать женихов и невест. Но жемчужиной среди всех можно считать нашу Шахрият. В просторечии Саша. Фируза невольно опять залюбовалась знойной красавицей 19-ти лет. Ее кровать – под окном, выходящим на больничный двор. Она целыми днями в основном спит: то свернувшись калачиком, то закинув длинные ноги на подоконник, то на животе. Если не спит, то лежа в коротеньких шортах и таком же топике, задумчиво смотрит в смартфон, изредка проводя изящным пальцем по экрану. В ее томных темных глазах, загорелом стройном теле, бровях вразлет – во всем виден налет восточной красоты. Когда она спит, ее безмятежная красота – ничего лишнего, ни малейшего изъяна – вгоняет в ступор. Если бы ее видел в эти минуты какой-нибудь шах или султан, их сердце не выдержало бы такого совершенства.
– Отца я не знаю, – ответила она на вопрос, откуда такая экзотическая внешность.
В углу между двух окон кровать Кристи, невзрачной бледноватой девочки 15-ти лет. Недавно она потеряла мать, отец ушел к другой даме. И Кристя из районного центра перебирается сейчас в столичный город в семью брата. Справа от Фирузы восседает на кровати Таша, студентка с обесцвеченными волосами 24-х лет. Она уже густо намазала ресницы и, склонившись над маленьким зеркальцем, ищет у себя недостатки на подбородке
На самом солнечном месте под окном, выходящем на юго-восток, кровать Вали-кондуктора. Жаркие лучи солнца подбираются к ее простыне после завтрака и долго лежат на ней жарким золотым покрывалом. Кондуктор – это крупное лицо, крупное тело и живой взгляд карих глаз. С первой минуты, как она вчера поступила сюда, она издергала Фирузу своей рожей на ноге. Она упорно пыталась ее показать, но Фируза не менее упорно отводила взгляд: она терпеть не могла подобных зрелищ.
Сама Фируза, невысокая невзрачной внешности с лишними десятью килограммами веса, немного за 60. Но улыбка и ямочки на щеках делали ее привлекательной и моложавой.
Еще две кровати по обеим сторонам двери, бесстыдно оголенные до матраса скорбного вида, пустовали: некоторые больные предпочитают селиться в коридоре, где жара ощущается меньше.
Фируза потерла ноющий правый висок. Второй день болит голова, и ни одна таблетка не помогает. Вчера врач после нескольких попыток унять боль предложила свою личную таблетку. Но и та не помогла.
Но больше ее беспокоило подавленное настроение, с которым она проснулась. Что-то в это нежно-прекрасное летнее утро было не так. Что-то царапало душу и не давало покоя. Настроение резко упало, и организм слегка содрогнулся, как это бывает, когда вдруг резко подскакивает давление. Сон! Она вспомнила его в деталях, и от этого он казался реалистичным и зловещим. Все, забыть, не думать о нем, приказала она себе мысленно.
Завтрак прошел незаметно для желудка. Если что и легло туда, то хлеб с маслом и чай. Кашу пришлось заталкивать, мысленно уговаривая себя: «Ну постарайся еще ложечку, и еще. До обеда далеко. Лекарства на пустой желудок вредно». Скоро начнут ставить капельницы и таблетку надо выпить.
– «А я иду такая вся»…
Началось…
В коридоре на разные мелодии заверещали телефоны.
– Сынок. Я же в больницу попала, – громко заныла тетка. – Вчера вечером привезли меня в инфекционную больницу… Да. Поела что-то… Да, не пошло… Не знаю… Рвало, тошнило. Капельницу поставили, таблетки дают. А? На завтрак? Кашу овсяную давали…
И не менее громко продолжала вторая:
– Рвало, тошнило, понос, резь в животе. Таблетку дают… На завтрак поела вот каши, желудок болит, прямо резь в животе… Принеси мне ночнушку и трусы, а то я тут голая лежу…
– Принеси туалетной бумаги побольше, – на весь коридор заговорила третья. – Нет, из продуктов ничего не надо. Кроме сухарей, бананов ничего нельзя… Ну принеси курочку. Да, и пельменей…
Бодро заиграла татарская плясовая мелодия.
– Да, тошнота, рвота. Капельницу... Таблетки…. Еда не очень… Нет, отсюда не выпускают… Окно с торца здания найдешь, я выгляну. Нет, с этажа никого не выпускают. Лестница на ключ закрыта, у лифта дежурят. Передай пакет, напиши на нем номер палаты, лифтер принесет.
Это пережевывание скудных событий будет продолжаться целый день. Хуже головной боли слушать подробные описания своего состояния, каждого глотка пищи, как сходила в туалет и прочую белиберду. Вообще эта категория теток, когда открывает рот и начинает говорить, раздражает донельзя. Вспоминается остроумное замечание М. Горького еще в начале 20 века: «Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», – об этом они больше и охотнее всего говорят»…
В 21 веке стилистика жалоб изменилась, но суть осталась прежней.
Здесь в палате № 1 редко звонят смартфоны. Вчера крепкая деревенская женщина, которая лежала в кровати в углу у двери, перед выпиской так резко отчитала молодежь, что они все, видимо, перешли на SMS-сообщения. Ну Фируза, конечно, не поэтому написала SMS-ку сестре со списком того, что надо принести. Просто так удобнее. Но позвонить сестре Рамиле надо.
– Алло, привет… Слушай, я ведь в инфекционку попала. Да сама не знаю, что случилось. Ездила на Иремель. Представляешь, поднялась на самую вершину! Ощущения – не передать. Потом расскажу. Еле дотащилась до дома, вызвала врача. Она в такую панику ударилась и меня напугала. «Немедленно в больницу, а вдруг у вас сальмонеллез». Ну я и поскакала на такси в больничку, даже багаж не распаковала. Я тебе написала, что мне надо принести. Сама понимаешь, кинула в сумку, что пришло в голову…
– Может, что-нибудь вкусненькое принести?
– Сухари и бананы, если нетрудно. Хочется быстрее на волю, поэтому не буду рисковать…
Сестренка обещала принести все по списку после работы, и это хорошо. Потому что хотя понос и прошел даже до поступления в больницу, все равно на тумбочке рулончик должен стоять. Так спокойнее будет…
В коридоре и соседних палатах на все мелодии пели телефоны и трындели тетки, подолгу и в сотый раз рассказывая, как им внезапно поплохело, шел подробный перечень того, что поела, как летели из них рвота и понос.

Кстати, подумала Фируза, я так и не поняла, с чего мне поплохело. Так все было хорошо в походе по горам. Пять дней жили в деревне у подножья Уральских гор. Над деревней со всех сторон нависают хребты со звучными названиями: Зигальга с озером Зюраткуль, Малый и Большой Иремель, Бакты. Каждый день группа шастала по горам, обходя или топча гигантские змеевидные корни деревьев, распластавшиеся по тропинкам. Или шагая по камням, под которыми блестит вода, переходя по перекинутому через горный ручей стволу. Немало стран повидала Фируза. Но больше всего ей хотелось видеть родную природу. Ведь на Урале есть все – и горные вершины, и серые скалы причудливой формы, широкие зеленые поля с конусообразными стогами сена, похожими на шлемы маленьких богатырей. И прозрачные стремительные реки, и целительные озера с лечебной грязью. И просто озера – почти дикие, с пышной густой растительностью. Туристом быть никогда не хотела, дикий отдых не очень по нутру. А организованных туров с полукомфортом маловато для богатейших мест. Более-менее регулярно собирают группы для поездки на Иремель. 

