Синий волк. Часть четвертая

10.

В город Сарайшик входил караван из Китая. Генуэзский купец приказал остановить у караван-сарая, где навстречу ему уже выбежал слуга. Другие слуги уже разгружали шелка, фарфор и пряности.

Купец ревностно следил за разгрузкой, подсчитывал тюки. Во дворе караван-сарая звенела многоязыкая речь, под навесами, в тени, пили чай китайские, венецианские, генуэзские купцы. Жизнь в Сарайшике шла своим чередом.

С балкона караван-сарая было видно, как Эдиге в окружении женщин, смеющихся и ярко одетых, поднимает чарки с вином в кабаке:

– Эй, подайте-ка нам еще вина! – крикнул он служке.

– Бутыль вина темнику Эдиге! – крикнул служка виночерпию, и тот поспешил наполнить еще одну бутыль.

– Какой ты красивый, Эдиге! – говорит женщина. – Какой сильный! Ты настоящий воин...

– В детстве меня называли Сахарная голова, – сказал Эдиге и поцеловал ее в губы.

– Ты и сладкий, как сахар! – рассмеялась женщина.

Новое увлечение появилось у Эдиге – он стыл искусным каменотесом. Он выстроил себе мастерскую, пристройку к своему скромному одноэтажному дому, подаренному ему эмиром. В мастерской стояло несколько туфовых и гранитных валунов. Некоторые были неотесанные, а два уже готовые – это были надгробные камни с каменными узорами и картинами на сюжеты старинных легенд и сказаний.

Эдиге ходил на реку, выбирал камни. Однажды, выбрав один из них, он поднял его и потащил в свою мастерскую под соломенным навесом, рядом с его домом. Эдиге выбивал рисунок стрелка с луком на каменной стеле. Пришел Еринчин.

– Похоже, ты знаешь души камней, – сказал шаман, когда они присели отдохнуть, и гость закурил длинную медную трубку.

– Знаешь, Еринчин, люблю угадывать по внешней стороне камня, даже обветренной и просоленной, что у него внутри, сколько в нем слюды, белых и голубых кристаллов, – сказал Эдиге. – Жизнь так прекрасна, Еринчин...

Ночью, чувствуя приятную усталость от праведных дневных трудов, Эдиге мирно спал в своей постели под балдахином из выкрашенной синей кобальтовой краской шкуры дикой козы.

Как-то раз во сне Эдиге явилась богиня Умай в шапочке с тремя колпачками, в длинном развевающемся платье и с чашей в руках. Она сказала:

– Ты не закончил мою статую, это плохо, я сержусь на тебя. Довольно грешить ночами с замужними красавицами, тебя ожидает другая жизнь.

Она достала из чаши, в какой она обычно приносит новорожденным молоко, маленький камешек и вложила в раскрытую ладонь Эдиге. Когда юноша проснулся, в его ладони и вправду лежал маленький слюдяной камешек, на котором ясно очерчивался образ богини. Он помолился духам предков и отправился в свою мастерскую под соломенным навесом.

Камень поддавался легко, и, глядя на данный ему свыше образец, в волнении и воодушевлении Эдиге нанес на подготовленную плиту круглолицый образ Умай в короне из трех колпачков с цветочными бутонами на конце каждого из них.

Покуда он увлеченно работал, мимо его открытого навеса по крутой каменистой дороге прошли девушки, которые несли на головах изготовленный ими сладкий сыр – иримшик, обернутый в белые, с красными шерстяными кисточками полотенца.

Эдиге бросил взгляд на их загорелые босые ноги в подоткнутых к поясу по бокам длинных юбках (так удобнее им было взбираться по камням), и вдруг что-то заставило его бросить свое занятие и прильнуть к плетеной ограде мастерской. Внимание его привлекла одна из девушек, Шолпан, прелестница, словно пришедшая из персидской сказки. Девушка, заметив его взгляд, остановилась и под хохот спутниц сказала ему:

– Чего ты смотришь? Хочешь свежий иримшик? Я сама его приготовила!

– Хочу, – ответил Эдиге.

Шолпан сняла с головы тюрбан с иримшиком, развязала узел и, отломив кусочек, протянула ему.

Эдиге откусил иримшик.

– Очень вкусный.

Девушки, и с ними Шолпан, уже удалились, оборачиваясь на застывшего у плетня Эдиге, и все подшучивая над ним, а он еще долго стоял, сжимая в руках иримшик, не в силах отвести глаз от Шолпан.

11.

Он изнурял себя тяжелой работой, работал с камнем, не покладая рук. Статуя Умай была готова.

Без повозки, на своих плечах, он отнес в степь изваяние Умай, сам установил его, вырыв глубокую яму в высохшей твердой земле. Стал молиться возле нового бал-бала:

– Умай, отпусти мое сердце на свободу, к старым подругам и дням, полным трудов. Дай мне позабыть Шолпан... Меня мучит эта привязанность, я не привык так жить…

Но Умай молчала.

– Если это расплата за то, что местные мужчины, не зная того, воспитывали не только своих детей, но и моих, то я покончу с прежней жизнью... – сказал Эдиге, обращаясь к богине, и принес клятву Умай.

Вернувшись домой, Эдиге надел свой лучший сюртук, подпоясался ремнем с бирюзовой пряжкой, повязал на лоб черную кожаную ленту, и, взяв в руки комуз, отправился в горы, туда, где Шолпан с девушками собирала хворост.

Дождавшись, когда девушки окончат свою работу, он будто невзначай уселся в высокой траве на склоне и начал петь.

Девушки остановились и, увидев, что это поет Эдиге, поспешили вниз, к своим домам, оставив Шолпан одну слушать его сердечные признания.

Шолпан стояла, бросив охапку хвороста, скрестив на груди руки, и насмешливыми глазами глядя вдаль. Эдиге кончил петь. Он сказал:

– Хочешь, я сочиню для тебя песню о Небесном охотнике? Там будет говориться о том, как Великий Тенгри, небесный вседержитель приказал Небесному охотнику убить старое Солнце, чтобы подарить людям новое, более сильное, которое поможет им взрастить травы на пастбищах и урожай на полях.

Он дал Небесному Охотнику радугу вместо лука и молнию вместо стрел. Небесный охотник подчинился воле Тенгри, и погнался за великим зверем. Когда поверженный гордый олень упал, коснувшись своими величественными рогами матери-земли, над землей взошло новое Солнце – новый молодой зверь, стройный, с серебряными рогами и золотыми копытами, поднялся в небо, и вновь пастбища налились соками свежей травы, и дым закурился над людскими очагами.

Выполнив свой долг, Небесный охотник пал замертво, ибо выполнил ту тяжкую миссию, которую возложил на него Тенгри, только для этого был послан на землю Небесный охотник. А поскольку он не был богом, то под силу ему было выполнить только одно божественное поручение.

И он выполнил его, потому как хорошо знал – чтобы родился новый мир, должен умереть старый... И еще я спою о том, что во всем Дешт-и-Кипчаке, от самого Байкала и до Дуная, нет на свете девушки, прекрасней, чем Шолпан – Утренняя Звезда.

Шолпан выслушала его, подняла связку хвороста и молча двинулась своей плавной поступью в высокой траве. Эдиге взялся помочь ей, но она отвела его руку и жестом показала, чтобы он не смел следовать за ней. Эдиге опечалился и решил, что песня не понравилась ей, как вдруг, обернувшись, она сказала:

– Завтра в час, когда кузнечики стрекочут особенно громко, жди меня здесь, на этом самом месте.

Он возвращался домой радостный. Принес щедрые дары богам, и глаза его были зелены, словно в пасмурную погоду, хотя на дворе во всю светило солнце.

В назначенный час Шолпан пришла. Они ели дикую малину. Шолпан, слушая рассказы Эдиге, принимая ягоды из его рук, поправила волосы, и на лбу ее осталась красная полоса. Тыльной стороной ладони Эдиге вытер пятно и поцеловал это место. Шолпан вспыхнула и решительно отодвинулась от него подальше. Она сплела венок из васильков и колокольчиков, надела его на шею Эдиге и сказала:

– Теперь ты похож на бозкурта – синего волка, – и рассмеялась.

Дома мать сказала Шолпан:

– Эдиге родился в год Верблюда, у него и душа двугорбая: когда силы его истощаются в одном горбе, он черпает их из второго. Не связывайся с ним, он колдун, да к тому же пришлый.

– Он красивый, мама. У него глаза ярко-зеленые в пасмурную погоду и почти желтые – в солнечную. А в дождь он становится похожим на волка...

– Ишь ты, как далеко зашло... Больше к нему ходить не смей, не то ты нам – не дочь. Он не человек, а оборотень, и ночами он серым волком вместе со своими собратьями воет на луну.

Шолпан испуганно посмотрела на мать, заплакала:

– Мама, мне страшно!

– Вот то-то же... – мать обняла ее.

Продолжение следует…