Летних дел мастер. Часть первая

Наступало утро. Ночь отступала, словно поверженный безликий враг стремился скрыться за бугром от гнева своих преследователей. В этих краях ночь не любили. Это время считалось часом воров и губителей. Если уж ты чудом дотянул до утра, то восславь Небо и Землю за то, что они закрыли тебя своей спасительной дланью.

Караванщики жгли благовония для богов, благодаря за спокойную ночь. Впереди им предстоял долгий путь от Турраса – самого большого порта с этой стороны континента и лакомого кусочка для всяческого сброда и ворья, аж до границы южных государств. Скорее бы перейти приморский край и оставить позади изрядно надоевшее чувство трясущихся поджилок. Хабал вел не первый год караваны по этому пути, и каждый раз оставался в плюсе. Как бы ни был жаден и честолюбив этот торгаш, ему нельзя было отказать в дальновидности. Под стремительно лысеющей жирной головой прятался, как рак-отшельник в свою раковину, подвижный ум и искренняя набожность, поэтому обязательными ритуалами перед очередным рейсом Хабал считал молитву богам и набор стражников и наёмников для защиты ценных грузов. Иногда к каравану прибивалась всякая шелуха: беженцы с границ, где уже не первый год шла война, простые путники, пытливые путешественники и даже странствующие ученые считали, что самый безопасный способ пересечь Нагорье – это стать частью кортежа. Предприимчивый Хабал был не против потерпеть возле себя несколько чумазых доходяг, если в его вязаном кошеле звенело несколько лишних монет.

Караванщик вошел в конюшню постоялого двора. Слуги и наёмники хлопотали у стоил, запрягая коней, насыпая корм в тюки и взваливая их на телеги. Из пёстрой масти суетливых людей выделились двое. Молодая девушка среднего роста в ситцевом сарафане, с каштановыми вьющимися волосами под присмотром высокой и статной фигуры в синем плаще, под которым виднелись доспехи с полумесяцем, гладила точёную морду прекрасного буланого скакуна с серебряной сбруей.

– Нечего прохлаждаться. Ишь, подружки-синички, расщебетались тут. Эска, я не для того плачу травнице, чтобы она конями любовалась. А ты, рыцарь, будь наготове. Скоро выдвигаемся. Поскорее бы вас скинуть в городе, а то только нервы мои тратите, – кинул Хабал, проходя мимо двух работников, мотая головой в разные стороны, проверяя готовность каравана к походу.

Эска, или, как называли девушку родители, Эскель покраснела и неохотно оторвала руку от теплой гривы могучего коня.

– Вы тоже пойдёте с нами, госпожа? – девочка сделала шаг назад, для глаз Хабала озабочено проверяя поясные сумки с травами снадобьями, поправляя на плече сумку с нехитрым скарбом.

– Только до столицы альянса, – фигура в плаще опустила капюшон, оголяя вороные волосы благородной девушки-рыцаря, собранные в тугой хвост. – Эти дороги мне совсем не знакомы, вот и пришлось наняться в охрану к этому.

Храмовник мотнула головой в сторону караванщика.

– Ой, как хорошо. Я тоже иду в столицу. От нашего села меня послали туда учиться. Староста сказала, что у меня большое будущее – девочка гордо улыбнулась приобретённой спутнице.

Альтаира на мгновение неловко улыбнулась и с невозмутимым видом стала выводить коня из стойла. Эска старалась держаться рядом с гордой товаркой: в её обществе было как-то спокойнее. Травнице никогда прежде не доводилось видеть живого рыцаря в наполированных доспехах, с копьём наперевес. Храмовник вызывал у девушки неподдельный интерес, однако спрашивать у обычно холодной девушки о том, откуда она да куда направляется было как-то несподручно. Уж кто-кто, а молодая травница ещё с пеленок научилась не совать нос не в своё дело, если от этого не зависела безопасность твоей семьи, друзей или хотя бы домашнего скота.

