Цыганка по имени Аз. Часть первая

На семи холмах, на семи ветрах в лёгкой метели сверкает большой город. Его огни плавно опускаются и поднимаются вместе с высокими домами и фонарями, создавая иллюзию вальса под тёмно-синим звёздным небом. Каменный город танцует с ветром ли, с самим собой ли в лёгкой задумчивости. И, кажется, не метель поднимает лёгкие вихри вокруг огней, а неслышные малозаметные движения зданий, одноногих деревьев и фонарей вздымают снежинки. Сотни тысяч разноцветных праздничных окон. Можно, не заглядывая в них, догадаться, что миллион жителей за этими городскими благодушными глазами, двигаясь за тюлевыми занавесками, сейчас легко и радостно готовятся к тёплому семейному общению после трудового дня.

Азат Баширов, программист тридцати двух лет, в дутой синей куртке и вязаной серой шапке, помаргивая от залетающих в глаза снежинок, поднимался от остановки «Монумент Дружбы» вверх по скользкому тротуару. Справа под синим небом, как питон-альбинос, лёгким полукружьем лежала белая от панциря льда река Белая. Слева в снежной сетке тускло светились позолоченные купола церкви. Позади остался монумент, окружённый фигурами башкирских и русских девушек с одухотворёнными лицами.

Пройдя по длинному мосту, проложенному над глубоким руслом исчезнувшей реки Сутолоки, стал подниматься на Усольскую гору. Он шёл не домой к жене и трёхлетней дочке, а в противоположную от дома сторону.

В пятистах метрах позади него в ту же сторону направлялась Роза, учитель-историк сорока шести лет. Она жила неподалеку и шла пешком, в черной норковой шубе со стоячим воротником и серой, крупной вязки шапке. Она спустилась со Случевской горы, на которой всеми огнями и иллюминацией полыхал исторический центр, ступила на Троицкий холм. Посмотрела на Монумент дружбы с фигурами девушек, хороводом усаженных вокруг стелы, похожей на воткнутую в землю шпагу. Перешла мост и ступила на улочку, круто поднимающуюся вверх.

Эта часть города еще сохранила свой деревянный одно- и двухэтажный посадский облик, где некогда ютились семьи ремесленников и другого трудового люда. В дороге, проходящей посредине, угадывалась земляная колея, по которой несколько веков громыхали повозки, а в потемневших стенах покосившихся домишек будто застыли отголоски лошадиного ржания и цокот копыт. А сейчас изредка проносились легковушки. На самом верху улицы, разрезая дорогу надвое, за легким танцем снежинок угадывалось светло-жёлтое здание мечети. На заре новой формации причудливые решения властей превратили синагогу в кинотеатр, а теперь здесь размещалось мусульманское духовенство.

Дальше город после небольшого спуска опять начинал пританцовывать вверх до современных высотных кварталов. Но отсюда их не было видно. Поэтому здесь ощущался дух других столетий, вызывая несколько странные чувства. В этом уютном мире, уснувшем в девятнадцатом веке, ловишь себя на том, что мысли становятся неторопливыми, и поступь меняется на степенную, как бы в ожидании случайной встречи с солидным партнером-купцом...

Не доходя до мечети, Азат свернул направо. Там, в глубине частных домов, за серым ребристым забором из профнастила прячется старинный особняк, в который и направляются оба наших героя.

Подходя к дому, Роза подумала, что есть доброе очарование в таких старинных домах, есть некая уютность, домашность, как будто все поколения проживавших в нём наращивали ауру, которая с годами всё больше светлеет и начинает озарять и стены из красного кирпича, украшенные белыми контурами краски, и высокие узкие окна, и кружевные наличники. Всё ласкает душу и взгляд.

Азат прошёл в открытые ворота, пересёк просторный заснеженный двор и, потопав ботинками и стряхнув снег, вошел в высокие стеклянные двери.

У порога его приветствовал Дед Мороз с круглым лицом и депутатским значком на красной шубе. Они тепло поздоровались. Депутат тряхнул красным мешком в руке, Азат весело показал на свой объёмный пакет. Это был молчаливый радостный обмен паролями. «Да, я буду в маскарадном костюме, – предупреждал Азат. – Так что готовь призы».

За спиной Деда Мороза в конце длинного коридора мишурой и разноцветными гирляндами искрилась ёлка. Пахло зимним салатом, мандаринами и тем смешением разнообразных запахов, которые присущи большим застольям.

Три дня назад Азату позвонила Надежда и безапелляционным тоном заявила:

– Будешь на новогоднем вечере цыганкой. У тебя глаз с чертовщинкой, ты обаятельный и необычный, и одеяние тебе будет к лицу.

Спорить он не стал. Да это и невозможно было. Надежду все слушались. Её душевности, человеческому обаянию никто не мог противостоять. Она обладала замечательным свойством собирать вокруг себя интересных людей. Поэтому на вечера в общество дружбы народов приходили с удовольствием.

Азат с усмешкой назвал себя цыганкой Аз и стал подбирать костюм. Сложнее всего было найти юбку, потому что широкие цветастые макси давно никто не носил. Но как человек обязательный, конечно, расстарался и всё нашел...

Он свернул по коридору направо и наткнулся на председателя общества Надежду Селезневу. Ее полноватая фигура и бледное лицо дышали энергией и жизнерадостностью. Позже, когда застолье будет в разгаре, она предпочтёт быть в тени, сдать бразды правления другому. Её крупные веки немного прикроют глаза, она будет казаться вялой. Большинство знало, что ее энергия, выплескиваясь на подготовку мероприятия, обзвон участников, обдумывание сценария, оформление комнаты и множество других неизбежных проблем и забот, на самом мероприятии сходила на нет, и старались дать ей возможность посидеть за столом спокойно, ни о чем не заботясь.

Надежда привела его в небольшую комнатку с тремя столами, два из которых были пусты. Третий был завален компьютерами, мониторами, клавиатурами, стеклянными игрушками, масками зверей, одеждой.

Азат переоделся в новогодний костюм, взглянул на себя в зеркало. На него смотрело знакомое овальное лицо с узкими карими глазами. Нижняя припухлая часть лица, пухлые губы, макияж и одеяние превратили его из обычного парня в брутальную даму. Он себе понравился и, позвякивая дешёвой бижутерией на руках, пошёл в дальнюю комнату, откуда доносились запахи застолья, слышались разноголосье и смех.

Столы занимали всю комнату. Красные скатерти с белыми тарелками, бокалами, вазами с фруктами напоминали яркую рекламную картинку. Вокруг столов взвихривалась суматоха. Грузинка-предпринимательница торжественно вытаскивала три эксклюзивных торта в картонных коробках; болгарин, молдаванин и туркмен в национальных костюмах ставили на столы домашние вина и коньяки, тут же обсуждая рецепты и достоинства напитков. Учителя, журналисты, инженеры, экономисты, вузовские преподаватели, в жилах которых текла кровь разных национальностей, оживлённо переговариваясь друг с другом, делясь новостями, вытаскивали домашние заготовки, магазинные продукты. И все это уже не умещалось на столах и не хватало тарелок. Но как-то выходили из положения, и комната, украшенная вдоль стен сувенирами и поделками разных народов и яркими столами, становилась наряднее самой нарядной ёлки.

Людей было больше, чем комната могла вместить, поэтому на места проходили боком, без конца отодвигая и придвигая стулья.

Азат сел рядом с журналисткой из республиканской газеты Верой, высокой крупной женщиной с широко расставленными синими глазами и ироничным выражением лица.

– Как дела? Что нового? – это был её обычный вопрос с упором на второе предложение.

– Все, как всегда, – неоригинально ответил Азат, подбирая цветастую юбку, которая норовила разлечься на соседних стульях. – Дочка растет, у жены в школе дети всё такие же озорники, родители живы-здоровы, я кручусь на двух работах – ипотеку выплачиваем.

– А что без настроения?

– Мама утром звонила, сказала, что неожиданно умер сосед, с которым очень дружен мой отец, – Азат немного отвернулся, чтоб взять себя в руки. И вновь повернул к Вере лицо. – Не понимаю. Вчера он говорил, что на заводе проходил медкомиссию, и врач, посмотрев электрокардиограмму, похвалила: «Сердце у вас, как у космонавта». А сегодня он не проснулся. Ему всего пятьдесят четыре… было.

– Соболезную, – искренне посочувствовала Вера.

– Не могу представить, – Азат прочистил горло. – Мы никогда уже не поедем втроем на рыбалку и охоту, никогда не услышим его бодрое: «Не дрейфьте, други. Мы еще покажем миру, сколько у нас пороху в пороховнице».

– Да, тяжело терять хороших друзей, – Вера положила ему салат на тарелку. – Держись.

За тёмными окнами мелькали лёгкие снежинки. Они, как мотыльки, прилипали к стеклам и с любопытством разглядывали пёстрое общество в ярко освещённой комнате. Звучали тосты за старый и Новый год, присутствующие делились личными событиями и успехами в прошедшем году, пели, читали стихи. Кулинарный конкурс не получился, потому что только зимних салатов было от пяти хозяек, и все были свежи и вкусны. Еда улетучивалась с быстротой, на которую способны только голодные, пришедшие после работы.

Дальние гости рассказывали, как, выйдя на пенсию, уехали жить в Болгарию и как их много там, россиян, и как им хорошо жить в комфортном климате у моря.

Через некоторое время Надежда встала из-за стола и объявила:

– Так, выходим в коридор к ёлке. Начинаем бал-маскарад, будем оценивать новогодние костюмы. А там, в комнате налево ведёт приём цыганка-гадалка. Дипломированный специалист, экстрасенс, несколько лет жила в настоящем цыганском таборе. Её приглашали даже в наш Белый дом, она им предсказала… Расскажет всю правду. Не забудьте ручку позолотить…

Роза вздрогнула, посмотрела на цыганку, выходящую в коридор, резко повернулась к Надежде, порывисто спросила:

– Правда, она экстрасенс?

