Действительный залог. Часть пятая.

Тогда в «Комсомолке» появилась установочная статья эстрадника Морозова, призывавшая покончить с чуждыми песнями. Дело было не столько в стремлении подавить поднимающихся конкурентов, сколько в желании старых маразматиков, заказавших статью, с помощью идеологии помочь рассыпающейся госмашине удержать общество от расслоения и в повиновении. По всему Союзу статью восприняли (было велено) как руководство к действию, стали искать местных извратителей музыкальной линии партии. На уфимского вредителя, говорят, указали из Москвы – плоды первой популярности, выведшей «ДДТ» за башкирские границы. В заметках в «Ленинце» (статья, как положено, имела продолжения в виде «писем читателей») передергивались строчки текстов и ждановским тоном обсуждалась музыка.

Их авторы – соседи по этажу и просто заходящие в гости молодые уфимские интеллектуалы – уверяли меня, что им выкрутили руки люди из КГБ. Хотя реально ничем страшным им не грозило несогласие писать под диктовку. В редакции переругались, особенно рьяно защищала Юру тогда не знакомая с ним «звезда» нашего литобъединения Светлана Хвостенко (потом они долго дружили), но продолжили работать вместе. Шевчук обиделся, уехал в Питер и стал звездой.

Страшной легендой еврейских семей стал некий Марк Арон, который ходил по домам и агитировал «за Израиль». Погромов, допустим, уже не боялись, как и сталинского масштаба репрессий, но неприятностей по службе, в карьере, в судьбах детей – опасались. Многие были и просто правоверными коммунистами. «Сионист проклятый, я его с лестницы спустил! – гордился один отец семейства. А другой поддерживал разговор, – Провокатор!». Этот Марк никуда не уехал и в 90-е годы спокойно ходил по Уфе. Говорят, отсидел.

Отсидел, в конце концов, и Боря Развеев. Начинал он с подпольного шитья джинсов, ради развлечения и эпатажа прошелся как-то по центру города с поросенком на поводке. Увлекся религией, стал сотрудничать с московскими и заграничными правозащитниками, опекавшими подпольных миссионеров. Его посадили, найдя какую-то неидеологическую статью в послушном УК. Уже на зоне он вдруг «разоружился перед Советской властью» и дал показания о том, что диссиденты находятся на содержании западных разведок. Названных им людей посадили, а может, посадили раньше, но с его помощью нашли повод. Центральное телевидение с гордостью показало его откровения. Потом его выпустили, но не сразу. В последние годы своей жизни отец Борис представлял Московскую патриархию в Италии.

Слава Богу, меня никто не заставлял писать об «отщепенцах». Зато позволяли писать об отдельных недостатках. Какая, скажем, в дальнем районе столовая плохая – попробовал и написал: «Рагу не пожелаю». С подсчетами, где чего уворовано. Никто, как бы сейчас сделали, в суд не подал, несмотря на то, что никаких документов на руках у меня не было. Действенность печати? Робкая, но сила. До тех пор, пока не касалась чего-нибудь серьезного, хотя бы относительно.

По просьбе редакционного начальства поехал в уральский, на отрогах, городок Учалы. В этот раз не об успехах медносерного комбината живописать, а спросить, почему директора районного Дома культуры увольняют. Парень грамотный, симпатичный, много чего напридумывал, люди охотно заполняют зал, ходят в кружки. Знакомых по прежним командировкам в Учалах у меня было много. Выяснил: место директора чистенького ДК приглянулось родственнице секретаря райкома партии. И я, не прямо, конечно, но явственно написал об этом. Чего в комсомольской газете быть не могло по определению: мазать грязью старших товарищей?!

Скандал начался еще до того, как вышла статья «Увольнение шестого директора» (шестого за три последних года). Жаль только, что я достоверно о его пружинах узнал после выхода номера, когда в редакцию пришло письмо о моем развратном поведении и невыдержанных высказываниях. Восстанавливая цепь событий, я вспомнил, как на вокзале Учалов, откуда отходит единственный поезд на Уфу, к кассе подошли две девицы и встали за мной. До моего обращения к окошечку они молча стояли у стеночки. Видимо, в результате правильного подхода (к кассе) они оказались в одном купе со мной.

Которая постарше, завела культурный разговор. Помладше и погрудастее помалкивала, но смотрела одобрительно, хотя и вбок. Девушки достали выпивку и закуску, у меня-то ничего не было, а поезд без вагона-ресторана. Выяснилось, что они бойцы культурного фронта. То ли танцевальный ансамбль, то ли ведущие вечеров «Кому за тридцать». Ближе к ночи разговор перешел на физиологические рельсы: «А что мужчины любят? А почему? А как это у вас происходит?». Отвечал по-научному обстоятельно, младшую круглые фразы явно пугали сложностью, старшая лишь раскраснелась. Ну, думаю, это у нее такое удовольствие. И все никак не мог решить: оно мне надо? Получается какая-то научно-практическая конференция. И с кем? Старшая, говорливая, и так уже довольна, младшая явно под ее контролем. С двумя, что ли? Как-то неприятно. Махнул рукой и залез на верхнюю полку. А они остались внизу.

В Уфе, свесив голову с полки, услышал, что они обсуждают, как быстрее купить билеты в Учалы на сегодня. Зачем ехали – поезд обратно уходил через пару часов? Зачем – выяснилось по прочтении письма из райкома партии, наполненного пересказом той сумбурной купейной ночи. Диктофона у них, ясное дело, не было, значит – память девичья. По данным моей контрразведки, проведенной в Учалах после выхода статьи, девушки были направлены именно тем секретарем райкома, который хотел поставить своего человека на культуру. Сначала с кратким пересказом «событий» он звонил вовремя – накануне выхода номера. Но не получилось у него «поставить блок», говоря на нынешнем газетном сленге. Остававшийся за начальника замглавного собирался сматывать удочки: то ли на родную Украину, то ли на партийную учебу. И плевать хотел на райком, его интриги ниже обкома не опускались.

Все бы ничего, но в письме сообщалось, что уволенный директор – родственник редакционного начальника. Того, кто меня послал. Оказалось, правда. Хотя по телефону пытались объявить директора, татарина, родственником моим. Стало не по себе: использовали. Хотя родственник моего друга-начальника и впрямь толковый был парень. Поэтому в редакции с помощью пославшего атаку райкома отбили. Более того, вскоре партийного секретаря сняли. Не зря он старался предупредить публикацию.

А в нынешние времена просто дали бы писаке по башке. Если бы боялись огласки происков.

Продолжение следует...

Часть четвёртая

Часть третья

Часть вторая