Белый подорожник. Часть третья

Во главе «посиделок» наше батальонное начальство. Перед тем как сесть на свою табуретку, я сдал боевой листок замполиту батальона. Мандражик весёленький бегал по мне. Разбор шёл без всякой интересности. Каждый из «начкаров» докладывал о своих делах насущных, в завершении называл оценку, выставленную дежурным по полку или караулу. У нас, несмотря на «беспредел караульный», оценка красовалась «отлично».

И пока шёл разбор, я заметил, что командир роты и замполит батальона, сидящие за «президиумом», ушли глазами вниз – читали тетрадный лист. Мой!!! В конце взял слово комбат. Он долго полоскал тех, кто проштрафился с плохой оценкой. И опять грузно кидал свое любимое изречение типа «вы же курки, а не цыплята…». Но я не вслушивался в его тираду, следил больше за лицами тех, кто читал мой листок. Это точно был мой! Сто пудов! Командир роты заулыбался, замполит тоже пустил незаметный смешок. Потом бумага перешла к старшему прапорщику из нашей роты, носившему густые усы. Он скользнул вяло глазами. И пока он читал, я столкнулся с взглядом замполита, нашедшему меня в лесу других военнослужащих. Его глаза сверкали одобрительным огоньком. Или мне показалось? Офицеры потом зашептались, будто обсуждали что. И я приметил: мой листок не вернулся в общую стопку, что возлежала возле комбата. Моя «крамольная» писанина осталась у старшего прапорщика. Значит, будут песочить после разбора. Рядом со мной сидел рыжий Санёк, он соучастник событий в карауле. И про «боевой листок» в курсе; да все, кто был в карауле, его читали, кроме «витька» несчастного, конечно. Санёк что-то мне шепнул на ухо; и он углядел хождение листка среди офицеров. Наверняка что-то произойдёт! Когда «театр» закончился, мы тут же спустились в свою роту. Время подшиваться, приводить себя в порядок. Короткая свобода до сна. А сон – тоже плен… плен иллюзий. Но не прошло и десяти минут, как объявили общее построение на взлётке. Мы тут же метнулись на команду дневального. Вообще, общее построение очень классная вещица. Ели хочешь, чтобы тебя выслушали, не перебивали, то лучше армейского построения не найти. Жаль, что на практике на «гражданке» невозможно этот метод применить. Но я отвлёкся…

Итак, когда вся рота построилась, из канцелярии вышли командир роты и старший прапорщик, тот, что с пышными усами. Они стояли перед нами молча несколько секунд, а может, и минуту со сосредоточенным серьёзным видом. Во всяком случае, очень пытались так выглядеть. Но смешинки проскальзывали, они прямо-таки прыгали отовсюду. Однако решительно сверлили глазами, как буравчики, каждого. Наконец дошли до меня, стоящего возле своего третьего взвода. Командир роты держал руки за спиной. А прапор наконец скомандовал:

– Айвазовский, выйти на два шага вперёд!

Рота вся заходила ходуном от смеха, будто все прекрасно знали: отчего и почему? Я недолго думая вышел из строя. На тот момент из-за спины командира роты вынырнул мой «боевой листок».

Стоп! Пожалуй, стоит прервать диалог. Многие фразы просто выпали, остались в прошлом. А присочинять лишние каркасы фраз как-то не хочется. Но смысл общий таков: всё обошлось более-менее. Пожурили, похвалили за выдумку. Командир роты и вовсе грозился впредь мои художества оставлять у себя – на память. Что он и действительно делал в дальнейшем. Я же продолжал свои художественно-юмористические опыты с боевыми листками, тем более видел в этом некий творческий вызов самому себе, как-никак буйных, шальных караульных денёчков почти не случалось. Дежавю серости, повседневности в своём репертуаре. Ещё приложил я руку и на стенгазету и прочую ротную агитацию, что висела рядом с канцелярией. Пытался рисовать. Помог в этом нудном труде приятель, ротный писарь из Подмосковья. Острил, доводилось, как «осётр». Осётры тоже острят, но наука об этом не знает.

А вот от Болдырева мне досталось с лихвой, когда к нему случайно попался тот листик караульный. Кажется, когда он оставался на ночь в роте, расположившись на стульях в канцелярии. Мне снова пришлось отжиматься… до конца, пока не рухнул. И выслушивать его рёв как у тираннозавра. Дальнейшая судьба «витька» была незавидной. Его потом переводили из одной роты в другую: нигде не мог ужиться. Странно, что вообще не гнали из армии. Помнится, как-то лейтенант заявился в нетрезвом состоянии на полковое КПП, где я и дежурил. Раньше такого за ним не водилось. Надумал завалиться у нас спать. Пытался выставить – он ни в какую. Началась буча, как бы борьба между мною и им. Он, как оказалось, совсем хиленький, словно дистрофик, силёнки детские. Хоть я и не качок, но с ним легко справился. Одним словом, выгнал наружу проблему. За малейшую потасовку с офицером обычно следует серьёзное наказание, вплоть до ссылки на «губу» с разжалованием в рядовые. Но Болдырев, будучи лейтенантом, уже не являлся офицером, а значит…

Хватит о нём. Грустно наблюдать, как человек опускается. Но достаточно теребить жизнь человека. Тем более пора завершать свои культурно-литературные истории из армейской жизни, которые, возможно, и не так занятны, как мне кажется. Да, я грел себя в те годы книгами, ужасными своими стихами, выступлениями на сцене. Творил как мог и что мог. При приближении демобилизации… фу, словечко какое, я не стал заводить дембельского альбома, напичканного армейским фольклором. С фотографиями у нас не ахти. В те годы фотограф всего один на весь полк, и то все его плёнки подотчётны, и сфотографироваться нелегально очень сложно. Да и он жадничал. У многих набралось за годы службы, ну, порядка двух-трёх фотографий. Беда! Вот и пичкали все больше застарелыми армейскими выражениями, умеющие рисовать – ляпали рисунки типа бравого солдата-дембеля с девушкой в обнимку. Пресно, никакой индивидуальности. Выдумки. Я же просто заполнял свой блокнот своим языком. Что-то дорисовывал приятель-тёзка из Чехова. И блокнот до сих пор жив и здоров, полёживает в коробке.

И я, закончивший армейскую службу, бог знает когда – вижу, бывает, сны: своё возвращение в полк в качестве гостя. Якобы приехал проведать, как вы там?.. И глянуть, как там поживает белый подорожник?