Сама же капитан храмовых рыцарей старалась держаться обособлено. Альтаира больше молчала, чутко вслушиваясь в разговоры незнакомцев на постоялом дворе, отвечая кратко только, если её спрашивали. Рыцарь старалась не привлекать к себе лишнего внимания. Большая земля оказалась совершенно другой вселенной: люди здесь были приземленнее, вели себя грубее и совершенно не умели держать язык за зубами, как полагалось в соборе на Лунном острове. Привыкнуть к местным обычаям было не просто, ещё труднее было переварить здешнюю пищу, которая ни в какое сравнение не шла с храмовой трапезой. Внутри Альтаиры роились сомнения и тревога, которые она прятала за рыцарской бронёй с полумесяцем, обязывающей к строгости и призывающей к самообладанию. Никогда раньше она не оставалась по-настоящему одна и, как ни тяжело было себе в этом признаться, крутящаяся рядом любопытная травница успокаивала. В деревенской простоте Эски рыцарь видела кусочек той чинной благородной жизни за сверкающими, литыми стенами, которую она по собственной воле променяла на стремление увидеть мир, послужить ему верой и правдой.

Дороги назад уже не было. Впереди лежало грязное широкое полотно тракта. Караван выходил из порта навстречу рыжему солнцу.

Дорога была длинной и утомительной. Дикий край приморья был в запустении. Дикие лозы и плющи то и дело сбивали шаг коней, а репей и кустарники так и норовили зацепить платье, рубаху или плащ путников. Каждые пару минут в каком-то хвосте каравана слышались жалобы на проклятых комаров и мух. В спину дул солёный ветер моря, а слабые лучи послеобеденного солнца с трудом просачивались через облака. Но даже этого малого дневного света хватало Альтаире с лихвой. Привыкшему к тягучим, как чёрная патока, ночам рыцарю день казался бесконечным. Время от времени голова шла кругом от сумасшествия этого мира: неужели это не сон? Девушка, привыкшая к седлу, не узнавала себя. От ритмичных шагов буланого начинало укачивать, и каждая остановка каравана была возможностью отойти в ближайшие кусты папоротника, чтобы оставить маленькую лужу желчи.

Эска видела страдания Альтаиры и всячески пыталась поддержать товарку, рассказывая забавные истории из её практики сельской травницы. Иногда щебет девчонки надоедал Хабалу, и он резко одёргивал болтушку, веля той закрыть рот.

– Да я собственных мыслей из-за тебя не слышу!

Девочка заливалась румянцем и замолкала на пару часов, но потом снова принималась вдохновенно болтать с членами каравана. Пред ней наконец открывался огромный мир и новые ощущения разноцветным цунами накрыли каштановолосую травницу.

Храмовнику звонкий голосок спутницы ничуть не мешал. Она и слушала-то её вполуха, благородно оглядывая проплывающие мима деревушки, каменные курганы и редкие лесочки, когда тошнота отступала. Несмотря на временную слабость в руках владельца, серебряное копье всегда было наготове. Будучи храмовым рыцарем, Альтаира часто встречала паломников в порту острова и сопровождала их к стенам Вардума, поэтому обязанности конвоира были чёрными чернилами монастырского устава отпечатаны в памяти девушки.

Наглотавшись дорожной пыли, искусанный всеми комарами дикого приморья Хабал раздражённо скомандовал:

– Баста! Привал! Накормите лошадей. Большой костёр не разжигать. Нечего приманивать ворьё. С рассветом пойдём дальше.

Караван превратился в бесформенную кляксу на фоне почти прелестного природного пейзажа. Лагерь было решено разбить в прилеске, где тонкие стволы сосенок, топольков и клёнов хоть как-то закрывали путников от ветра и вероятных опасностей. Влажный мох на камнях и вездесущая мошкара, которой к ночи только прибавилось, лишний раз напоминали караванным о опасности пути. Хотя какое-то спокойствие прошлось по лагерю лишь тогда, когда общими усилиями погонщиков удалось разжечь костёр. В сумерках огонь, щедро раскидывая размытые тени от повозок, деревьев и людей, казался дверью в уютный мир сновидений и сказок. Уюта добавила и горячая пища. Караванные погонщики привыкли есть любые помои, а потому готовили спустя рукава. Кушанье спасли только душистые травы из сумок Эски. Девочка просто не могла безучастно смотреть, как эти кулинарные бездари портят единственную вещь в мире, которая сейчас подняла бы настроение уставшим странникам.

– Ещё можно добавить базилика, – приговаривала девушка, с озабоченным видом помешивая медным половником варево в походном котелке. – У нас на селе такое и ребёнок приготовить сумеет. Думаю, готово, осталось только соли добавить.

