Все новости
ПРОЗА
3 Августа 2022, 17:00

Прозревшие небеса

Холодный осенний ветер гонял по площади пыль, пополам с опавшими листьями. С июня месяца не было дождей, и из-за этого, к середине сентября, город походил на скверную чёрно-белую фотографию. Пыль скрыла все краски, кроме чёрной и серой. Чёрными были пустые глазницы окон, обеззубевшие рты парадных и заваленные мусором арки дворов-колодцев. Всё остальное, включая небо, было покрыто мерзостной буровато-серой пылевой коростой. Люди, изредка проходящие по площади, были такими же безгранично серыми: безрадостные лица, согбенные спины и одежда, лишенная ярких цветов...

– Может быть, той же пылью?

Ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Кто-то хороший мог спросить его об этом в пустой кухне? А значит, нечего отвечать...

Ходики мерно тикали, ведя отсчёт его проползающей мимо жизни. Водка в рюмке стала теплой, огурцы в блюдце на столе заветрились, а он всё так же смотрел в одну точку: на лопасть голландской ветряной мельницы, элемент дурацкой стилизации на обоях "под старину". Впрочем, и этой лопасти он также перед собой не видел. Его упёртый в стену взгляд видел совсем другие картины...

 

Ему шесть. В громадной русской печи потрескивают сухие поленья, вкусно пахнет картошкой и дымом. Ещё совсем раннее утро, еле расцвело, но в те годы в деревнях вставали рано: нужно было подоить корову, процедить через стираную марлю парное молоко, выпустить скотину на выпас, собрать в курятнике свежие яйца к завтраку... И ещё десять срочных дел. А сегодня бабушка встала даже раньше обычного. Потому что сегодня – шаньги. Он, как можно тише, перекатился по поскрипывающей дореволюционной кровати и приник глазом к дырочке в дощатой перегородке между спальной и кухней. Бабушка, в испачканном мукой переднике, толчёт в чугунке картошку – лучшую начинку для шаньги. Она, конечно, сразу заметила, что он проснулся, но виду не подаёт. Она очень добрая, поэтому не станет нарушать его игру, позволит ему думать, что он смелый разведчик за линией фронта, поэтому очень ловок и бесшумен, совсем как в том кино по телевизору...

 

Ему двенадцать. Школьный двор. Одноклассники стоят в кружок, а напротив него стоит друг. Им нечего делить, но решено было выяснить, кто же сильнее. Поэтому друг зло смотрит на него подбитым, уже начавшим "заплывать" глазом, и зажмурившись, крепко бьёт его кулаком в лицо. Попадает. Из разбитого носа сочится кровь, но никто не вмешивается. То, что происходит сейчас в кругу одноклассников – дело только этих двоих. Только им решать, закончить ли драку "первой кровью", или продолжить до признания одним из них поражения. Они оба гордые. Они продолжают. Завтра родителей вызовут в школу, и накажут обоих. Да что там, уже сейчас, после драки, они поднимут с травы портфели и пойдут домой вместе, благо живут в соседних подъездах. Но всё это – потом. Сейчас нужно победить, доказать что-то. Что? Ни один из них ещё не понимает...

 

Ему шестнадцать. Вечер, дорога за "Вещевым рынком". Они целый день гуляли по городу. Сейчас, к вечеру, стало прохладно, и она идёт, накинув на себя его старую джинсовую куртку. Сегодня он ей скажет. Давно хотел сказать, но не хватало решимости. В конце концов, они встречаются уже три недели, и он сумел прогнать её "бывшего парня", не смотря даже на то, что тот был старше. А значит – теперь он имеет право. Он скажет ей, а потом предложит быть его девушкой. Она, конечно, согласится, и... Он говорит. И получает первый, в своей недолгой жизни, поцелуй в ответ. Она смущается, говорит, что хотела поцеловать в щёку, но он повернулся. Дальше они идут молча, они всё сказали друг другу. Он провожает её до дома, открыто держа за руку. И его приподнимает от счастья. Видит весь двор. Видит её отец. Но это уже не важно...

Ему двадцать один. Дача, вечер, вокруг только самые близкие друзья. Время шумных тусовок, на двадцать человек, осталось "в молодости". Теперь они собираются только ближним кругом. Который, год от года, становится всё теснее. Разумеется – шашлык и водка. Девушка тихонько играет на гитаре на первом этаже и поёт лирическую песню своего авторства. До него доносится: "Зачем ты пришла? Осень, тихая боль души моей... Зачем ты пришла? Мучить меня привела палачей...". Его же "палач" сейчас – другая девушка. На двадцатиоднолетие он решил проколоть себе левое ухо, "на память о неформальной юности". И вот сейчас это как раз и происходит. Лучший друг снимает весь процесс на "мыльницу", что бы потом ещё раз просмотреть всю процедуру. Выглядит и правда смешно, он уже довольно толст, к тому же стрижен наголо...

 

Ему двадцать семь. Они с другом заглянули "на посидеть" к третьему на работу. Водка, колбаса и разговоры. Разговоры, в основном, о работе. Все трое работают в одной сфере. Хотя теперь и в разных компаниях. Знакомы давно, так что общих тем – хоть отбавляй. Мало-помалу разговор заходит о том, что нужно бы закупить необходимый минимум оборудования и попробовать работать "на себя". Принципиальное решение было принято довольно быстро, двое из трёх друзей поделили функции на будущей фирме, и гулянка пошла своим чередом. Они тогда ещё не думали, что пройдёт совсем немного времени, и несмотря на пессимистичные прогнозы родных и близких, они всё же откроют своё дело...

 

Внезапно, как-то рывком, он очнулся от видений прошлого. Перевёл взгляд за окно. В небе медленно сгущались тучи.

– Не в первый раз. Всё равно ни капли не выпадет.

Да кто же может говорить в пустой кухне? До погруженного в грёзы сознания доходит, что обе фразы произнёс он сам. Вяло усмехнувшись, он взглянул на часы. Без четверти восемь. Ага. Он взял левой рукой со стола рюмку, вилкой, зажатой в правой, подхватил с блюдца квёлый огурчик. Резко выпил и понюхал огурец. Без аппетита закусил.

"Что я здесь делаю? В этом долбанном пропылённом городе? Как так получилось?" Он не первый раз задавал себе эти вопросы. За тридцать лет, проведенных вдали от его родного города, расположенного на семи холмах меж двух рек, он ни разу не смог на них ответить.

Ветер так же гонял по площади пыль, но заметно усилился. Небо наливалось грозой. Впервые, после гражданской войны, ему захотелось взять в руки оружие. Именной "Грач", полученный из рук главнокомандующего в день капитуляции тогдашней правящей верхушки, он регулярно чистил и смазывал. Лишенный смысла, но необходимый ритуал. Теперь же "Грач" явно позвал его из глубин сейфа. Кронштейн, на ножке кухонного стола, с сухим щелчком выпустил трость. Тяжело опираясь на неё, он поднялся со стула и, сильно хромая, прошел в кабинет. Сейф в его кабинете не был скрыт за картиной, как у многих его коллег по штабу, и запирался только на ключ, всегда торчащий в замке. Он справедливо полагал, что в его квартиру добром не полезет ни один вор. Его, в отличие от опереточных вояк из штаба, боялись. И всё ещё уважали. Хотя бы за то, что на переговорах о передаче неких островов "союзникам", после принятия положительного решения, он встал, сорвал с кителя орденские планки, и молча вышел из зала. За этот поступок, кстати, его уважали и "союзники". Только "демократическая западная пресса" сделала из этого свои выводы...

"Грач" привычно лёг в руку. Он вынул обойму – полная. Ещё один патрон, по традиции егерей, в патроннике. "Всегда на страже". Ну-ну. Здесь же, в сейфе, лежала сложенной его старая тёмно-зелёная егерская форма. Та самая. Со следами вырванных "с мясом" орденских планок. Он не принял назад ордена. И не принял новой формы. А на заседания штаба, до последнего, ходил в этой, в знак протеста против разбазаривания земель, населенных, кстати, соотечественниками, большинство из которых не желало оставаться там после отделения, вот только денег на переезд им почему-то не выделялось и жильём никто их не обеспечивал. Машинально, чисто на рефлексах, он надел форму. Бросил на кушетку халат, в котором был до этого, и сразу превратился из седого, неопрятного мужика, в гордого полковника славных егерских войск. Впрочем, при его попытке сделать шаг, иллюзия сразу рассеялась, он снова стал обычным хромым дядькой, зачем-то напялившим старую, выцветшую форму. Застегнув портупею с кобурой на поясе, он поднял с пола упавшую трость и побрёл назад, на кухню.

Водка, стоявшая в ведёрке для шампанского, уже успела степлиться, так как лед давно растаял. Огурцы капитально подсохли сверху. Но его это мало смутило – в окопах гражданской всё это сочли бы огромным богатством. Взяв с полки чистый стакан, он налил его до краёв. Встал. Вытянулся в струнку. И выпил одним махом, за всех, кто погиб в той войне.

В дверь звонили.

Потом стучали.

За ним приехала министерская машина.

Его ждали на встрече дипломатической миссии союзников.

А он представил, как будет улыбаться этим людям, считающим его убийцей. Но вместе с тем, с интересом всматривающимися в его лицо, стремясь запомнить черты лица этого страшного динозавра, который тридцать лет назад убивал своих же сограждан. Только для того, чтобы не допустить исчезновения страны, правители которой грабили свой собственный народ. И от которой тогда только ленивый не отрывал территории кусками.

Ему стало тошно. Он поставил стакан на стол. Застегнул верхнюю пуговицу кителя. Вынул пистолет из кобуры. Вытянулся в струнку и резким движением, отдающего честь старшему по званию, рванул пистолет к виску...

 

Грянул гром. Ливень, собиравшийся целую вечность, наконец начался. Жгучими хлыстами сбивая пылевой налет со стен домов и деревьев, дочиста вымывая тротуары и площади, мутными потоками вынося мусор из дворов-колодцев, с Прозревших Небес хлестала вода. Где-то глубоко внизу, в подъезде старинного дома, колотил кулаками в дверь молоденький ординарец. Где-то, несмотря на все войны и революции, хитрые политики вели тайную торговлю кровью своего народа. Но всё это стремительно становилось прошлым. Душа полковника возносилась на суд в тугих струях дождя.

Автор:Константин ЛИСТКОВ
Читайте нас: