Я написал нечто остро-критическое и дерзнул назвать это фельетоном. Принес в редакцию.
– Прелюбопытно, – заключил редактор, прочитав мое творение, – да и проблема определенная задета. Однако герой фельетона намечен схематично, нет, как любят выражаться рецензенты, его полнокровного образного воплощения. Кроме того, для окончательного разоблачения заведующего базой недостает ярких неопровержимых фактов.
Свернув в трубочку фельетон, который мне вернули на доработку, я шагал по улице, размышляя над замечаниями редактора, как вдруг возле меня, скрипнув тормозами, остановилась зеленая «Волга».
– Будьте осмотрительнее, господин Гарипов, – заметил таксист, любезно улыбнувшись, – так и под колеса угодить недолго! В стрессовом состоянии опасно ходить пешком. Садитесь, подвезу!
– Спасибо, не нуждаюсь.
Но таксист проявил редкую напористость. Чуть ли не на руках втащил меня в машину.
– Извините, – сказал я, пораженный таким вниманием к моей скромной персоне. – Вы, кажется, меня с кем-то путаете?
– Все правильно! – успокоил водитель. – Ведь это вы, товарищ Гарипов, сказку о моем свояке сочинили!
– Не сказку, а фельетон, – поправил я, удивленный его осведомленностью.
– Какая разница! Пусть фельетон! Только я бы вам посоветовал, господин Гарипов, все взвесить. Смеяться над Филаритом Халитовичем никак нельзя. Мой свояк – изумительный человек.
– Как свояк, вполне допускаю, а вот как должностное лицо...
– Убедительно прошу вас, не трогайте его. Он же у меня единственная опора в жизни.
Мне стало невмоготу сидеть рядом с родственником героя моего фельетона.
– Остановите, – сказал я довольно резко. – Сколько с меня?
– Что вы, что вы! Ни копейки. Только уважьте, ради аллаха, мою просьбу. Век не забуду. Отплачу добром…
Бросив на сиденье машины рубль, я молча зашагал дальше.
И вдруг услышал откуда-то из-под земли:
– Господин Гарипов, можно вас на минутку...
Из люка канализационного колодца высунулась голова в кепке.
– Не бойтесь, – сказала она, заметив мое замешательство. – я вам лишь добра желаю. Ради зятя Филарита…
Тут-то я смекнул, к чему клонит голова, и поспешил ретироваться.
– Хорошенько подумайте, у вас до завтра еще уйма времени! – сказала голова.
Наконец-то я дома. Открываю дверь, и вслед за мной в квартиру протискивается полный мужчина со свертком в руках.
– Буду с вами откровенен, – говорит он, – Филарит Халитович – мой уважаемый сват. Ради него я никогда не скуплюсь. Думаю, мы найдем с вами общий язык. – И протягивает мне сверток. – Аванс, так сказать. А когда свою пачкотню разорвете в клочья, будет произведен полный расчет. Пока!
Придя в себя, я вышвырнул сверток за дверь. Зазвонил телефон.
– Как поживаешь, писатель?! – раздался в трубке самоуверенный басок Урмакаева-агая, который когда-то работал в нашем тресте, а теперь ведал большими делами в объединении.
– Помаленьку, Урмаркаев-агай.
– Не скромничай. Слыхал я, что воинственным ты стал. Поражен, братец. Как у тебя рука поднялась? На самого Филарита Халитовича жалобу настрочил!
– Не жалобу, Урмакаев-агай, а фельетон, – уточнил я.
– А ты не спорь со мной! Филарита Халитовича я лучше тебя знаю. Я с ним в санатории вместе в преферанс резался. Понял? Короче, вот что: если не хочешь усложнять себе жизнь, порви и выбрось свое сочинительство! У меня все!
Не успел я положить трубку на рычаг, как раздался звонок в дверь. Оказывается, принесли телеграмму. Ее отбили с борта рыболовецкого судна, промышляющего у берегов Камчатки. В ней говорилось: «Крайне расстроен фельетоном о моем тесте. Не могу ловить рыбу. Прошу не срывать план рыбоотдачи. Капитан сейнера Быстроходный».
Я скомкал телеграмму, бросил ее в мусорное ведро и пошел в ванную, чтобы умыться. Кран покашлял, покапал и замолк. Тут вспомнилась мне вынырнувшая из-под земли голова. Я кинулся к телефону, но не тут-то было – он безмолвствовал. Вскоре в квартире погас свет. Пришлось лечь спать.
Утром я доработал свой фельетон, вставив в него все, что случилось со мной после визита к редактору.
– Недурненько получилось, – сказал редактор, прочитав мое обновленное творение, и задумчиво добавил: – Знать, важная персона этот ваш Филарет Халитович, коль столько у него покровителей. Мне, как и редактору, пришлось пережить те же злоключения, что достались на твою долю.
«Истоки», № 5 (195), март 1999. С. 12