Альтаира сняла поклажу со спины скакуна. Отдых нужен и животным. Рыцарь бессильно опёрлась на копье, когда к ней подошла подруга, держа в руке две деревянные миски с томящимся варевом. Над едой поднимался сизый дымок, зазывно распевая нотки специй и трав.

Рыцарь выпрямилась, не желая показывать собственную усталость. Эска коротко улыбнулась и протянула руку с миской подруге. Альтаира с благодарным кивком приняла пищу и вместе с травницей села под дерево близ костерка.

Довольная своей работой девушка-травница жадно поедала собственное варево: после такого дня она и быка бы съела. Её волосы спутались и цеплялись за древесную кору, а передник сарафана был безнадёжно испачкан в дорожной пыли и золе. Эска была довольна всем. Скоро она увидит столицу всего альянса! Без сомнения все двери «большого яблока» открыты перед амбициозной и мечтательной, к тому же не глупой травницей. Все тяготы долгой дороги стоили будущего, которое кокетливо показывало самые откровенные картинки в юношеском воображении.

Альтаира не разделяла восторга товарки. Рыцарь холодно смотрела в миску, лениво тыкая в пищу ложкой. Наступала ночь – хорошо знакомое всем обитателям Лунного острова время, и тревога сантиметр за сантиметром поднимала руки с плеч храмовника.

Хабал играл в карты с двумя погонщиками, довольно вскидывая руки – игра явно шла. Бродяги и наёмники кутались в дорожные плащи, прячась под телеги. Лошади выдыхали тёплый воздух из больших, как кратеры на луне, ноздрей, пожёвывая сочный мох. В костерке трещал хворост. Зажглась первая звезда.

– Зря караванщик столько народу погнал, – доставая флягу, проронил одноглазый крепыш, видимо, бывший матрос. – Тракт безопасен.

– Не болтай ерунду, – одернул его один из погонщиков, тот, что сидел ближе всех к костру. – Здесь всегда нужен глаз да глаз. Разбойники, мать их, уже два каравана в этом месяце побили. К том ж, говорят, тут ещё и чудище какое-то завелось.

– А ведь было время, когда по всему континенту можно было ходить без опаски до самого пограничья, – угрюмо вставил старик с козлиной бородкой, пытающийся в свете огня починить порванный плащ. – Столпы защищали всех. Тогда нечисть не озорничала.

Погонщик засмеялся:

– Эти чудаки уже и себя защитить не могут, чёрт бы их побрал!

Из мутного омута Эскиной памяти тяжело поднималось знакомое слово:

– Столпы?

– Бабкины сказки, – рявкнул моряк.

– Столпы мира? – травница взглянула на Альтаиру, ища поддержку рыцаря. Но не найдя оплота, с любопытством уставилась на старика.

– Великие столпы были стражами мира на всем белом свете, – старик, не отрываясь от штопанья плаща, собрался было продолжить, как его прервал моряк.

– Не дури девке голову! Все они кровавые убийцы. Был среди них один…

– Столько народу перебил в приграничье. Чуть материк пополам не сломал, – поддержал погонщик.

Эска жадно ловила каждое слово, как будто это волшебные мотыльки, которые вот-вот разлетятся и не сыщешь их снова.

– Столпы – боги среди людей, – спокойные слова Альтаиры острым шилом проткнули тишину, – Нет в мире человека, способного сразить его. Они хранители земли и неба.

– Не мешай карамель с дерьмом, – выпалил моряк. – Прямо святыми их выставляешь. Я видел, на что способен столп!

Эска замерла с раскрытым ртом. С детства она слышала сказки о столпах мира – легендарных героях, чьи силы прятались в недрах элементов мироздания. Сидя зимними вечерами на коленях отца, травница с замиранием сердца слушала истории о быстрой и весёлой покровительнице кипящей жизни, о справедливом и мудрейшем хранителе света, о ледяной деве, чьи одежды белее снега. Каждый из столпов совершил много легендарных подвигов, борясь с несправедливостью мира, приходя туда, где огненным вихрем выжигал все живое хаос. Больше всего же Эска любила слушать о хранителе дубрав – летних дел мастере.

– Все они праведники, а как власть почувствуют, так забывают о своём долге людей защищать! – не унимался одноглазый, – был среди них Атаман – летних дел мастер!

Моряк сплюнул в костёр. На лицо мужчины легли глубокие тени, подчёркивая гнев.

