Пес Рыжик и гром

Пес Рыжик появился у нас в садовом кооперативе где-то лет 12 назад. Морозным розовым утром мы с женой узкой и глубокой тропинкой в сугробах шли за водой на родник: только ради этих минут стоило зимой приезжать на дачу. И около самого родника неожиданно навстречу нам с тропки, ведущей от дома сторожа, выкатился рыже-белый крошечный комок, он тоже растерялся от неожиданности и стал пятиться назад по узкой, но глубокой тропке в снегу. Не надо было гадать, как звали щенка: разумеется, Рыжиком. Так оно и оказалось. Запомнились розовые подушечки лап, когда он, все-таки сумев развернуться, убегал от нас.

Оказалось, что к нашему другу Славе Полянину пришел плотничать сторож из соседнего садового кооператива, и Рыжик пришел с ним. Плотник-сторож Петр в прошлом был известным спортсменом-боксером, а потом тренером, но, как это почему-то часто бывает с добрыми людьми в России, по какой-то причине запил. Жена, разумеется, от него ушла, он пропил все, что только можно было в квартире пропить, а потом и саму квартиру, и теперь жил в садовой сторожке. И бывшие друзья-боксеры, в силу свого твердого характера выбившиеся в люди, давали ему возможность на своих дачах подработать.

Со временем, когда Слава распрощался с плотником-сторожем Петром, потому что тот стал собирать в Славиной бане, в которой, плотничая, жил, забулдыг из окрестных садов с подобной судьбой, уже немного подросший Рыжик стал приходить к нам в гости один и в конце концов остался у нас жить. Был у него, может, по причине бомжеватости его хозяина, скверный характер, он знал, когда и к кому нужно подлизаться, когда, наоборот, кого облаять и даже безнаказанно ухватить за ногу. Мало того, что он устроился приживалкой к нам, он еще пытался верховодить нашими собаками, и, что нас удивляло, у него, крошечного против них, это получалось: он подавлял их не то чтобы поведением против собачьих правил, а обыкновенной наглостью и тем, что все они родились и росли уже при нем, и потому, согласно собачьей этике, он оставался для них паханом-авторитетом.

Так, в результате постоянного третирования он отвадил от нас сына Динки, большого доброго и умного пса Дика, которого я очень любил и который ушел жить в соседний коллективный сад, потому что псу-кобелю нужна самостоятельность и своя территория. Того и другого Рыжик его лишал, а на то, чтобы схватить его за загривок и как следует потрясти и тем более разорвать в клочья, у Дика был излишек собачьей деликатности. Я несколько раз наказывал Рыжика, он делал вид, что не понимает, за что, и начинал обиженно скулить, понуро ходить с оскорбленно-униженным видом и всем жаловаться на свою жизнь. Но стоило мне отойти в сторону, а тем более уехать в город на неделю, он принимался за свое, мало того, он начинал мстить Дику за понесенное из-за него унижение. Я по сей день жалею, что из-за засранца-приживалки Рыжика мы потеряли Дика. Но я не знал, как выйти из создавшегося положения. Выход, конечно, был: раз и навсегда прогнать Рыжика. Но не поднималась рука. Плотник-сторож Петр больше не появлялся на горизонте (только однажды, наверное, лет уже пять назад, он неожиданно заявился в тщательно отутюженном белом костюме, но без рубашки и даже без майки, в туфлях без носок; пышная седая растительность кудрями вилась на его загорелой груди, она очень эффектно выделялась на белом пиджаке и была как бы вместо банта, которые светские щеголи носили в девятнадцатом веке). И я не знал, жив ли он был вообще, и потому у меня не поднималась рука прогнать Рыжика, он мог быть бездомным. А умный красавец пес Дик вскоре пропал и из соседнего кооператива. Поговаривали, что он стал жертвой семьи корейцев, поселившейся на соседнем железнодорожном полустанке. Уже вся округа роптала на них: вроде бы трудяги-огородники, но съели уже всех в округе бездомных – и не только бездомных – собак.

Но зимой Рыжик, в отличие от остальных наших собак, которых худо-бедно кормил наш сторож, по-прежнему куда-то уходил, а весной возвращался сытый, даже разжиревший, но весь черный, в угольной пыли. Как мы предполагали, кормился около столовой в одном из недалеких от нас пансионатов и ночевал в котельной. Как мы в шутку говорили: на зиму уходил «на заработки», иногда появляясь у нас по субботам и воскресеньям, «получив отгул». Мы все гадали, какую кличку он носит там. Скорее всего, тоже Рыжик. И вот только недавно я случайно узнал, что сторож-плотник Петр жив, что Рыжик зимами живет у него, действительно подкармливаясь в соседнем пансионате, где прикидывается бездомным, и Петр, в свою очередь. гадает, у кого живет Рыжик летом и как его там зовут.

Приходя весной с зимовки, Рыжик начинал ныть, жаловаться на жизнь, чтобы его приветили и не прогнали. Заискивать перед Динкой, которая на него ворчала: где, мол, столько шлялся. Получив у нее прощение, в удобный момент проскальзывал между ног в дом, устраивался в закутке у теплой печки, благодарно и скорбно смотрел на всех слезившимися глазами. Но, отогревшись и убедившись, что его не прогонят, начинал чувствовать себя хозяином и третировать наших собак. Что удивительно, они, будучи в два-три раза больше его по размеру, подчинялись ему, разумеется, исключая Динку, которая была женского полу.

Но рассказ о Рыжике я начал по другой причине. Когда начиналась гроза, все собаки прятались кто куда: в конуру, под крыльцо, под веранду. Особенно боялась, просилась в дом Динка (я подозревал, что зимой в нее стреляли горе-охотники, надо же в кого-нибудь пальнуть в досаде, что под ружье не подвернулась никакая дичь). Рыжик был единственный, кто выскакивал в дождь, в ливень, высокого задирал голову и лаял на каждый удар грома.

И так в каждую грозу из года в год. И теперь, когда Рыжик уже стал совсем старым и весной приходит уже через силу (у него болят суставы), плаксиво жалуясь на свою жизнь, он стал подчиняться другим собакам и даже заискивать перед ними. Но как только начинается гроза, он выскакивает из под веранды на каждый удар грома и остервенело и бесстрашно облаивает небеса.