гора Большой Иремель
гора Большой Иремель

В первый приезд она поднялась только до подножия Большого Иремеля. И вот она здесь во второй раз. Посреди ровного плато возвышается крутая вершина, похожая на шлем великана-богатыря. «Кто пойдет на вершину?» – спросил инструктор. Несколько пенсионерок, обессиленно лежа на траве после 14-километрового подъема вверх, вяло отмахнулись. Но он, почему-то посмотрев на Фирузу, уверенно сказал: «Вы пойдете вверх». И она, как сомнамбула, поднялась с травы и пошла к каменному шлему. Это оказалось не так просто. Здесь практически не было тропок, вся вершина состоит из каменных валунов. Из-под ног вниз сыпались камни, каменные плиты иногда пошатывались под ступней. Приходилось подниматься иногда на четвереньках. И все же… Нет-нет она поглядывала вниз, где с каждым подъемом вверх все меньше и меньше становилась ярко-голубая точка: кофточка соседки по номеру. Но это был просто ориентир, проверка: продвигаюсь вверх или нет. Главным было зрелище открывающегося простора. Он ошеломляет: вершины гор теряются на горизонте в голубоватой дымке, в ущелье аккуратно выстроились крохотные домики селений. И много-много зеленого цвета пышной листвы и густой сини неба.

И ведь поднялась на самую вершину Большого Иремеля! Для нетренированной 63-летней дамы – это крутяк!
Фируза улыбнулась своим воспоминаниям.
Но в последний день организм коварно сказал: «Опаньки!» И поехало! В разгар прощального ужина, когда студеная водочка поплыла вовнутрь, следом за ней пищевод протаранили арбуз и сливы, а потом подоспела курица-гриль, которой захотелось присоединиться к такой разнообразной компании (в желудке, разумеется). Потом народ развеселился, песни пошли и танцы. Но тут Фирузу тряхнул озноб. Опаньки! Нешуточный озноб. Ну, думает, курточка оказалась хиловатой. И пошла спать. Накинула на себя парочку одеял.
Утром проснулась рано и помчалась вытряхивать банкет из желудка. Летело содержимое и оттуда и отсюда со скоростью пробки от шампанского. Через полтора часа на завтраке она поняла, что позавтракать не придется, потому что опять быстрым шагом пришлось идти высвобождаться. Откуда столько всего взялось, – до сих пор загадка для нее. Через час после завтрака группа погрузилась в газельку для возвращения домой. Пять часов в пути, как их вынести? Сразу же прислонила голову на стекло окна и задремала, чтобы обмануть организм. Предварительно пришлось достать халат и накинуть на себя, потому что в топике, несмотря на жару, было холодно. На стоянке опять летело содержимое, которому уже просто неоткуда было взяться.
Дома градусник показал 38, – и полное отсутствие сил. Вызванный врач потребовала немедленно ехать в больницу. Так Фируза здесь очутилась. Теперь ждет анализа, который раскроет, какая бактерия поселилась в какашке и вызвала такие потрясения в организме. Попутно принимает таблетки и терпит капельные вливания лекарств...
В палату, прихрамывая, вошла врач. Кристя умоляюще уставилась на нее:
– Когда меня выпишут?
Поворачиваясь вокруг своей оси и квадратом кривя рот, как Смешарик, врач поясняла всем:
– Пока не придут результаты анализа кала, никого не выпишу. Анализ готовится 5 дней. Терпите. Я не имею права выписывать. Так, Сизова, как ваша рожа? Я вам выпишу… Так, анализы у вас нормальные. Ждем основной анализ. Катаева (студентка ожидающе уставилась на нее), завтра выписываетесь. У вас обнаружили синегнойную палочку. У вас, ткнула ворохом бумаг в сторону Шахрият, нашлась эшерихия.
Наткнувшись на умоляющий взгляд Кристи, четко проговорила:
– Решение приму только после прибытия анализа кала. У всех что-нибудь находится. Еще полежите здесь.
Кристя опустила глаза на экран монитора и смахнула слезу.
– Посмотрите, вот рожа у меня на ноге, вылезла недавно, ничего не помогает, – послышался голос справа. Фируза подняла взгляд от ключворда и снова опустила вниз. Та что-то еще говорила про свою боляку, а у нее кипело внутри. «Ну не лечу я рожи! А также хари и морды! И смотреть на это не хочу», – раздраженно думала она. Нахамить ей, что ли. Ведь не отстанет. Она решительно повернула голову в сторону кондуктора. На кровати уютно расположились 120 кг живого весу. Они лежали на боку лицом к обществу, накрытые ярким солнечным пледом. В больших карих глазах светилась симпатия к ней, даже признаки влюбленности можно было разглядеть.
Ну как нахамить такому взгляду?
Фируза обреченно опустила ручку на ключворд, заполняя клетки разгаданными буквами.
Вся проблема в том, что в подобной больничке есть три возможных положения: лежать/сидеть на кровати; ходить туда/сюда по коридору, заставленному койками с больными; в столовой смотреть телевизор (если одержишь победу в споре с мужчинами, желающими смотреть спорт или какую-нибудь фигню). Можно еще, лежа пузом на подоконнике, наблюдать жизнь улицы или, например, сходить в душ с обшарпанной ванной. Но у двух последних занятий очень большие минусы – долго такое положение не выдержишь.
– Я – в душ. Кто составит компанию? – спросила студентка, ощупывая крашеные волосы.
О, очень кстати, потому что жара уже начала донимать, хотя палата у нас угловая, оба окна нараспашку, и дверь открыта. Но если ветра нет, то не помогает.
Про компанию – не подумайте чепуху какую-нибудь. Просто дверь «душевой» не запирается изнутри, и надо, чтобы кто-нибудь снаружи тебя караулил.
Ой, как хорошо! Так легко стало… Как мало человеку надо. Если бы еще сны снились приятные. Опять царапнуло воспоминание о сне.
Отношение к снам у Фирузы настороженное. И неспроста. В ее жизни были сны, которые повторялись из года в год и с маниакальной настойчивостью что-то хотели внушить.
Они похожи на реальность, и все переживания и поступки во сне реальны. Но когда ты просыпаешься, понимаешь, что на самом деле это сон, просто похожий на реальность, сдвинутую по фазе. То ли это реальность, похожая на сдвинутый по фазе сон… В них всегда что-то не так, они что-то пытаются внушить. Ты не можешь понять, распознать эти символы: что сны хотят сказать, о чем предупредить, или они приходят просто так. Но тревога охватывает, когда вспоминаешь сон, в котором обычные с виду ситуации вдруг поворачиваются непонятной стороной.
Но самая трагичная ситуация связана с вещим сном, который приснился маме, и впоследствии превратился в реальность-кошмар.
Все, больше ни слова о сегодняшнем сне, приказала она себе в который раз за день. Но настроение все равно испортилось.
Возвращаясь из душа, на противоположном конце коридора около своей палаты Фируза увидела даму, которая, сложив длинное тело пополам, лежит на подоконнике пузом и смотрит на улицу. Ее кровать стоит в коридоре и видна из палаты. Дама удивляла: она по-простецки в чем спит, в том и стоит. Видны только длинные стройные ноги, над которыми ярко белеет крохотный треугольник трусиков.
– Вы хоть бы деньги брали за стриптиз, – ехидно проговорила Фируза, сворачивая в свою палату. Та подняла голову, повернулась к ней и простодушно улыбнулась. Большие выразительные глаза ее смущенно потупились. Да что же за народ тут собрался, обезоруживают своей простотой, просто под дых бьет их безобидность!
– К нам женщину переводят из коридора, – оживленно встречает их кондуктор.
Они невольно посмотрели в угол у двери, где убого смотрелась раздетая до клеенчатого матраса кровать.
Кондуктор смотрела на мир светящимися симпатией глазами.
– А ведь ей сбросить килограммов сорок-пятьдесят, была бы красивая женщина, – вдруг подумала Фируза. Эх, женщины, любящие поесть, что же вы с собой делаете!
