История одной публикации. Часть третья

Уткин среди остальных собкоров славился особым талантом выискивать всевозможные огрехи и гвоздил их на газетных страницах.

«Ну, все, – обреченно подумал я. – Напишет несколько строчек в «Правде», что местная газета печатает всякую белиберду, псевдодетективы, когда в районе еще не закончили посевную, и мне звиздец. Накроюсь медным тазом».

– Садись, – предложил Уткин. – В ногах правды нет.

Я поблагодарил и присел.

– Вот, читаю твой материал.

– Да, это так себе, – заметил я, сглотнув слюну. – Чтиво на забаву, досуг заполнить, вроде кроссворда.

Каюсь, в дальнейшей жизни я еще не раз прикидывался лопоухим, называя опусы свои «чтивом», чтобы отвести начальственную грозу. Когда-то что-то получалось, когда-то не слишком, и я «схлопатывал» по полной. Хорошо хоть без соответствующих оргвыводов. И тем не менее осталось чувство стыда перед написанным мной: рассказы это или повестухи, всегда они у кого-то вызывали подозрение, и я, чтобы отвести гром и молнию, их так обзывал. Такой вот невезучий и слабый я человек. Знал ведь, прежде чем начать писать: дело может кончиться по-всякому, и все равно кропал и таскал по редакциям.

Но в этот раз разговор приобрел довольно неожиданный для меня поворот.

– Я детективы люблю, – сказал Уткин. – И чем же все у тебя завершится? Кто злодей? Как его найдут и как накажут?

– Добро восторжествует, зло растопчут, – заверил я собкора.

Уткин помолчал, словно обдумывая мои слова. Отложил в сторону подшивку и, в упор глядя мне в глаза, произнес:

– Я предлагаю тебе написать статью для «Правды».

– Но ведь я беспартийный, – сразу расставил я «точки над и».

– Знаю. Ты не думай, что в «Правде» печатаются одни коммунисты. Мы публикуем даже священников.

– И о чем должна быть статья?

– О социально-психологическом климате в коллективе.

– В моем методкабинете весь коллектив – библиотекарь да я сам, поэтому никаких проблем не существует.

– Не лукавь, – почти ласково произнес Уткин. – О тебе неплохо отзываются как о преподавателе социальной психологии в вечернем университете марксизма-ленинизма.

Шутил ли собкор или говорил всерьез, мне было непонятно, да я и не старался разобраться в его интонации, потому как вроде бы оказался под ледяным душем. Сердце замерло. Эпопея с социальной психологией для меня самого слегка смахивала на авантюру. В августе прошлого года меня вызвали в горком к секретарю по идеологии, он предложил мне преподавать этот предмет, абсолютно новый не только для Ишимбая, но и для всей сети вечерних университетов марксизма-ленинизма необъятной советской страны. Не было ни учебников, ни методичек – вообще ничего. Даже вроде бы и программу до конца не разработали. Тем не менее, спущенную сверху директиву нужно было выполнять, и ишимбайские партийные руководители остановили свой взор на мне.

6

В высших гуманитарных учебных заведениях в те времена социальную психологию уже изучали, и в крупных городах с соответствующими вузами эта проблема остро не стояла, худо-бедно специалисты находились. А вот в Ишимбае на примете, помимо меня, никого не оказалось.

– Ты уж, Тучкин, постарайся, поднапрягись. Чуток попозже тебя в партию примем, – говорили мне.

Последние слова все решили. В глубине души я мечтал стать коммунистом, чтобы сделать хоть какую-нибудь карьеру, занять приличную должность и получать соответствующую зарплату. Семья росла, только на книжки моим маленьким пацанам уходило в год две месячных методических зарплаты. Приработки – про себя я их называл «шабашками» – помогали держаться на плаву, но, как долго это могло продолжаться, сказать никто не мог. В первую очередь я сам. Или сил не хватит, или курсы позакрывают.

А может то или другое вместе. Преподавание социальной психологии стало моей шестой работой, вернее, новой «шабашкой». За час лекций платили два рубля, час семинарских занятий приносил мне один рубль, не ахти какие деньги, но все же в дом, а не из дома.

Оговорюсь, все мои «шабашки» и создание литературных «шедевров» никак не отражались на качестве основной деятельности – заведующего методическим кабинетом городского отдела народного образования. Хвалиться вроде бы нескромно, но почетные грамоты минпросов Башкирии и Российской федерации свидетельствуют в мою пользу.

В методической работе тоже встречалось немало интересных историй, незаурядных ситуаций, о некоторых из них, если соберусь, расскажу в следующий раз.

Согласившись на преподавание социальной психологии, я, образно выражаясь, не сиганул, закрыв глаза, в прорубь, где утопающий хватается за соломинку. У меня про запас имелся спасательный круг. Дело в том, что, обучаясь на пятом курсе филфака Башгосуниверситета, я, как и многие другие мои однокурсники, был отправлен на всю вторую четверть с 10 ноября по 31 декабря работать учителем русского языка и литературы в одну из сельских восьмилеток. Они как раз в этом году сменили школы-семилетки, и учителей сразу стало не хватать. Республиканское руководство брешь решило закрыть студентами. Мы безропотно взвалили на себя этот крест, после зимних каникул нас сменили четверокурсники. По слухам, они тоже сработали неплохо, ученики получили полноценные свидетельства о восьмилетнем образовании.

Во время моей педагогической практики – так официально называлась моя командировка – ко мне на уроки несколько раз приезжал из Исянгулова инспектор роно Вадим. Молодой, недавний выпускник педвуза, но уже поднаторевший в мастерстве ведения урока и умении дать его профессиональный разбор с аргументированными указаниями всех недочетов и просчетов. Некоторые советы Вадима мне запомнились на всю последующую профессиональную жизнь, помогая в работе на педагогической стезе.

Понятно, что мы с Вадимом не только рассуждали о приемах правописания приставок и суффиксов, – говорили «за жизнь» и о прочих вещах, интересных в молодые годы. Не знаю, как он, но я к нему испытывал определенную симпатию.

Так вот, после встречи в горкоме, я решил не откладывать дела в долгий ящик и очередным рейсовым автобусом отправился в Стерлитамак, где в тамошнем пединституте вот уже год преподавал социальную психологию Вадим после окончания аспирантуры в МГУ имени Ломоносова. Об этом я точно знал от профессоров пединститута, приезжающих читать лекции в ишимбайских школах. Мне повезло – Вадим оказался в пединституте. Он меня тоже не забыл, быстро вник в ситуацию, и через пару часов я уже держал обратный путь с портфелем, наполненным различной литературой по экзотическому на тот момент предмету, главной книгой среди прочих являлась «Социальная психология» Парыгина, которую с большой натяжкой можно было считать единственным учебником.

Продолжение следует...

Часть первая

Часть вторая