Вертихвостка, бегуны и незаметно исчезает утро

Искривился весь забавы ради, или зимой февральской всё случается. Утро же спросонья! Утро же ленивое! И идёшь тут по парку – теряешься в километрах собственных мыслей, что в утробе подсознания ещё дают, опять же мысленно, лихача. Люминесцируют. Стрекочут, да так что… рядом, стоящий у книжного «домика», старичок в потрёпанном тулупчике, листающий книжонку советского издания, аж блеснул глазами, откуда блесками ярко посыпался смех. Услышал, заметил! Подмигнул в ответ моей мыслительной кубоформе.

А парк молчал, дрых под тоннами снега. Сопел, нисколько не обращая внимания на тех, кто беспрестанно елозил по его хребту, по всей спине лопатами, снегоуборочной машиной. Можно сказать, относился наплевательски к «слугам» своим. Он им ещё подкинет работёнку – весной, а уж осенью и вовсе завалит своими «подарками». Характер у парка прескверный, с выкрутасами. Чудит временами.

Навстречу несутся, нет – бегут, с аудивизуализируемым звуком мр3 в ушах… А, кто бежит? Все бегут! Боевая попытка – жить «красиво», со смаком и со здравием в теле. Хрустальная корка льда, что лежит под их ногами, вся в нервном напряжении. «Хрястит» да хрустит! Я же в сторонку. Не мешаю! Попутно дёргаю весело за «хвост» сосну, и таким образом скидываю килограммчика два снега на собственное «эго». Очередной рывок привести себя в сознание, в конце концов.

Каркнула в ухо сорока. Или показалось, что в ухо, но её своевольный хриплый возглас был достаточно громким. Хотелось что-то ей тоже такое крикнуть, гаркнуть в ответ, но улетела вертихвостка. И слушать мой трёп не пожелала. Ладно! Помахал ей, улетающей вдаль, перчаткой. Авось свидимся ещё, чай мои хождения тут достаточно часты. У возможного или явного горизонта чадит труба, тупо устремивши свое «дуло» в небо. Эдакий начальник! С думками, что он тут самый главный. И не глядит на тех, кто внизу, лишь лопочет хмуро: «Муравьишки, ишь носятся! И чего носятся? Скучно, что ли стоять? Меня же нисколечко тоска не сжирает. Стою тут себе… командую вами, дураками». Его право так думать! Его право стоять!

Безлюден, почти неприметен Храм иконы Божьей Матери Всех Скорбящих Радость. Тишина – владычица! Марево, что схоже на озерцо лесное, омытое мраморным небом, стелется неспешно, едва-едва касаясь верхушки купола, креста. «Треножьте!» – требует гулким басом утро, что вовсю торопится уйти в день, – «Вяжите узлом прошлое с настоящим, мне же скоро…». Расхоложенный воздух, что игрался в низине со снегом, вторил утру: «И мне добавьте веселья, праздника! Вяжите всё дни, вечера! Чтоб память… Чтоб сошлось потом».

А мне что?.. Я уж к перекрёстку, к проезжей части! Заждался светофор, цветными глазами своими моргая.