– Истинная правда, – не задумываясь, ответила та и продолжила беседу с двумя депутатами Курултая.

Цыганка Аз сидела в небольшой комнатке. Она вальяжно расположилась за пустым столом, к которому торцом была придвинута приставка-тумба. В коридоре начали водить хоровод, зазвучали смех и возгласы. Впорхнула Вера.

– Пошли к ёлке, а то без приза останешься.

– Не мешайте, дама, – строго ответил Азат. – Позолоти лучше ручку, и я тебе всю правду скажу.

Они рассмеялись, и Вера, положив на стол пятисотрублевую купюру, смущённо сказала:

– Передай Надежде, пожалуйста. Я на задании была, не успела ничего к столу купить.

С нарочитой важностью цыганка небрежно смахнула деньги в карман юбки. Они опять весело расхохотались.

Вера ушла, а в комнату стремительно вошла Роза, невысокая женщина с печальными серьёзными глазами и горестными складками в углах рта. На её сером свитере слева от синего кулона засохла небольшая желтоватая капля, похожая на след от сока.

– Я давно хотела поговорить с экстрасенсом, – присев на стул напротив, взволнованно сказала она.

Цыганка недоумённо посмотрела на неё. Но ничего не успела сказать, даже подумать. На неё обрушился поток чужого сознания, который ошеломил, а потом почти придавил тяжёлым гнетом собственные мысли и ощущения.

– Наверно, сначала о себе скажу, чтобы понятно было, почему я так давно хотела поговорить с настоящим экстрасенсом, – начала Роза. – Живу в однокомнатной, всю жизнь одна. Как-то не получалось с мужчинами. Я поняла, что мне трудно мириться с их недостатками, которые раздражают большинство женщин... Мысли путаются. Ситуация для меня необычная. Я отношусь к категории сильных женщин. А здесь… Вы не подумайте, я не жалуюсь. Я хочу понять ту жизнь, которая вокруг меня в непосредственной близости. Опять отвлекаюсь, не туда несёт… Несколько лет назад я потеряла сына во время родов. Я очень хотела малыша. Но он умер. И до сих пор слёзы выступают на глаза, когда думаю об этом. Сейчас, подождите, соберусь с мыслями…

«О чем это она? – в крайнем смущении, смешанном с недоумением, думал Азат. – Она что, всерьёз сейчас? На новогодний розыгрыш не похоже».

– Живу я на восьмом этаже. Здесь находится шесть квартир. Лет двадцать назад во всех, кроме однушек, жили полные семьи с мужьями, сыновьями. За эти годы что произошло… В тринадцатой нормальная семья живет, их единственный сын и муж умерли от рака. В четырнадцатой – из двух сыновей младший ушел из жизни от передозировки наркотиком, муж пил и много курил, умер от инсульта. В пятнадцатой случилась библейская история: старший сын, уголовник, зарубил топором брата, хорошего парня, от которого никто плохого ничего не видел. Поссорились из-за наследства. Их отец умер от инфаркта. В двенадцатой супруги периодически пьянствуют, скандалят, соседка выбегает в коридор иногда окровавленная. Их шестнадцатилетний сын повесился в новогоднюю ночь… Теперь живут на этаже шесть одиноких женщин. Ну кто-то с внуками, снохами живет, это в расчёт не берем. Понимаете, когда всё это происходит в близком окружении... Почему мужчины не дорожат семьёй, детьми, своей жизнью, в конце концов. Откуда в них стремление к самоуничтожению и уничтожению окружения? Кому и за что они мстят? Какое недовольство и против чего копится в них? Почему?

– Этаж и количество квартир чётное, – неуверенно сказала цыганка. – Четыре стороны света…

– Я понимаю, сложно ответить. Сейчас, минутку, я попробую сформулировать проблему, с которой к вам пришла. Почему вы молчите всё время? Да, вы ждёте конкретного вопроса. Минуточку. Я взволнована, расстроена. Извините. Пусть вам это не мешает... Я хочу понять, почему я потеряла ребенка. Почему мне было отказано в такой милости? За что? Я так хотела сына. Но почему жизнь так жестока? Извините, я постараюсь успокоиться. Сейчас… Страшно то, что в общей картине нашего этажа эта потеря в глазах других людей теряет свою остроту. А я десять лет не могу спокойно без слез… Я тогда чуть не лишилась рассудка… Сейчас, подождите, я возьму себя в руки… Меня пытаются утешить примерами из жизни: а вдруг он вырос бы наркоманом, алкашом, бандитом? Говорят, что, может, бог уберег меня от больших проблем. Послушайте, вы – экстрасенс, академию закончили, как вас представили. Только не повторяйте эту чушь. Ну, возможно, не чушь… Ответьте же что-нибудь!

– Извините, – Азат чувствовал себя неловко. В его карих глазах были боль и сочувствие. – Это просто новогодний костюм, розыгрыш. Я не гадалка…

Окончание следует…