Жизнь, жизнь. Не только о себе. Часть двадцать первая

Тогда еще не было повальной моды на изучение английского языка. Подвернулся шанс поработать во время летнего отпуска переводчиком на разрезе «Богатырь» в Экибастузе. Пригласил Владимир Кайзер, начальник отдела внешних связей. Он уже давно в Германии, преуспевает. Я взяла с собой Валерия Киселева, выпускника нашего факультета того года – высокого, рыженького, очень неглупого парня со своеобразным чувством юмора. Для бригады итальянцев из одиннадцати человек нужно было несколько переводчиков.

Поселили нас с Валеркой в трехкомнатной, хорошо обставленной по тем временам квартире – у каждого своя комната, да еще гостиная. В ней мы действительно принимали гостей, притом иностранных: некоторым итальянцам было интересно общаться с нами и в нерабочее время. У меня еще с КамАЗовских времен были и словари, и разговорники, и даже грамматика итальянского языка, которую я раздобыла в музыкальном училище в Павлодаре. На базе французского я начала объясняться на итальянском уже на второй неделе. Валерка, с его хорошими молодыми мозгами, вообще всему учился очень быстро. Дело в том, что по-английски умел разговаривать только шеф итальянцев – Джорджо Чеваско. Меня к нему и прикрепили. Он находился в этой командировке вместе с женой Хильдой, на 16 лет его старше. Но женаты они были уже 16 лет. Он женился на вдовой соседке, когда ему было 22 года, а ей 38.

Когда Чеваско заметил, что я стала беседовать с его подчиненными на итальянском (ни в коем случае не отвлекая их от работы), он просто запретил мне это делать: «Не разговаривайте с ними! Разговоры вести здесь уполномочен я! А у них своя работа – варить!». Вот так, такими словами! Для меня это было довольно неожиданно. В моем понимании, на уровне человеческого общения все равны. Держать дистанцию временами, конечно, приходится – только из соображений дипломатии, или в официальной обстановке. Бригада Чеваско подчинялась, но не уважала его как человека. Это стало мне ясно очень скоро. Я тоже перестала разговаривать с членами итальянской бригады в присутствии Чеваско.

Мы уезжали из города на разрез «Богатырь» в семь утра, возвращались около восьми вечера. Почти два часа уходило на дорогу туда и обратно. Рабочее место – в вагончике на краю разреза. Кругом – полупустыня. Итальянская фирма поставляла установки для смешивания и выравнивания калорийности угля и привезли с собой сварщиков, которые скрепляли сварными швами детали огромных барабанов для перемешивания угля. Итальянская компания прислала и электроды для сварки – очень качественные, наверное, потому что они стали пропадать, сначала по чуть-чуть, и вдруг – много. Руководство обратилось в милицию, и злоумышленников быстро отыскали. Люди уже использовали эти электроды при сварке ажурных решеток для дачных оград. Получалось хоть куда! «Красота – страшная сила!». Кое-кто из выявленных «несунов» понес, скорее всего, наказание за свой неудержимый порыв к красоте.

Я вставала рано, умывалась и готовила завтрак на двоих. Деликатный Валерка выходил из своей комнаты только после того, как я завершала свои утренние дела, и мы вместе завтракали. Посуду всегда мыл он. Такое получилось распределение ролей в быту. На разрезе я ходила в форме и обуви стройотрядовца (камуфляжной расцветки) и зеленой косынке, а также в темных очках, которые защищали от беспощадных солнечных лучей, и, как я надеялась, от угольной пыли. Днем было не до зеркала, но вечером обнаруживалось, что все открытые части кожи обросли черной угольной пылью, и только под очками вокруг глаз – белые круги. Попалась на глаза Александру Белику, начальнику «Экибастузугля», который инспектировал разрез: «Вот так должны выглядеть и одеваться наши переводчики», – заметил он, довольный.

По вечерам итальянцы подолгу висели на телефоне, названивая женам в Италию. Из дома не выходили: смотреть в Экибастузе не на что, тротуары в рытвинах, а комаров – тучи! Так и сидели дома – девять из одиннадцати. Только двое уходили в поисках романтических приключений – сицилиец Карло, очень темнокожий и сильно кудрявый, и Марко, почти блондин, который все же нашел себе некую пассию на все время пребывания в Экибастузе. Остальные подшучивали над Карло: «Четвертую пару ботинок стаптывает на этих тротуарах, а подружку так и не нашел – только комаров кормит!».

К нам чаще заглядывал Серджо Гарджони, добродушный, разговорчивый сварщик лет сорока. Для нас с Валеркой эти разговоры были уроками настоящего итальянского, который мы охотно учили на практике – кому еще здесь выпадает такой шанс! Словари и разговорники всегда были под рукой. Серджо рассказывал о своей семье, о своем послевоенном детстве, когда в конце дня он с другими мальчишками бегал в булочную, где им, голодным ребятишкам, в конце дня разрешали выгребать с полок в ладошки все оставшиеся крошки. Валерка впоследствии овладел итальянским настолько, что он стал его рабочим языком наравне с английским. Начинал переводчиком, затем работал начальником отдела внешних связей на Павлодарском нефтеперерабатывающем заводе, а позднее перебрался в Россию.

Два месяца прошли, как один день! Последнее задание – проводить Серджо и 66-летнего консультанта из Института сварки Марио в Москву, где нужно было устроить их на ночь в гостиницу «Украина», а утром посадить на рейс до Милана. В гостинице был наплыв спортсменов на какие-то международные соревнования, и Серджо с Марио поселили в одном на двоих номере-люкс. Других вариантов не было. Марио почти рыдал: «Я с родным братом не спал в одной комнате, а ты укладываешь меня в одной спальне с Серджо! А ты где будешь спать?». Я ответила, что у меня номер на двоих на четырнадцатом этаже, и меня подселили к женщине из Самары. «А ты с ней знакома?» – вопрошал Марио, и, узнав, что нет, стал инструктировать: «Ты там не раздевайся, спи одетая. В ванну не ложись, купайся только под душем. Боже, что творится!». Спальня в люксе была не менее тридцати квадратных метров, и две роскошные кровати стояли в разных ее концах. Серджо утешал Марио: «Я лягу на диванчике в холле, не расстраивайся, будешь спать в спальне один». Марио, 66 лет, никогда не был женат и шутил: «Я потому не женился, Зоя, что мне нравились все женщины на свете! Как тут выберешь себе жену? Вот и ты – цветок, который я уже никогда не сорву!». Он раза два в неделю заявлял, что плохо себя чувствует, и я добросовестно везла его в поликлинику. Здесь он расцветал: наши медсестры и врачи в беленьких халатиках и шапочках, приветливые, ласковые, большей частью симпатичные, приводили его почти в состояние эйфории. Я тоже была в ударе: переводила с итальянского на русский язык цветистые комплименты консультанта по сварке, да еще любезные ответы наших дам – с русского на итальянский. Где еще поупражняешься в столь приятной атмосфере? Марио имел приличный для своего возраста баритон и пел оперные арии. Мог запеть, где угодно, если возникало такое настроение.

У Серджо и Марио еще оставались наши рубли, и они решительно потребовали, чтобы я повела их в «самый лучший ресторан». Попали в «Арагви» – почти чудом. На входе в ресторан выстроилась довольно длинная очередь, висела табличка «Мест нет». Подошла к швейцару и говорю, что вот итальянцы, клиенты мои, уже уезжают, и просятся на прощанье в «лучший ресторан». Пропустил, даже без «материальной заинтересованности». Я на эту тему всегда плохо соображала. Свои деньги я всегда зарабатывала не без усилий, а не своими средствами распоряжаться не приходилось. Заказали грузинскую еду, белое вино. Принесли в большом блюде гору зелени, помидоры, огурцы. В горячих удлиненных блюдах из блестящего металла поставили на стол куриные потрошки – печень, желудочки, сердечки. Ели еще что-то вкусное, свежее, горячее. Итальянцы остались довольны, я тоже. Больше в «Арагви» бывать не приходилось. За два месяца в Экибастузе заработала пятьсот рублей.

И самое смешное: у Марио и Серджо оставались рубли и после похода в «самый лучший ресторан» Москвы. Они их все выгребли на стол и сказали: «Забирай, Зоя! Их же на лиры тут обратно не поменяешь, а тебе пригодятся!». Пригодились (в дополнение к моему основному «шахтерскому» заработку) – в марте 1986 года я купила на эти деньги мягкий уголок, когда ко мне в Павлодар собрался приехать папа, только что вышедший на пенсию. Кушетка у меня была одна, и она поместилась на сравнительно просторной кухне. Папа бы отказался спать на кушетке, если бы мне пришлось спать на матрасике, на полу. А я не могла допустить, чтобы он спал на полу.

Еще одна удача: когда я наобум прибежала в мебельный магазин, как раз выгружали мягкие уголки усть-каменогорского производства – с симпатичной обивкой из гобеленовой ткани, и я без всякой записи и стояния в очередях за дефицитной мебелью сподобилась купить то, что надо. Пока я встречала папу на вокзале, моя коллега Марьям Кечерукова с пяти часов вечера ждала доставщиков мебели у моего дома. Мы подъехали в восьмом часу. Марьям добросовестно стерегла мебель на улице, хотя уже посинела от холода. На седьмой этаж мебель подняли художник Никифоров с шестого этажа с приятелем. Были слегка под градусом и с задачей справились, можно сказать, играючи. Вечером папа привинтил к дивану и двум креслам колесики и спал на новом и мягком ложе в комнате, а я на своей кушетке, на кухне.

Продолжение следует...

Часть двадцатая

Часть девятнадцатая

Часть восемнадцатая