Елена Прекрасная. Часть третья

Петр Васильевич (в противовес супруге) поддерживал непринужденную обстановку, тактично пользовался юмором и, как говорят, был «душой компании». Его прекрасная память позволяла одарить собравшихся неожиданным экспромтом. Бывало, как «завернет» длиннущее стихотворение… Как «выдаст» на одном дыхании что-то в прозе, так и заставит всех «застыть» – ибо произнесенное было прекрасно, и каждому хотелось помолчать, сохранить впечатление. И эти несколько минут для девочки будут также памятны, но памятью благодарной. Встречи подростка с такими разными людьми старшего поколения формировали, а где-то и закаляли ее личность.

Вернемся к Виктору Ивановичу. Уже подмеченная примитивность, его духовная серость обрушивались больше всего на Елену, как на наиболее близкий объект и заставляли ее чахнуть. Елена как-то сникла, потухла ликом, хотя в целом старалась быть прежней.

Уже пришли шестидесятые годы, многое менялось, улучшалось. Уфа застраивалась пятиэтажками, сносились деревянные постройки. Совместный быт Елены и Виктора Ивановича переменился с переездом в отдельную двухкомнатную квартиру с балконом. Казалось, было чему радоваться!

А у Надежды с дочкой тоже перемены: и они получили современное жилье, где уже не будет замерзать вода, принесенная в ведре с уличной колонки. Обе семьи оказались в домах-близнецах по архитектуре, квартирах-близнецах по планировке, в двадцати минутах ходьбы друг от друга. О домашних телефонах еще только мечтали, но общение «вживую» не прерывалось, хотя и нечто новое появилось в общении давних подруг.

Опять тайна

Елену вновь окутывала какая-то тайна. Не меняя своего доброго отношения к Надежде, она стала избегать личных контактов, особенно длительных. Ссылалась то на занятость, то на недомогание, предпочитала перезваниваться (уже и домашние телефоны украсили и облегчили их жизнь). Редкие визиты к Надежде были непродолжительными.

Если и приходила Елена, то как прежде улыбалась, заинтересованно расспрашивала о делах. В суждениях о ком-то была деликатной, в высказываниях – осторожной, в приеме спиртного за гостевым столом – умеренной. Понятно, что вино подавалось в дозах весьма символичных, но и эти дамские порции ею сокращались до пригубливания. Елена хвалила приготовленную еду, сетовала, что давно не выбирались совместно в театр, но не долее, чем через час начинала откланиваться к неудовольствию Виктора Ивановича. Ему после сытного стола требовалось передохнуть, расслабиться в кресле. Никакие доводы, что живут близко, что на улице еще светло, а о многом не переговорили – не срабатывали. Елена поднимала с кресла задремавшего мужа и вежливо прерывала общение. Прощаясь, она пространно заверяла, что нет для них дома роднее, чем этот и долго держала руки Надежды в своих, не забывая пригласить в гости.

Тайна раскрылась сама собой: Елена…спивалась. Ради принятия нужной дозы спиртного приходилось пренебречь дружбой, иными прежними ценностями.

Стремление быстрее покинуть дом приятельницы было проявлением зависимости от спиртного: даже малое его количество пробуждало тягу к большей дозе. Еще не утраченная деликатность не позволяла афишировать свое новое пристрастие, а потому: скорее домой! К заветному графинчику!

Елена, сменив общение с любимым-чужим на жизнь с нелюбимым-своим, теряла душевные силы. Резервы духа удавалось «кинуть» на обманчивое поддержание внешнего лоска. Но если модная вещь и тонкий аромат духов создавали иллюзию прежней Елены Прекрасной, то сникшая осанка, опущенные уголки губ, редкая, вымученная улыбка выдавали маскировочный облик.

Возможно, решившись на разрыв с одним и на брак с другим, она чувствовала себя освобожденной от годами творимого греха и уповала на удачную семейную жизнь (пусть не на счастливую личную).

Но много ли их связывало с Виктором? Только узы брака. Наверное, как-то объединяла горькая родительская участь: у него – сын, не понятно как ставший наркоманом в те, не скомпрометированные этим пороком шестидесятые годы, у нее – сын, опекаемый интернатом, там и окончивший свои земные дни.

Стало быть, слишком большая разница оказалась между мужчинами ее судьбы, как полярными личностями. Этот размах различий стал коварной пропастью. А край пропасти требует одно из двух: или остановиться перед ним, или шагнуть за него… Третьего (перемахнуть!) – не дано. Недаром, слова «пропасть» – бездна, и «пропасть» в смысле потеряться, отличаются лишь ударением.

Елена падала в пропасть порока долго, медленно, как бы цепляясь за деревья по отвесу образного обрыва, чуть задерживаясь на скользких, не спасающих выступах…

Было ли счастье?

Надежда, волею судьбы, уехала в другой город. Ее дочь стала врачом и только однажды свиделась с Еленой Андреевной. В начале 70-х годов позвонила сестра последней – Галина Андреевна – с просьбой придти к ним, обсудить на медицинском уровне вопрос об избавлении младшей сестры от недуга, ставшего для окружающих явным. Облик Елены Андреевны был уже иным: лежа на диване с опухшим лицом, рыдая, она обнимала наклонившуюся к ней для почти родственного поцелуя дочь приятельницы. Речь в форме полуфраз перемежалась вскриками: «Ниночка! Ниночка!» Обдавая запахом перегара, она то раскидывала руки, то протягивала их для объятий. Сознание ее не было замутнено, она расспрашивала об общих знакомых, пыталась что-то спланировать в отношении своего лечения, необходимость которого как будто признавала, но конкретного разговора так и не получилось.

Сестра была достаточно смущена таким поведением и все призывала «не раскисать». Решили, что Галина Андреевна сообщит по телефону о днях трезвости Елены Андреевны, чтобы встретиться для продуктивного обсуждения проблемы. Но не случилось ни повторного звонка, ни ожидаемой трезвости. Деликатность положения сковала призванную спасительницу, не позволив активно пойти на повторный контакт. В таких ситуациях люди нередко сожалеют о минутной откровенности и взывании к помощи. Заведомо обманывая себя, Нина старалась оценить эпизод нездоровья Елены Андреевны как случайный и затаилась в ожидании повторного обращения. Оно не последовало. Быть бесполезным свидетелем падения семейного друга не хотелось. Позже стало известно, что Елену Андреевну схоронили.

Так было ли в природе то, что показалось Надежде существующим? И не где-то, не в толстом романе, а рядом, в среде друзей? Оглядываясь на судьбу участников то ли любовного, то ли просто житейского треугольника, можно сказать, что каждому из них достался лишь мираж семейной идиллии.

Союз Елены и Алексея Александровича скрепляли неведение окружающих. Оставаясь один на один, эта пара всей кожей ощущала зыбкость, непрочность суррогатной семьи и ждала новых встреч с теми, перед кем можно было предстать дружной парой. Мифическое счастье было слаще при свидетелях – такая вот игра.

Ничто не стоило слезы Надежды! В сумерках того грустно памятного вечера в ложной семье, с ложным счастьем было плохо не ей, а радушным хозяевам, разыгрывавшим временное супружество.

Лариса МИХАЙЛОВА

Часть вторая

Часть первая