Альтаира с грустью смотрела в костёр. Слухи о трагедии на пограничье потрясла весь мир до основания, не исключая островитян. Капитану храмовников не раз рассказывали историю столпа земли в предостережение. Вот к чему приводит гордыня.

– Жил на свете юноша, – сглотнув, Альтаира уставшим, но участливым взглядом посмотрела на Эскель, – Наследник атаманов в приграничье. Искусный войн и ремесленник.

– Говорят, что он вырезал из дерева всякую животину и она оживала в его руках, – старик подался ближе к костру. Ночь становилась все холоднее. Погонщик тоже приблизился к сказителям, предвкушая неплохую историю, ожидая когда иссякнет терпение моряка.

– Из малахитовых бляшек он строгал листы, которые крепились к деревьям и никогда не увядали. От одного его слова зимой наступало лето. Говорят, что был он крёстным сыном самой Матери-Великой Земли, потому берёг всякую скотину да леса. Днями и ночами огромным медведем сторожил он покой. И людей не обижал.

– Пасть закрой, – проскрипел одноглазый.

– Обладал он силой невиданной, – не обращая внимания на скрип зубов моряка, вещал старик. – Вот только…

– Он сошёл с ума! – моряк вскочил не в силах больше терпеть. Озлобленный здоровяк кинулся к беззащитному рассказчику и схватил того за грудки. Альтаира напружинилась, приготовляясь в один прыжок добраться до буяна. – Моя семья жила в приграничье. Она разнёс там все! Своим молотом камня на камне не оставил. Я лишился глаза! Не обижал говоришь? Он должен был нас защищать!

Погонщик и Альтаира насилу оттащили разгорячившегося моряка. Разгневанный мужик поплёлся в глубь лагеря, не желая больше слушать бередившие старые раны рассказы.

Когда снова в тишине ночного леса костёр снова стал ломать ветки, поднимая искры к небесам, Эска уже опустила голову на плече Альтаиры, спрятавшись от колкого холодка в плаще подруги, под её сильным крылом.

Напуганный, старик тоже устроился под ближайшей телегой. Он уже собирался было спать, но болтливая натура требовала закончить рассказ:

– Умер он, али убит, а может, в горы ушел – никто не знает. Только с тех пор имя ему – «Молот, что чернее ночи».

Последние слова сказителя улетели вместе с алыми искрами огня вверх, через кроны деревьев к самому небу, рисуя загадочную фигуру обезумевшего столпа.

Эска вдруг дёрнулась. Поняв, что наступила ночь, девочка оглядела лагерь. Все было мирно: часовые наёмники сидели, перешёптываясь, Альтаира сонными глазами вглядывалась в охапку языков пламени. Беспокоится не о чем. Быль стала легендой, а её герои давно превратились в пыль.

До этого момента травница вовсе не замечала фигуру, сидевшую дальше всех от костра, в кривых корнях высокой сосны. Небритое лицо и бурые волосы человека освещал только слабый огонёк курительной трубки. Черная потёртая свитка, которая когда-то, очевидно, выглядела гордым шедевром неизвестного портного, была надета поверх засаленной льняной рубахи. Штаны и кожаные сапоги не раз чинились. Только сабля с деревянной резной ручкой да серебряные кольца цепей на запястьях выглядели совершенно новыми. Исписанные какими-то неизвестными письменами, изгибы металла на руках незнакомца переливались белым, голубым и розовым цветами, привлекая нежелательные взгляды. Поэтому мужчина старательно прятал руки в глубине порванного плаща. Скрыть столь заметный предмет было тяжело, впрочем, незнакомца это не особо волновало: он был бы готов отбиться от целой шайки воров, если бы те попытались отнять у него самоцветные цепи. В зелёных, глубоко посаженых, усталых глазах читались смирение решительность и... гнев.

Эскель засыпала, залюбовавшись резным древком, оставленным рядом с загадочным незнакомцем. На конце деревянной ручки угадывались остатки чёрной каменной породы.

– Молот, что чернее ночи… – губы травницы сами сложили слова в шёпоте. Веки слипались, подгоняемые усталостью долгой дороги. Калейдоскоп сказочных картин в разноцветном сне закружились, унося прошлое и настоящее далеко-далеко за границу сознания. Лагерь спал.

Продолжение следует...