4
Когда мы сели, председатель поприветствовал присутствующих:
– Здравствуйте, уважаемые дамы и господа. Сегодня наше заседание будет посвящено обсуждению последнего выпуска программы Эльзы Хазиной «Книжный дом». Напомню, программа была посвящена теме алкоголя в произведениях литературы. Это чрезвычайно актуальная для России тема. Итак, вначале пусть выступит автор. Эльза, очень красивая и талантливая девушка, восходящая звезда башкирского телевидения. Я смотрю, Эльза пришла сегодня не одна, а с очаровательными подругами.
– Это сильный ход. Господа литераторы, вот какую надо приводить с собой очаровательную группу поддержки! – услышала я сзади чей-то уверенный и бодрый голос.
Ободренный таким напутствием, Худабердыев сказал:
– Эльза, прошу к трибуне. Расскажите нам немного о себе.
Моя подруга пожала плечами. Я с ее слов уже была наслышана о непосредственности председателя.
– Может не надо, Радмир Руальдович?
Однако Худабердыев уперся рогом.
– Надо, у нас традиция такая!
Эльза, для вида вздохнув, но с явным удовольствием на лице, вышла вперед. Тем не менее, она оказалась кратка:
– Я очень рада выставить на суд публики выпуск своей программы. Считаю, что я смогу почерпнуть из откликов зрителей что-то новое для себя.
Председатель, явно приготовившийся к яркому и эмоциональному рассказу, смутился.
– Это все?
Хазина скосила взгляд.
– Краткость – сестра таланта.
Худабердыев заворочался как медведь в берлоге.
– Ну хорошо-хорошо, а тогда расскажите как вы вообще попали в тележурналистику, как вам пришло в голову создать такую передачу – «Книжный дом» да еще с обозрением произведений местных поэтов и писателей, созданных на русском языке? У нас все-таки не Москва, Екатеринбург или даже Казань. Разве вы не историк по образованию?
Моя подруга решила здесь быть подробнее. Я уже не помню точно, что именно она ответила в своей длинной речи, но смысл последней сводился к тому, что хотя она и татарка и интересуется, прежде всего, историей татар в Российской империи, сама она говорит и пишет на русском языке. Стало быть, ей с руки обозревать творчество именно русскоязычных авторов. Сперва, конечно, она планировала приглашать исключительно научных работников и популяризаторов науки. Но начальство сказало, что это будет слишком скучно. Следует разнообразить передачу за счет мастеров изящной словесности. Так возникла окончательная концепция «Книжного дома». К счастью, совсем недавно у нее случилась судьбоносная встреча с неформальным главой местных русскоязычных литераторов, чему она несказанно рада. Тем не менее, не стоит забывать об общероссийском контексте и игнорировать творчество ведущих современных мастеров прозы вроде Пелевина и Сорокина. Хотя сама она предпочитает исторический жанр в литературе и фильмах.
Зато я помню, какими словами заключила Эльза свою речь:
– Я избрала науку и журналистику своей судьбой. Потому что я считаю, что работа, карьера – самые важные составляющие в человеческой жизни.
Председатель был полностью удовлетворен.
– У публики есть вопросы к госпоже Хазиной?
Обернувшись, я увидела поднявшегося откуда-то с последнего ряда пухлого, словно тесто на опаре, небритого детину в трико. Лицо парня покрывала двухнедельная щетина, но сам он производил впечатление повзрослевшего телепузика.
– Есть!
Худабердыев насторожился, хотя явно был доволен мгновенной реакцией публики.
– Мы все во внимании, господин Базановский.
– Я вот тут услышал из уст уважаемой телеведущей, – затараторил бойкоперьевец, – что сухой закон в СССР был принят при Андропове в 1983 году. Но это же общеизвестный факт, что в 1984.
– Все, больше вопросов нет? – облегченно выдохнул председатель. – Тогда перейдем к обсуждению. Господин Алтуфьев, прошу вас! Пожалуйте за трибуну! Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
К трибуне вышел молодой человек с непроницаемо черным взглядом. Он оказался очень краток:
– Концепция «Книжного дома» госпожи Хазиной мне напомнила речи Геббельса. В них 99 процентов лжи и 1 процент правды. Ну вот, собственно говоря, и все.
Председатель смущенно улыбнулся, явно не ожидая, что коллега подложит ему такую свинью. Он с надеждой оглядел зал, будто ища у него поддержку.
– Интересное суждение. Но… может у кого-то будут другие мнения? Можно с места.
– Радмир Руальдович, можно высказаться?
Мне снова пришлось обернуться, чтобы увидеть говорящего – худощавого остроносого молодого человека. Он мне показался совсем еще мальчиком.
– Пожалуйста, г-н Рыскалов.
– Я считаю, что теперь я могу не смотреть передачу «Книжный дом». Судя по тому, какую литературу в ней предпочитают обсуждать. Я думаю, высоколобая так называемая интеллектуальная литература себя изжила, скатившись до банального воспевания пьянки, наркомании и прочих антисоциальных вещей. Нужно создавать образы положительных героев. А Сорокина давно уже отправили на свалку. Пелевин – исписался. Что касается уважаемого председателя, то его собственный опус под сомнительным названием…
Похоже, что и в этот раз председатель «Бойкого пера» услышал не совсем то, что предполагал услышать. Хотя с выступившим я была согласна. Никогда не понимала ни Пелевина, ни тем более Сорокина. Зачем писать об извращенцах и ненормальных? Их итак вокруг полным полно. Меня всегда угнетало в русской литературе обилие психопатов. Кажется, после Пушкина и Тургенева она сошла с ума.
– Ммм… Женя, можно в другой раз? Сегодня мы обсуждаем не мою скромную персону, – заметил председатель. – У тебя по передаче Эльзы Хазиной все?
– Все.
Председатель нахмурился, хотя очки придали его кислой мине трогательное выражение.
– Спасибо. Кто следующий? – Худабердыев посмотрел на меня. – Может, выступят уважаемые гости?
Я с сомнением покосилась на Эльзу. В отличие от нее никогда не считала себя публичной персоной.
– Иди-иди, не стесняйся, – подбодрила меня подруга.
Я сразу вспомнила, как мы на лекциях в педуниверситете спорили с преподавателями. Во мне поднялась волна негодования. Сразу вспомнила одного лектора – изможденного браком с нелюбимой женщиной типа далеко за полтинник. С седыми висками, в поношенном костюмчике, он вставал за трибуну, бросал на первую парту какую-то авоську, и начинал ныть. Все у него было плохо, все виноваты. Лектор то и дело забывал о теме лекции и начинал жалеть нас, что наша молодость пришлась на ужасное время, что сейчас у девушек только один выбор – идти в жрицы любви или в содержанки.
Выйдя к публике, я сказала:
– Я вообще не очень понимаю, почему присутствующие сразу начали с критики. Я сама по профессии журналистка и нахожу такое поведение не совсем этичным. На мой взгляд, – я почувствовала, как заблестели глаза мужской части присутствующих, – автор вполне может высказывать свою точку зрения. Если вы с ним не согласны, то нужно приводить какие-то доказательства, а не тупо обвинять…
– Браво! Замечательная речь в защиту своей подруги! – захлопал, сорвавшись как в театре на аплодисменты, уже знакомый мне по первой реплике мужчина.
Я села с пылающим лицом. Вообще-то я не собиралась защищать Эльзу. Она сама могла за себя постоять. Я просто хотела воззвать к элементарной порядочности. Увы, волшебники-литераторы, как оказалось, не отличаются хорошим воспитанием.
Председатель посмотрел на Виргинию.
– А вы, девушка, будете выступать?
Виргиния, прищурившись, покачала головой.
– Я пока послушаю.
Худабердыев продолжил допрос своих питомцев:
– Может быть вы, господин Базановский?
При этих словах в зале возникло оживление. Мне тоже было интересно взглянуть на несостоявшегося стоматолога.
– А что я? А я полностью согласен с мнением г-на Рыскалова! – сказал Базановский.
– В прошлый раз вы тоже были согласны с его мнением, и в позапрошлый, – хмыкнул, несколько разочарованно, председатель. – Почему у вас никогда не бывает своего собственного мнения?
Базановский добродушно загудел, как согнанный с цветка шмель.
– Но я же не виноват, что он выступает раньше меня!
– Хорошо, тогда теперь я всякий раз буду начинать с вас, – парировал Худабердыев. – А теперь, прошу, господин Лупанков.
Лупанков оказался маленьким, кривоватым, кудлатым субъектом в черных брюках и темно-красном, как запекшаяся кровь, свитере. Двигался молодой человек медленно, как наполовину парализованный. Когда Лупанков говорил, казалось, он засыпает на ходу.
