Все новости
ПРОЗА
10 Мая 2019, 14:03

Уфимские девчонки

Мария ЛАРКИНА Повесть Часть 1 Дырка на колготках Ресторан «Мираж» пафосный и неуютный. Поначалу, когда только попадаешь внутрь, он кажется большим и величественным. Но приглядевшись понимаешь– медные статуи рыцарей, соседствующие с золотистыми львами и героями русских сказок – нелепое сочетание. По всей видимости, хозяин ресторана решил воплотить свои фантазии в жизнь, но не подумал о том, понравится ли чудной дизайн посетителям.

В меню разнообразные блюда, а на деле нет ни обещанных устриц с лимонным соком, ни долмы, ни…
Хватаю за локоть женщину, которую с трудом узнала. Она ли?
– Лилька! Это ты?
Женщина вздрагивает и смотрит мне в глаза. Отстраняется.
– Привет. Ну, ничего себе…– отвечает она.
Улыбка ее неискренняя, а я хорошо чувствую такие вещи.
* * *
Лиля – моя бывшая соседка по подъезду.
В 1987 году мы переехали в дом номер один по улице Аврора. Эта серая девятиэтажка оправдывала свой номер – была единственной высокой постройкой в радиусе полутора километров.
До четырех лет я росла в общежитии.
Пятнадцатиметровая комнатушка с решетками на окнах, один туалет на весь этаж. Запах сваренных щей смешивается с благоуханием поджаренных котлет, аромат убежавшего молока соединяется с вонью протухшей селедки…
Тут нечисто, неопрятно, как и во всех общагах. Тяжело создать уют, когда у тебя куча вещей и книг, а в комнате нет ни шкафа, ни полок. Все добро разложено по коробкам и громоздится на полу, покрываясь пылью.
Но как же здесь весело в общем коридоре! Ребятня катается наперегонки на велосипедах. Взрослые спокойно переступают через нас, когда мы своей бандой усаживаемся на корточки, замышляя очередную игру.
В 1986-м папа, мама и я приехали в первый раз посмотреть нашу будущую квартиру. В подъезде стоял запах известки. Я цокала сапожками по лестнице, пытаясь понять – а где же люди-соседи?
Тут, на подоконнике своей комнаты я оставляю своего пластмассового медведя: «Пускай охраняет квартиру, я скоро вернусь…»
Я несколько раз оборачиваюсь на него, когда мы удаляемся от дома. Мама и папа о чем-то разговаривают, и я чувствую, что они рады переменам. Радуюсь ли я? Мне все равно – хорошо им, хорошо и мне.
Мои игрушки при переезде погрузили в коробку из-под телевизора, который нам подарили на новоселье. Ее поставили в моей комнате. Я перехожу из спальни в зал и обратно, потом обращаюсь к маме: «А где все мои друзья из общежития? Они скоро сюда переедут? Я хочу к ним».
Мама объясняет, что теперь мы живем тут втроем, что общежитие далеко, и что надо как-то к этому привыкнуть. Вот так я впервые осталась без друзей и подруг и почувствовала себя одинокой.
Внизу нашу девятиэтажку окружали частные дома. Никакой асфальтированной дороги и фонарей.
Весной, мы пробираемся к жилищу чуть ли не на ощупь. Родители ворчат. А мне нравится заглядывать в окна с резными ставнями, мимо которых мы проходим. Там люди суетятся, заправляют постели, ставят чайник, складывают вещи в шкаф. В нашей же девятиэтажке ничего подобного нет – все одинаковое, каждый заходящий в подъезд человек нажимает кпопку лифта. Он выходит на нужном этаже, закрывает свою дверь и не угадаешь, что за этой дверью происходит.
Родители отдали меня в гимназию, которая располагалась в центре города. Это сейчас мы садимся в маршрутку и доезжаем до того самого центра за пятнадцать минут. Вначале 90-х, с остановки, на которую мы спешили по утрам, ходил автобус – желтая пыхтящая гармошка.
Он подъезжал, и оголтелая толпа врывалась в салон, топча всех кругом, занимая места.
Уже в первом классе я стала активным борцом за место в автобусе. А как по-другому выспишься? Ночью я спала плохо, а тут целый час дремы… Протискиваюсь, расталкивая всех локтями, занимаю первое место – оно самое удобное. Теперь можно развалиться и спать. Пассажиры шумят, ругаются, едкий запах сгоревшего бензина проникает в одежду, а ты спишь, и нет лучшей радости.
Я завидовала детям, которые ходили в школу неподалеку от нашего дома. Наблюдая за ними из окна, я видела, что они шли веселой толпой, толкали друг друга в снег.
Мне было тяжело в школе – ни подруг, ни компании. Я приезжала из школы и остаток дня сидела перед учебниками. Но и учеба давалась мне с трудом. Каждые две недели я сваливалась с температурой и оставалась дома. Просто мне не хотелось туда идти.
Родители не разрешали мне гулять одной. Настало время, когда по телевизору то и дело рассказывали про маньяков, убийц, грабителей.
Дом на отшибе стал моей тюрьмой.
* * *
Как-то мама зашла к соседям – за солью. Ее долго не было. Вернулась она, держа за руку серьезную девчонку с косичками-бубликами в пятнистом коротеньком платье. Я вспомнила, что не раз видела ее из окна в шумной компании школьников.
Девчонка протягивает мне коробку со вкладышами от жвачек:
