Хроники Рождества. Часть пятая

Но увы, Миша делает по целине широкий разворот и возвращается в свою колею. Мы идём обратно.

Не в этот раз, Ящер. Смирись, старче. Наступает год свиньи, очевидно, его надо встречать немытым.

Сам посуди, и райские водоемы скрыты от тебя, и горячие озёра, полные серы, как-то очень недостигнуты... и вот кто ты после этого?.. А не знаю.

– Мы развернулись? – грустно спрашивает Лена.

– Да, – отвечаю я.

– Жаль, – вздыхает она.

Ни слова упрека, ни жалоб, ни сожалений. Она расстроена, я знаю. Но это огорчение она встречает стоически. Мише виднее. Какой смысл спорить, если он заботится в первую очередь именно о нас: о своей жене, детях и обо мне?

Ну и к тому же мы знаем, что он огорчён не меньше нашего.

Просто он альпинист. Он не станет швырять вещи, выходя из себя, как дошколёнок, и не станет рисковать попусту. Он починит машину и снова приедет.

Вот только... что ты там говорил ему про третью поломку, а, Ящер?.. Похоже, не видать тебе больше сероводороду в этой компании...

Уже в сумерках выбираемся на дорогу. Это не та дорога, по которой мы пришли сюда: Миша на полпути свернул, чтобы не идти обратно по своей колее, уже непроходимой для больной машинки. Это та дорога, что идёт вокруг первого поля. Она расчищена, неплохо накатана, ехать по ней дольше, но надёжней. Мы еле тащимся, но через 20 минут машина все равно глохнет.

Мрачный Миша забирает из кузова лопату, чтобы расчистить снег под брюхом машины, и ящик инструментов.

– Что случилось?

– Рычаги заклинило. Не могу переключить скорости вообще.

– Что будем делать?

– Чинить.

– Может, кого-нибудь позовем на помощь?

– Пока рано. Пока я ещё не знаю, что говорить, и нужна ли мне буксировка. Подожди, пока посмотрю что случилось.

– Ты включишь нам газовую печку? Или, может, пересадишь детей в кабину? Там ведь теплее?

– Мотор не работает. Там тоже холодно.

– Тогда, может, затопишь нам тут дровяную?

– Очень жаль, но, кажется, мне придется её снять и вынести. Подозреваю, что детали, до которых мне надо добраться, как раз под ней.

– Тогда, может, костер? У нас даже горячего чая нет.

– Я не буду сейчас с этим возиться, надо быстрее чинить машину. Пока не замерзла. Хотите – делайте сами.

Тем временем Миша отсоединяет от трубы дровяную печку.

– Ящер, помоги вынести...

Помогаю. Будка с выключенным мотором и газовой печкой теряет тепло в считанные минуты: у неё и стены, и пол металлические, а окна и дверь пригнаны по стандартам СССР, с учетом вентиляции. Окна стремительно затягивает густым морозным узором. Мне, как и Лене, остаётся только молча вздохнуть.

Я уже замёрз. У меня обычные тонкие носки, а стельки и кожа берцев остались влажными после вчерашней прогулки. Берцы уже в дуб. Лыжное термобельё, которое на мне сейчас, рассчитано на постоянное движение, а не сидение на пятой точке плоско, поэтому оно не особо греет. Ну и я, разумеется, не взял с собой не только штаны, но и теплую подстежку под свой армейско-зайцевский бушлат. Водолазка, джинсы, футболка, толстовка и бушлат-продувайка, вот и все мои одёжи. Ящер лох. Ящер ехал купаться, а не зиму зимовать без печки... Ящер знает Мишу?.. О, да.

Мне стрёмно жаловаться на то, что замерз. С одной стороны, это моя проблема: я знал, куда еду, с другой – чем они могут мне помочь? Они взяли с собой запасную теплую одежду, но это одежда для них и для детей. А Мише предстоит бог знает сколько времени лежать под машиной на снегу. Он и так забрал лишь свои тёплые вторые штаны-комбез, а вторую куртку оставил нам.

Лена уже выпотрошила детские рюкзаки, одела на детей их запаску, натянула на Матвея свои красные ватные длиннющие штаны-комбез, сняла с него обувь и надела вместо носков теплые варежки, велела длинные штанины подвернуть как в малышовом конверте. Ксюше достались теплые шерстяные носки и длинный свитер. Им она укутала ноги, а затем на них надели пятидесятилитровый рюкзак – как мини-спальник. Чтоб было хоть немного теплее

Второй рюкзак немедленно оприходовал Матвей и тут же начал в нем прыгать, как в мешке. Затем мы уложили детей на лежанку, укрыли курткой и свитерами – всем, что нашлось. Когда они согрелись, стало проще. Морально, в смысле. Однако ноги я чувствовать уже перестал. Сижу, на весу стучу ногами друг об друга, пытаюсь согреть. Ставить их на металлический выстывающий пол, особенно после того, как Миша, добираясь до раздатки, снял напольную секцию и в будку стало задувать снизу, совсем не вариант.

Лена предложила мне привезённые Мишей с севера унты. Я снял правый берец и с любопытством засунул в родную обувку заледеневшую ногу. Увы, великолепный олений унт был немножко не моего размера. Нога пролезла туда с трудом – пальцы уже не гнулись, – а внутри им не было места, чтобы шевелиться. Увы, я не чувствую особой разницы. И берец, и унт давно ледяные внутри и гремят снаружи. Ноги в них уже не согреются: дважды обмороженные раньше, с нарушенным кровообращением... – им просто неоткуда взять тепло. А унты сами по себе не греют. Они только сохраняют тепло. Уникальный термос.

– Эм... Лена, а можно я сниму обувь и укрою ноги полой твоей шубы?

– Конечно.

Снимаю унт и левый берец, надеваю запасные белые носки. Сажусь, как чукча – попа на одном сиденье, спина ровная (чтобы не прислоняться к холодной стенке борта), прямые ноги вытянуты вперед и спрятаны под полой лениной шубы. Не могу сказать, что теплее… Но не холоднее, это точно. Я просто ничего не чувствую.

Проснулся и завозился на своей подстилке Портос. Раньше он спал у печки – а теперь оказался рядом с дырой в полу.

У меня уже есть чукотско-северные планы относительно Портоса, но я не знаю, как отреагирует Лена. Она никогда не разрешала ему спать на кровати, в отличие от меня: я в морозы всегда приглашал на диван свою овчарку. Ксюша умница, всё схватывает на лету. Она нашаривает под сиденьем дрожащего Портоса (нарядная собачья курточка закрывает ему только чепрак и голову), за шкирку затаскивает на лежанку между собой и Матвеем, и, обняв, укрывает мишиной курткой.

– Правильно, – говорю я, – собаки очень тёплые. Один он на полу там бы замёрз, а так мы все об него будем греться, а он об нас...

– Как хорошо, что я взяла Портоса, – говорит Лена. – А ведь сомневалась, брать или нет!

– Я всегда верил, что от этой собаки будет польза, – говорю я, вспоминая всю ту прелесть, в коей был повинен этот неукротимый пёсий дух за 11 лет своей жизни.

– Портос хороший! – оживляется Матвей, и пытается лечь сверху на собаку и сестру. Те визжат и отбиваются, и тогда он начинает скакать вокруг них и тормошить. Это с одной стороны забавно, а с другой – хорошо, что они двигаются. Пока двигаются, не замёрзнут. Лично я уже не очень хочу двигаться.

Пока они там вертелись, я подложил под спину свой рюкзак с полотенцем и бельём (надевать второй комплект термобелья не рискнул, слишком холодно было даже думать о том, чтобы снять джинсы), одну ногу оставил под полой шубы, а вторую технично передвинул Портосу под пузико.

Вскоре старичок-фокстерьер, получивший печеньку и такое количество обнимашек за полчаса, какого не видел иной раз за целые сутки, укрытый курткой и согревшийся, счастливо захрапел. А у меня начали болеть ноги.

Это хорошо. Значит, отогреваются.

Вы думаете, в будке было холодно, страшно и молчаливо? Да щас. Это было время хихиков и веселья. Вертящихся детей, ловли сползающей курточки, прыжков в рюкзаке, болтовни и шуток. Большая часть моих знакомых заистерила бы в такой ситуации. Больше того… эта популяция заистерит от одного только этого рассказа. Потому что у них нет того, что уже есть у нас.

У нас не было чая и еды, не было тепла... зато было ... смирение ? покорность судьбе?... Не совсем так. Принятие мира таким, какой он есть? Да, пожалуй. Великая надежда, вера в позитив и внутреннее умиротворение. Если так выглядит настоящая вера в бога или в друзей ... значит, это прекрасно. Не могу сказать, что три часа пролетели незаметно, но и тягостными они не были. И страх был не более, чем опасением от реально осознаваемой и подконтрольной опасности. И опасность была не более, чем вероятностью: потому что уж кто-кто, а Миша умеет ночевать зимой в поле.

У нас было сколько угодно снега, чтобы построить иглу и достаточно газа и дров, чтобы без обморожений дожить в нем до утра или до спасателей, сочти Миша, что машина неремонтопригодна или нетранспортабельна, или что в кузове ночевать опасно даже с печкой. Кстати, да. Зимой в машине с неработающим мотором лучше не ночевать. Металл очень быстро и непрерывно остывает… И отнимает у живых тепло.

Однажды мимо нас прошла легковушка. Помочь они ничем не могли, отбуксировать машину, которая вдвое тяжелее, чем их собственная – тоже. Максимум что они могли – это предложили довезти до города одного человека. Одно свободное место... Мы отказались. Я бы не уехал, не бросил их в степи. А детей – двое. И им надо не в Энгельс, а в Саратов. Легковушка ушла к горящим на горизонте огням города, и других машин уже не было.

Время от времени Миша выбирался из-под днища и заглядывал в салон, а Лена спрашивала его, доколе сидеть и не вызвонить ли друзей, пока еще не совсем вечер и люди не отправились спать или не выпили. Ну мало ли, вечер выходного дня?... Однако друзей с джипами не нашлось, кто-то просто не взял трубку, а тот товарищ, который просил «звонить, если что», оказался как раз уже выпившим.

– А не позвонить ли соседу Диме? – спросила Лена.

– Нет, Диме звонить не хочется, – ответствовал Миша, – ему мы звонили в прошлый раз. И вообще мы ему слишком часто звоним.

– Да, Дима уже привычный, – хихикнула Лена, – с другой стороны, раз он привык, может и ничего?

– Нет, – ответил Миша. – Пока попробуем сами.

– Хорошо, – покладисто согласилась Лена.

Удивительный пример доброй жены... Знаете, как говорила бы с мужем в такой ситуации моя племянница? Теперь вы знаете, почему я предпочитаю встретить новый год с Леной и Мишей в степи, а не в доме у племянницы, объявившей «всесемейный сбор». Я не сомневаюсь, что племянница любит своего мужа, но мои уши не созданы для этой любви.