Жизнь, жизнь. Не только о себе. Часть четвёртая

Мне чувашский язык казался чуть подпорченным татарским, а мама смеялась вместе с нами оттого, что может нас так развеселить. В той части Башкирии, откуда она родом (Аургазинский район), тоже много чувашских деревень. Татары и чуваши живут по соседству и понимают друг друга, даже когда каждый говорит на своем языке. У мамы явно способности к языкам: она и по-русски говорит грамотно и без акцента, поет русские песни и по-чувашски на бытовом уровне объясняется вполне прилично. Видимо, эта способность в какой-то мере передалась и мне: сама судьба устроила так, что я изучала языки и стала впоследствии переводчиком.

Дедушкин друг, Данилов-абзый, как его называет мама, тоже был чуваш. Вернувшись по ранению с фронта, он работал председателем правления Аургазинского райпотребсоюза. Зная, как бедствует вдова его друга, он поначалу устроил ее в районную столовую уборщицей, чтобы ей было хоть немного легче прокормить детей. А там уж ее за усердие и аккуратность произвели в «посудницы», затем поставили на раздачу, а вскоре она стала помощником повара и поваром. В этой районной столовой бабушка проработала до выхода на пенсию в 1961 году, в возрасте пятидесяти лет, как многодетная мать. В начале 60-х годов съездила на ВДНХ в Москву как передовик потребкооперации.

Тот же Данилов-абзый научил мою маму после окончания седьмого класса считать на счетах и арифмометре, а в 1947 году отправил учиться на помощника бухгалтера в Кооперативную школу в Бирск. Полагали, что через год она начнет работать и поможет бабушке «поставить на ноги» младших сестер и брата. Из этого вышло, что профессию мама приобрела по тем временам хорошую, но там же, в Бирске, отыскался наш будущий отец в качестве не сильно завидного, но настойчивого жениха. Надежды дедушкиного друга и бабушки так и не оправдались в полной мере. В 1949 году у старшей дочери появилась своя старшая и единственная дочь – это я!

Жених

Жених был на четыре года старше мамы, совсем небольшого росточка и, чтобы казаться выше, носил кепку «козырьком в небо». Был не то чтобы смелый, а просто отчаянный от простоты. Бывший военный летчик Закуан, первый друг папы, тоже учившийся на бухгалтера, увидев девушку еще на подходе к воротам «Кооперативной школы», буквально вскричал: «Вот на этой девушке, Булат, я тебя и женю!». Девушке стало страшновато: у Закуана лицо было все покореженное, зубы все металлические – последствия ранения в лицо на войне. На жениха и не взглянула.

Дело повернулось таким образом, что Булат и сам проявил себя как парень неплохой – оказался головастый и лучше, и быстрее всех решал задачи, частенько и для робкой тогда еще Рашиды, которая «с голоду плохо соображала». Год продержались, доучились и получили ходовые по тем временам специальности бухгалтера и помощника бухгалтера. Еще одно мамино воспоминание о той поре: «Как-то испекли с девчатами картошки в мундире, прямо в печке, поставили на стол, а у самих даже соли нет. Только стали за стол садиться, как ребята стучатся – в гости пришли. Ну, нам неловко, что соли нет, и мы картошку обратно в печку спрятали. А Булат вошел первым, повел носом и говорит: «А девчата-то картошки напекли – может, и нас угостят». Посмеялись и съели ту картошку без соли и хлеба. Может, кипятком запили, уж и не помню».

Сватовство и свадьба

Отучились весной. Расставаясь, обещали писать друг другу. Писем тех в семейном архиве нет – не «графья», архивы из поколения в поколение хранить не приучены. А жаль. Однако из рассказов свидетелей и участников истории известно, что свататься по санному пути ездили дважды – осенью по первому снегу, и следующей весной – по последнему. Уговорили бабушку с трудом. Ведь она так надеялась, что старшая дочь начнет работать и поможет поднять младших ребятишек. Вторая дочь, Райса, тянулась учиться, собиралась поступать в институт. Третья, Гаухар, была слаба здоровьем, но рукодельница и насмешница, а младшим, Фатыме и Шамилю, еще расти да расти.

За невестой приехали уже в тарантасе. В конце лета сыграли в дедушкиной деревне Шатмантамак свадьбу, и молодые уехали работать в райцентр Киргиз-Мияки. Папа начал работать бухгалтером в конторе сельпо, а мама – продавцом в хлебном киоске. Хлеб тогда продавали на развес. Из имущества у молодых было: по телогрейке, по паре сапог, совсем узенькая складная железная кровать (я ее помню – напоследок она стояла у нас в саду под яблоней), стеганое одеяло и пара подушек, дырявый чугун. Через крохотную дырочку в чугуне была продета тряпочка, но варить еду в нем было можно. И все! Поженились в 1948 году.

Свой дом

Жили по чужим домам до 1956 года. Потом поднатужились и купили за одиннадцать тысяч рублей дом. Эту сумму наскребли с такими усилиями, что даже я, тогда еще семилетняя девочка, запомнила ее навсегда. Денег не хватало, и мама продала два крепдешиновых платья, швейную машинку и большой кашемировый цветастый платок – единственные ценные вещи, которые у нее к тому времени появились. Папа продал свои наручные часы. Две тысячи рублей одолжила на целый год Клавдия Ивановна, заведующая аптекой. Родители всю жизнь были ей благодарны.

Бревенчатый дом из одной, но довольно просторной комнаты с русской (татарской?) печкой и больших сеней был покрыт кровельным железом, что несколько отличало его от соседних изб под соломенными крышами. Ограда и сарай были сложены из больших камней, как крепостные стены. Играя, мы бегали по этой крепостной стене, как горные козлята, до тех пор, пока ее не разобрали, чтобы сложить из этих вечных камней летнюю кухню и фундамент под новый дом-пятистенок. Эти камни упорно перемещал мой брат-семиклассник, чтобы заполнить траншею под фундамент и сложить сам фундамент. Щупленький, худенький и упорный, Марат рычагом перекатывал и укладывал эти неподъемные камни! Я тогда училась уже в девятом классе – значит, это было в 1964 году.

За прошедшие годы отец, работая бухгалтером в Зильдяровской средней школе и сидя за партой со своей сестрой 1938 года рождения (сам он был 1926 года рождения), окончил десятый класс средней общеобразовательной школы. До войны он окончил девять классов, а вечерних школ тогда еще не было. В 1954 году окончил годичную среднюю партшколу в Уфе, а затем заочно с отличием – Московский книготорговый техникум. Работал некоторое время в райкоме комсомола, а затем – инструктором в райкоме партии. Страдал, что маленький рост (154 см) мешает его продвижению по карьерной лестнице. А рост практически прекратился, когда, работая во время войны на заводе в Свердловске, он перенес электрошок, после которого едва выжил. Плюс – постоянное голодание в подростковом возрасте, когда мальчики растут особенно быстро.

К этому же времени относится воспоминание о нашем с братом групповом побеге из детского сада и яслей. Меня определили в садиковую группу, а Марата в ясли. Здания были отделены друг от друга заборчиком, к которому мы прижимались и держались за руки так, что невозможно было оторвать нас друг от друга. При всем при этом до вступления в более или менее сознательный возраст мы постоянно воевали друг с другом и даже дрались – видно, каждый хотел верховодить. Не помню, как мы сбежали из садика, но дошли до «папиной работы» и сели на крылечке ждать, когда он покажется. «Заходит в кабинет Сайфуллин и говорит:

– Булат, там, на крыльце, двое синеглазых ребятишек сидят – уж не твои ли?

Выхожу: точно, сидят. И отказываются идти в садик, говорят, лучше дома вдвоем будем».

Выручила прабабушка Рабига, мама дедушки Валиуллы Давлетшина Она присматривала за нами до нашего младшего школьного и своего весьма преклонного возраста. Мы с братом уже ходили в школу, когда одна из дочерей увезла ее погостить в Миасс, где она неожиданно умерла, и где ее похоронили.

Продолжение следует...

Часть первая

Часть вторая

Часть третья