– Э-э… мэ-э… Как вам сказать. Ну, что сказать? Собственно говоря, не вижу предмета для обсуждения. Это тянет больше на ролик в «Ютубе». У меня, например, в ЖЖ есть ссылка на десять подобных записей, но я же не выношу их на обсуждение? Тем не менее ведущая «Книжного дома» – красивая девушка, поэтому смотреть передачу очень приятно. Смотришь на «Книжный дом» – и радуешься жизни, пусть даже через зеленое стекло.
Тут руку поднял высокий худой молодой мужчина в потертом свитере с болезненно-настороженным взглядом. Еще меня поразила его болезненная худоба. Глубоко посаженные глаза разделял тонкий, как лезвие, иудейский нос.
– Да, господин Свинцов, – по-детсадовски оживился председатель.
– Во-первых, сразу хочу предупредить воздержаться от съемки и фотографирования! – предупредил Свинцов. – Предлагаю начинать не с Базановского, а с меня. Мне кажется, я никому не навязываю своего мнения, кто не пьет – тот обречен на одиночество. Пить или не пить – решает каждый сам, но, к сожалению, большая часть населения нашей страны, не исключая творческую элиту, – пиороботы.
Зал немного оживился, но старики и старушки остались глухи и серьезны. Гулко хохотнул Базановский.
– Охо-хо, охо-хо!
– Простите, биороботы или пивороботы? – плотоядно облизнувшись, осведомился председатель.
Свинцов смутился, задумался, но потом сказал твердым уверенным голосом, с почти улыбкой, словно обрадовавшись неожиданной находке:
– Не знаю даже… био… хотя, нет, пиво – так круче.
– Великолепно! – бросил Радмир Худабердыев и тут же потянулся к давно рвущейся выступить девушке в полосатой кофте. – А теперь нам что-то хочет сказать Эля Обломова.
Вышла особа, несколько блаженного вида, в очках, с несколькими листочками в руках и возбужденно произнесла:
– Вы знаете, я дала маме посмотреть эту передачу. И она сказала…
Эля сделала таинственную паузу, открыла рот. Председатель добродушно засопел, поправил дужку очков.
– И что же сказала мама?
Из груди девушки вырвался электрически нервный смешок.
– Хи-хи… Она сказала, что много что видела, но такое, такое вообще ни в какие ворота не лезет!
Председатель даже зажмурился от удовольствия, хотя мне показалось, что это окончательный провал заседания, как серьезного мероприятия.
– Ну, скажите, не томите, что же такого в передаче крамольного обнаружилось? Какие-то гнусные физиологические подробности?
Эля зарделась и неизящно отмахнулась рукой-лапкой.
– Ой, что вы! Но я хочу сказать сейчас о другом. Передача госпожи Хазиной… Ведь это передача? По своей сути – она не что иное как трансцендентально вывернутый наизнанку перфоманс по мотивам текстов Павича. Точнее говоря, женский вариант «Хазарского словаря», в котором всего абзац отличается от мужского варианта. Я купила оба и потратила два месяца для того, чтобы сравнить варианты, и пришла к заключению…
В зале раздался стон. Впрочем, Обломову это не смутило.
– Ладно. Закругляюсь, хотя мысль, жалко, была плодотворной. Ну, помните, как выступающая рассказала, какое было для нее наслаждение готовиться к эфиру, приглашать гостей для беседы?
– Это все равно что хвалиться яичной скорлупой, какая она белая и круглая, когда у тебя яичница подгорела и воняет на всю кухню! – заметил с места мрачный Алтуфьев.
– Вот именно, о чем я и говорю! – с ликованием, как будто наконец выиграла в программе «Угадай миллион», воскликнула Эля. – И еще, в эмоциональном плане программа госпожи Хазиной напомнила мне первое стихотворение из цикла здесь присутствующего и уже подавшего две реплики господина Загорского «Оптимистичное нисхождение к зиме в четырех фрагментах». «О, этот пляж, где у воды я столько лет бываю летом… И струи обтекают след, как память, что всплывает где-то…» Но если кому будет интересно, можно провести интересные параллели с бразильской поэзией…
Глухие стоны в зале, как сходящиеся на школьном поле пыльные смерчики, слились в еле ощутимый тоскливый вой.
Элю еле удалось усадить. Она все болтала и болтала.
– Хорошо, – сказал председатель, крошечным платком оттирая пот со лба. – Кто следующий? И, господа, прошу наконец, как говорил Остап Бендер, ближе к телу, то есть к теме.
Продолжение следует…