– Давай меняться. Меня Лиля зовут.
Все мы тогда собирали эти фантики – «Бублигум», «Лав из».
Я достаю свою коллекцию, разложила на полу разноцветные картинки, и мы стали высматривать одинаковые изображения.
Так с Лилькой мы стали не разлей вода.
Я часто оставалась ночевать у Лильки. Ее родители уезжали на дачу и оставляли дочку одну.
Лилька боялась темноты.
Мы лежим рядом и рассказываем друг другу страшные истории: «в черной, черной комнате…», «в дом приходит Пиковая дама…». А потом я восклицаю: «Что там в зеркале? Уж не приведение ли?», мы орем и прячемся под одеяло.
Теперь мне уже не одиноко – я захожу к Лильке после школы каждый день, мы включаем на всю громкость магнитофон, и вопим, что есть мочи песни Курта Кобейна, не зная слов.
В какой-то момент на пороге появляется крупная фигура женщины с гневным выражением лица, нахмуренными бровями – Лилина мама, тетя Расима. Она кричит что-то по-татарски.
Лилька вздрагивает, выбегает в коридор, хватает мамины сумки, тащит их на кухню. Я остаюсь в комнате, и, поймав удачный момент, сбегаю домой. Единственное слово, которое я узнала от тети Расимы по-татарски «яцыз» (бесстыжая).
По утрам, уже в родительской квартире, мы просыпаемся от воинственного клича все той же Лилькиной мамы. К ней присоединяется ее муж – дядя Эдик. С виду он интеллигентный инженер, чем-то напоминающий доктора Айболита – с седой бородой, в очках. Дядя Эдик гоняет из комнаты в комнату жену и дочь. Хлопают двери. Вопили.
Мама повторяет: «Кошмар! Что у них там происходит?»
Но вскоре мы привыкаем к их утренним концертам.
У Лильки случаются жуткие истерики.
Я захожу к ней, и она тащит меня в ванну. Она стоит перед зеркалом, а в руке у нее ножницы.
– Вот вам, вот вам, – орет она и с остервенением срезает пряди волос…
– Ты что делаешь? Ненормальная! – Я размахиваю руками, пытаясь схватить ножницы.
Мы сидим на полу ванной и смотрим волосы.
– Мама мне не дает денег на парикмахера! – ВсхлипываетЛиля. – Пусть тогда я буду вот такой… Лысой и никому не нужной.
Я обнимаю ее.
Она часто плачет, хватается за нож, режет себе кожу, наверное, чтобы ощутить себя живой. Я хвалю ее, потому что искренне восхищаюсь ее женственностью, умением сделать хороший макияж.
– Ты красивая, какая же ты умница, – говорю я с придыханием, глядя на то, как Лиля вытягивает кисточкой ресницы, крася их тушью. Теперь они долетают до бровей, ее зеленые глаза распахиваются и становятся еще больше.
Лилька не верит, отнекивается: «Я уродина, ничего красивого во мне нет, ты посмотри на нее – кивает она головой на постер Синди Кроуфорд».
В такие моменты мне казалось, что и я уродина… Если сама Лилька так строга к себе, то что-то можно сказать обо мне?
Я приношу газету, и мы высыпаем туда часть женственности Лили…
* * *
В нашем подъезде проказничали хулиганы. Мальчишки из частных дворов – то поджигали почтовые ящики, то писали на стенах матерные слова. Как-то на нашем этаже жильцы учуяли жуткий запах.
– Расима, это от твоей двери воняет, – сказала мама соседке. Мы осматривали дверь, и никак не могли понять, что же произошло. Оказывается, хулиганы иголкой от шприца проделали в обивке маленькую дырочку и впрыснули туда яйцо…
– И что теперь делать? – причитала Расима, когда поняла, в чем дело, – не менять же дверь!
Они пытались ее заклеить, облепить скотчем, но запах не уходил. Тогда дядя Эдик – отец Лильки – выдрал из двери часть обивки и ниткой зашил кожу. Так на красной кожаной двери появился черный шрам, еще долго напоминающий нам о времени 90-х…
* * *
На шестнадцатилетие Лилька пригласила подруг. Она старше меня на два года, я тоже жду шестнадцатилетия.
Ее подруги купили бутылку водки и рябину на коньяке. Я выбрала рябину, они пили водку.
Я боялась напиваться, потому что за стенкой были мои родители. Да и вообще я пай-девочка. Но это, естественно, маска.
Рябина – полная дрянь. Пелена на глазах. Хочется немедленно выйти из состояния быстрого затмения мозгов. Сижу, и лица расплываются в тумане. Но сижу.
Остальные нахрюкались, как свиньи. Через час я уже слышу: «буэээ» из туалета.
«Бедная Лилька и что сейчас будет, когда ее мама вернется?» – переживаю я.
Но к моему удивлению через час, изрядно проблевавшись, все выползли на свет, вновь приобретя человеческий облик.
* * *
Я люблю Лильку за хозяйственность – она лет с семи умеет готовить.
Меня никто не учил вести хозяйство, и я неумеха.
На полках в их кухне красуются банки со специями, бутылки с соусами… На подобных кухнях, кажется, происходит нечто магическое – женщины готовят приворотные зелья или колдуют над лечебными отварами. Это царство, в котором Лилька шаманка…Она по очереди подносит к носу коробки со специями и всякий раз безошибочно определяет, что положить в суп, в рагу, в плов...
Продолжение следует…
Читайте нас: