Жизнь, жизнь. Не только о себе. Часть двадцатая

Сначала занималась в родном доме генеральной уборкой, разбирала шкафы и ящики, сортировала одежду и обувь по сезонам, мыла, стирала, чистила, раскладывала, как положено. Родители ворчали: «Опять ничего не найдешь в этом твоем порядке!». Сжигала в бане уже совершенно отслужившие вещи, преодолевая протесты родителей: уговорами и даже натиском. Маму так поглощала ее «государственная служба» в должности главы районного общепита, что домашние дела для нее почти не существовали. Так, постольку-поскольку, только самое необходимое, без чего никак не обойтись. В свободное от службы время мама больше любила возиться в саду и огороде. Папа всегда отвечал за порядок во дворе.

Я садилась за швейную машинку, перекраивала, перешивала – придумывала веселые сиденья для табуреток и думочки из непригодных для дальнейшей носки платьев и юбок с веселыми цветочками, чинила папины рубашки и шила постельное белье, занималась домом, как умела. Через день топили баню – благо, к этому времени уже был водопровод, и воду не надо было таскать на своих плечах. Это был для меня тогда лучший отдых.

В 1985 году, в первое лето после покупки кооперативной квартиры стоимостью 7600 рублей (при моей зарплате в 150 рублей) денег для поездки в отпуск домой не набралось, и я подрядилась ехать со студенческим стройотрядом в Баянаульский район. Там они строили, как умели, дома для чабанов – работников совхоза: клали кирпичные стены, штукатурили, обучаясь этим навыкам непосредственно в процессе работы.

Я стала для отряда в сорок человек поваром! Каждый день со мной оставляли девушку-студентку дежурить на кухне. С пяти утра варили кашу, первую неделю на воде, но потом я договорилась с нашим куратором от совхоза, что нам будут подвозить молоко. Масла сливочного не было. Отсутствовали напрочь зелень и овощи. Я прошлась по дворам местных животноводов – нигде ни намека на лук или укроп. Картошку они тоже не выращивали. Так сложилось исторически – казахи же были кочевниками-скотоводами. Садово-огородные дела в этом совхозе еще не прижились.

Обед начинали готовить с десяти утра, чтобы успеть к часу дня. Варили какой-нибудь немудреный супчик и тушили мясо. Его выделяли, но так как картошки и прочих овощей не было, гарниры готовили только из макарон и круп. Кипятили чай. Три блюда все-таки! Прибравшись после обеда, сразу начинали готовить полдник.

Во второе воскресенье поехали всем отрядом в казенную баню на соседнюю ферму. По дороге остановились на лужайке у ручья, где я увидела «дикий лук» (черемшу?) и тут же попросила каждого студента собрать пучок этой травки. Вернувшись, мелко ее порезала и посолила, сложила в трехлитровые банки. Набралось их три. Стала заправлять супы и вторые блюда этим луком – кушать стали веселее. Когда лук кончился, студенты зашумели: «Почему без зелени? Кончилась – давайте съездим, наберем еще!». А травка-то к тому времени уже пожухла! Прошел ее природный срок вегетации, так сказать. Тем временем командир отряда, студент-старшекурсник с физмата, привез из города два мешка новой капусты, почти тряпичной по состоянию. Повторили заготовительную процедуру – капусту мелко-мелко порезали и посолили. Стали заправлять все блюда этой мелко нарубленной капустой. Все же лучше, чем совсем без зелени.

Коронным блюдом стали жареные лепешки из дрожжевого теста на полдник. По принципу казахского баурсака. Студенты работали весь световой день, и в пять часов после полудня приходили на полдник: хлеб да чай с сахаром, иногда с молоком – не густо! Я взяла у местных казахских бабушек дрожжи и стала ежедневно в 10 утра ставить тесто в огромном тазу диаметром почти метр. Дрожжи оказались хорошие, и на солнце тесто поднималось в этом тазу пышной шапкой.

Начинали жарить лепешки в три часа дня и возились до пяти, чтобы каждому досталось хотя бы две лепешки – вполне приличного размера, с чайное блюдце. Всем нравилось и не надоедало! Может, и вредное, но такое вкусное жареное тесто – с пылу, с жару, почти как дома. Думаю, что мука у нас была хорошая. Иногда удавалось добавить в тесто молока. Растительного масла тоже не было, и я перетопила ящик маргарина, отделила от него воду, и в этом остаточном фритюре жарила лепешки.

Ужинали уже почти в темноте, около 11 часов. Прибирались после ужина почти до часу ночи. Вставали в половине пятого утра, чтобы успеть приготовить завтрак к началу светового дня. Режим для меня жесткий, конечно. Выдержала тридцать дней и заболела, уехала в город лечиться. Врачи обнаружили в организме серьезное отклонение, и я в тихой панике уехала домой к родителям. В Уфе и районной больнице провела 47 дней – лечили и в гастроэнтерологии (желудочно-кишечный тракт), и в гинекологии (женское здоровье). В гинекологическом отделении собрались оперировать: анестезиолог уже сделал укол, положили на операционный стол, но, когда операционная сестра взялась за ремешки для закрепления рук, я поднялась и добежала до своей палаты, где и отключилась от этого укола.

Операция догнала меня через тринадцать лет, в 1998 году в Алматы, когда я попала в больницу скорой медицинской помощи прямо с переговоров, на которых переводила. Второго ноября, в теплый солнечный день, я оказалась в больнице в босоножках, а через две недели выписалась в зимнем пальто и зимних сапогах. Их принес муж. В Алматы случаются такие резкие перемены погоды. Организм мой восстанавливался после операции примерно год. Силы возвращались постепенно, я со временем даже слегка округлилась, появился «цвет лица». Оказывается, долгие годы я жила с половинным от нормы содержанием гемоглобина в крови: отсюда бледность, постоянная слабость и неизменное чувство усталости. Получается, что держалась на силе воли. Каково?

Заработала в стройотряде 300 рублей. Каждый боец стройотряда перечислил в какой-то фонд значительную часть своего заработка – так было принято. Я тоже внесла свою лепту.

Продолжение следует…

Часть девятнадцатая

Часть восемнадцатая

Часть семнадцатая

Часть шестнадцатая