За двумя широко распахнутыми окнами высоко в небе сияло солнце, и город мягко таял под его лучами. В палате было светло. Над дверью пошумливал кондиционер. Под потолком и на стенах виднелись крупные пауки. Кристя с лицом землистого цвета серьезным взглядом уткнулась в экран ноутбука, Шахрият тихо сияла знойной красотой во сне, Таша по-турецки сидела на подоконнике, высматривая кого-то на улице.
В раскрытые окна доносились приглушенные звуки жизни и шелест листвы. Одно окно выходило на улицу, на противоположной стороне которой стоят деревянные домики с заборами, припаркованы легковушки, Иногда лязгает ручка колонки и доносится живительный звук воды, звонко бьющей по пустому дну ведра. Из другого окна можно видеть двор больничного комплекса.
Тишина, покой. Лето! Ничего нет лучше полуденного летнего дня и звуков простой незамысловатой жизни. Жизнь… Фируза потерла ноющий висок. Сон вызвал воспоминания о кошмаре, предвестником которого был сон матери.
На такой же улочке в центре города в частном доме жила ее мать. Также сияло лето на улице с высоченными пышными березами и тополями, во дворе, где по праздникам выставлялся большой длинный стол. Также звонко звякала ручка колонки и весело звенела вода в ведре. Никогда неунывающая, жизнерадостная, гостеприимная, она любила компании, была общительной. К ней часто заходили соседки, приходили подруги давних времен, дочери с семьями. Был вкусный стол, оживленные разговоры, звучали песни 50–60-х годов. Река ее жизни – не без порогов, стремнин, опасных поворотов, житейских переживаний и радостей – в последние годы слегка помутнела из-за кризиса 1998 года, когда долги, взятые в валюте, выросли в рублях в непомерную сумму. Но в целом жизнь на пенсии ее не тяготила и не казалась скучной.
Но последние полгода своей жизни была грустна, пыталась говорить о том, что скоро умрет. Все отмахивались. Что за глупости, бабушка прожила 90 лет, а мама еще молодая, заболеваний, угрожающих жизни, у нее нет. Но она как будто знала свой срок. Быстро оформила документы по наследованию, оформив дарственную на дом двум младшим дочерям.
Фируза вспомнила тот 67-ой день рождения матери. Хоть и было лето, почему-то стол был накрыт в не очень просторном доме. Было тесновато, но, как всегда, оживленно. Но все заметили, что в ее глазах стояла потусторонняя грусть. И опять о том же, что скоро уйдет... Все недоумевали: откуда такие мысли.
Через пять дней Фируза вернулась с работы позже обычного, и уже с порога услышала трезвон телефона. Звонила племянница Виктория.
– Нанайку убили, – без предисловий сказала она.
Слова показались нелепостью, как будто фразы прорвались из другого сериала: что значит убили, подумала Фируза, она же не бизнесменка какая-нибудь.

Механически вызвала такси, механически разговаривала с водителем. В середине пути вдруг поверилось в кошмар этой правды, и она отчаянно разрыдалась. Такси слегка вильнуло в сторону, но тут же выправилось. Во дворе и в доме были люди, кто, она не помнит. Вообще последующие ее поступки были странноватыми, но Фируза этого не осознавала тогда.

После рассказа о случившемся первой ее мыслью была, скажем так, нелепая: «Она не заслужила такой смерти». Как будто кто другой на подобный конец имел право. Видимо, она повторяла это вслух, потому что она вдруг услышала ясный голос младшей племянницы: «Она не заслуживала такой смерти». Потом вспоминается, как она вдруг увидела большое бревно у забора. Она начала подкатывать его к калитке убийцы, чтобы эта семья не могла проходить по двору мамы. К ней присоединилась сестра Альмира, стала помогать. Они подкатили это бревно и плотно приперли к соседской калитке. А там во дворе, поигрывая веточкой, в тени яблони сидел парень. И как сквозь оглушающие ветер и пургу, к ней прорвались пояснения: «Убийца убежал. Этот милиционер выжидает его»…

Продолжение следует...

Читайте нас: