Аждаха. Часть четвертая

«Что же такого изменилось?» – задался вопросом Багров, что было нового теперь, что давало возможность обратиться к себе и проводить долгие часы за созерцанием своего поведения, своего лица, своей мимики, наконец, на работе, в компаниях, в обществе женщины или женщин. Впрочем, ответ на этот вопрос лежал на поверхности.

В конце концов, то, что жило в нем, проявлялось потому, что все свои душевные силы Багров отдавал делу обеспечения своей независимости. Он продумывал свои шаги, он организовывал людей и обстоятельства, он создавал идеи, что весьма и весьма немаловажно. Все это отнимало у него силы, которые теперь, когда эта самая независимость или суверенитет были завоеваны ценою огромных потерь, разумеется, ибо все на свете завоевывается путем разрушений прежде всего в себе; так что бывает, что для жизни остается только то, что взято у побежденного, его слабая душевная жизнь, не устоявшая под напором, упавшая, однако сохранившаяся где-то под спудом на милость победителя. Теперь-то Багров и обратился к себе, своим тайным мыслям и обнаружил, что они есть, обнаружил с тем большей радостью, что внешняя его движущая сила иссякла, как мы уже говорили парой строк раньше.

Что же обнаружилось, помимо всего, и что заставило Багрова присмотреться к тому зеркалу души, к экрану компьютера, как сказал бы поэт Юнусов. Полное отсутствие женщин как таковых в жизненной плоскости Багрова. Собственно говоря, они были, и было их количество, как говорят те, кто хочет нас подразнить. Но это количество не имело некоторого качества, а именно качества истинно женского, того, что дает мужчине право называть женщину своей и блаженно щуриться где-нибудь в командировке, рассказывая при этом анекдоты об аналогичной ситуации: он-то знает, что его благоверная не такова, поскольку не может рука и нога совершать самопроизвольные движения помимо воли хозяина или мозга.

И теперь Багров с ужасом наблюдал, как по его лицу пробегает мелкая дрожь, быстрый такой танец, сигнализирующий всем встречным женщинам нечто такое, отчего они шарахались во все триста сторон существования собственной души.

Тайная жизнь поэта Мунира

Рассказывая о поэте, о человеке, которого звали поэтом, негоже не упомянуть хотя бы пару строк, сочиненных им. Но справедливость не оставляет нам ни одной строчки, которая принадлежала бы перу этого господина. Как же так получилось, что седые люди называли его «агай» – его, сорокапятилетнего мальчишку, и делали это искренне, однако этого не знает, к сожалению, никто.

Небольшая потаенная жизнь села Сиптуры требует своего рассказчика, человека, который проник во все поры ея и составил отчет об этом, не столько об увиденном и услышанном, о том, что было, чего не было, но о том, что происходило одновременно во многих, может быть, местах, и как все это объединялось в нечто целое и, может быть, угодное Аллаху, так зовут господина этих мест. И очень трудно приступить к фактическому изложению дела, к эпизодам, к фактам, в тяжелом, можно сказать, дурном настроении пребывая, вспоминая то, чего никогда не видел, вспоминая того, кого не увидишь никогда и кого очень и очень мало знал.

Должно быть, речь идет о человеке очень дорогом еенской интеллигенции, которая сама совсем недавно приехала в район из Баш. Ургинки, из Ибраево и других окрестных деревень, там живут их престарелые родители, а у многих родители уже умерли, они сами стали бабками и дедками, стариками со всем вытекающим отсюда веществом. В жизни, особенно когда приезжаешь из глухой деревни в некоторое подобие цивилизации, где люди знакомы только со своим кругом и не более того, хотя до главы администрации, к примеру, всего одно знакомство, я сам знаком с человеком, который близкий друг его, а мой отец так видится с ним в неделю раз или два, так вот в жизни значение имеет некоторого рода умение вцепиться в тот кусок хлеба, который у тебя есть, и не отпускать его, и тем более не отдавать никому.

И что же тогда можно сказать о поэте Мунире, который в жизни не преуспел настолько, что это теперь воспринимается как чудо, как жертвенность, равная богам или хотя бы одному из них.

То, что сегодня воспринимается как сумасшествие под волшебным лучом воспоминаний, уже лишенных сетью нейронов привкуса отрицательных эмоций, представляется сладостной сказкой, уже невозможной в настоящее время. И вот оно превращается в предмет особой гордости, в то, что дает этой жизни смысл, делает ее бессмертной практически, потому что и правда – ведь не потащишь в загробную жизнь диваны, которые продавил своим жирным телом, горы конской колбасы «казы», которую превратил в дерьмо, пропустив через себя, да и самая жизнь, обращенная в инструмент под названием власть, так быстро уничтожается, что жалеть о ней не приходит в голову вообще никому.

А флюиды власти, которые так сильны на расстоянии руки, уже за дверью почти прекращают свое фантасмагорическое действие, и только горы, и степь, и рассвет над степью, и далекий горный лес овладевают душой человека, рожденного, собственно, неизвестно зачем.

Некоторое понимание особенностей восприятия времени

Любое слабое изменение течения времени приводит к провалам памяти, тем более очевидным для тех, кто отсутствовал в этих местах достаточно долго, чтобы сохранить идеальное воспоминание, не слишком отличающееся от реальной картины.

Подросток Хусаинов ранним утром отправляется в школу

Раннее утро. Село Исянгулово просыпается в белесом свете, идущем к нему от горы Усманки в пяти или шести километрах на восток. Самолеты, бывает, бесцельно кружатся над ней, у них отказывает компас из-за устойчивой радиации, оставшейся еще со времен первого ядерного испытания в башкирских степях возле Оренбурга.

Уже осень, и прохладный воздух кусает щеки подростка Хусаинова, бодро идущего по дороге в школу в класс то ли седьмой, а может быть, и весь девятый. Огромный портфель, вмещающий массу книжек, в основном почитать на переменке за партой, шашки вместе с доской, большие же кеды, небось урок физкультуры сегодня, дневник, полный четверок и пятерок, а также всякая дрянь, которую носят молодые люди в школу, о которой забывается надолго, если не навсегда.

Если быть достаточно честным перед собой, что не всегда получается у Хусаинова, то он не знает, зачем он идет в школу, которая полна для него всяких неприятностей и гадостей, куда полнее, чем его портфель. Мы с высоты уже прожитых лет и того, что называется жизненный опыт, уже можем сказать, как оно обстоит и куда следует лезть, а куда не следует, и все такое, чисто павловские рефлексы, помноженные на бюргерскую тягу к покою и теплому женскому рядом совсем. А подросток Хусаинов просто затерт в общую такую массу времени и пространства, бегает там что-то чуть выше среднего роста для этих лет, ну и пусть оно бегает, кому какое дело. Взрослый мир полон своих забот, ему надо решать свои проблемы, о которых не место здесь, совсем не место.

Хусаинов приходит в класс и говорит привет тем, кто ему откликается, без всякой злобы со стороны остальных, какая такая злоба в те же пятнадцать-тринадцать лет, и ждет учителя, который входит в класс и задает всем контрольное задание. Не помню, что за урок, откуда мне знать, хотя, конечно, можно заглянуть в уже реликтовые учебники Советского Союза и выцепить, где же это говорилось, значится так.

Контрольная, четыре или пять вопросов, на которые ответить для Хусаинова проще пареной репы. Помнится, в классе шестом он целый урок один отвечал на все вопросы, которые сам же и задавал, причем ни учитель, ни сверстники понятия не имели, как на них отвечать. Вошло в поговорку, что Хусаинов отвечает на вопросы, которые сам же и задает. Есть в этом что-то такое забавное, я бы сказал.

Быстренько ответив на три вопроса, никто не сможет придраться к его ответу, сочиненному тут же, без всякой подготовки, молодой Хусаинов переходит к четвертому, который он не может понять с первого раза.

– Что такое метафизика? – медленно перечитывает он и впадает в транс, не сразу прерываемый звонком на перемену.

Дети села Сиптуры едут играть в баскетбол

Жил в селе Сиптуры удачливый заместитель главы администрации Еенского района. Звали его Ахмет Мухаметов. Происходил он из старинной семьи, в которой были и купцы, и муллы, а один из предков даже совершил хадж в Мекку. После революции 1917 года и Гражданской войны часть предков Ахмета Багаутдиновича попала неведомыми путями в Турцию и вместе с Заки Валидовым вынашивала планы возвращения на Родину, в столь любезное им Отечество, а другая часть осталась в Башкирии, но переехала как раз в Еенский район.

Разумеется, самого Ахмета Багаутдиновича еще на свете не было, и даже не было его отца с матерью, впрочем, отец уже был, он лежал на руках у своей собственной матери, бабушки Ахмета и громким голосом приветствовал вступление уцелевшей части семьи Мухаметовых в село Сиптуры. Чудесное зрелище представляет это село, если вступать в него со стороны Оренбургских степей, когда сами степи уже за спиной, а впереди виднеются синие горы – не очень высокие, но внушительные – это южные отроги Урала! Перед ними лежал большой брод через реку Ик, а за ним на невысокой горе и само село Сиптуры – обитель райского блаженства.

Проезжали через него белые – выпороли двух смутьянов, проезжали красные – повесили пару местных богачей, тем дело и кончилось. Да еще в тихую ночь взорвался каменный мост через реку, все перепугались, но дело так же кончилось миром – никто не пострадал, остатки моста потихоньку съехали в реку и использовались местной детворой по прямому назначению – на них загорали, с них удили рыбу, эти же камни вспоминали многочисленные выходцы из Сиптуров, достигшие в государстве Башкортостанском чинов немалых.

Багаутдин же Мухаметов, не чинясь своим высоким происхождением и недюжинным умом, поступил работать на конюшню райисполкома, где в скором времени снискал почет и уважение всего начальствующего состава. Всегда у него были готовы к походу красавцы кони, всегда они дышали ровно, важно, ожидая своих седоков. В конюшне было чисто, стоял тот неповторимый запах, достоинства которого оценят только знатоки. И даже сам первый секретарь райкома товарищ Белов, суровый, с глазами навыкате, чем-то напоминавший известного артиста Михалкова, бывало, придет на конюшню и скажет так задушевно:

– Вот ведь, подлец, как за конями ухаживает! А, Бугудин?!

Тем дело и заканчивалось, а «Бугудин» продолжал ухаживать за лошадьми, используя все семьдесят восемь слов башкирского языка, связанных с оным занятием.

Но время шло, и через некоторое его течение господин Белов попал в немилость и был отправлен в ссылку в Сибирь, когда не расстрелян, половина райкома с райисполкомом отправились вслед за ним, а Багаутдин стал директором школы, из которой вскорости вышло много отважных защитников Родины и даже один Герой Советского Союза. Время было суровое, голодное, но Багаутдин связей с райисполкомом не терял, получал кое-какой паек, так что хлеб с маслом всегда был у него на столе. Так прошли годы, не омрачаемые ничем, в какой-то из них родился и сам герой нашего повествования, вырос, учился в школе, потом поехал в славный город Уфу и стал работать там оператором на нефтеперерабатывающем заводе.

Если переводить с башкирского языка буквально, то «учится заочно» означает «учится, находясь в стороне». Таким вот образом наш герой окончил сельскохозяйственный институт и вернулся в родной Еенский район.

Потекли годы, неспешные, полные ежедневных забот. Утром вставало солнце, и надо было выгонять корову, овечек на привольный луг под надзор вечно пьяного пастуха, ходить в магазин за кормом для скота, заготавливать сено, предварительно выбив участок, ходить на работу, выгадывая что-нибудь полезное для дома и семьи, кроме, конечно же, зарплаты. Инженер, главный инженер, председатель колхоза, третий секретарь райкома партии, заместитель главы администрации – так шли годы, не омрачаемые ничем.

Хорошо жить в тех местах, где сильные мира сего находятся в дружбе с тобой, и сам ты являешься сильным этого мира – никогда-никогда не будет реветь твой скот с голодухи, никогда твои дети не будут ходить оборванцами в штанах и платьях Салаватской швейной фабрики; никогда не загорится твой дом среди ночи, полыхая как маков цвет; никогда-никогда не забудут тебя твои родственники, к которым всегда довезет колхозный уазик с шофером, преданным до гроба, полного скудного советского барахла. И, конечно же, я был не прав, когда говорил об этом человеке в прошедшем времени – он, безусловно, жив и по сию пору, и дай ему бог дорасти до поста Главы Администрации Президента нашей родной республики.

Но впрочем, впрочем, впрочем... Был один эпизод, довольно давно, когда сам автор был еще школьником и ездил играть в баскетбол в старинное село Акьяр Хайбуллинского района, в широкую степь Зауралья. Были там и школьники села Сиптуры, рассказавшие о чудесной возможности съездить на эти соревнования благодаря именно Мухаметову.

Говорили они, что на заседании районного комитета партии недруги из давно враждебно настроенного рода Бикмухаметовых подняли вопрос о внешкольной работе с учащимися. О, они все продумали, все у них было спланировано, и достойный человек должен был с позором покинуть ответственный пост третьего секретаря райкома. Как они хотели этого! Но судьба не допустила подобной несправедливости – как раз перед тем, как отправиться на заседание, Ахмет Багаутдинович заглянул в роно и взял там письмо из Мелеуза, из местного спорткомитета. Там и было сказано, что в Акьяре состоится соревнование детей по баскетболу. Сперва, конечно же, Мухаметов и не думал посылать детей в такую даль, деньги были нужны на ремонт кое-каких помещений, но тут он смело вынул это письмо и сказал прямо в лицо своим недругам – наша команда поедет в Акьяр! Наши дети должны быть здоровы!

И что же? Так и случилось, дети заняли третье или четвертое место, сам автор, играя с ними, разбил очки – такой душевный подъем испытывали они от подобной заботы! Так было им весело проехать сто пятьдесят километров по разбитым дорогам через высокие горы, через страшные ущелья Семиколенки, через село Зилаир с живущими в нем старообрядцами, не пощадившими в свое время поэта Шайхзаду Бабича, через голодный Бурибай!

Счастье их не покидало. Так пусть не покидает счастье и этого достойного человека, подлинного героя нашего времени, в котором если и есть что-то стабильное – так это судьба его и его рода, и подобных ему родов, что дает надежду на то, что и будущее не так ужасно, как оно представлялось нам десять или более лет назад.

Роберт Биглов пытается примириться с новым временем и некоторыми проявлениями его

Биглов приехал в Сиптуры на перекладных часов эдак за шесть, устал как собака. После кружки чая с обширным бутербродом мать погнала его в баню, собрала вещи из тех, что всегда оставались в Сиптурах: мыло с мочалкой, напоминавшей если не морские водоросли (Биглов никогда не был на море), то, может быть, просто речную тину. Впрочем, все было ясно и определенно – мочалка была мочалкой, мыло хозяйственное было хозяйственным мылом, а душистое – душистым, марка такая, всего лишь.

В бане обсуждали местного главу администрации. Все уже давно знали, что грехов на свете не так много, всего-то семь или восемь. Не знали, что же греет душу этого самого главы – прелюбодеяние, воровство, обжорство, может быть, с голодухи-то деревенской кусочек конской колбасы – удовольствие великое.

Биглов почему-то вспомнил, как сам питался все эти годы в общежитии, в институте своем московском.

Заметки по поводу местоположения и некоторые выводы из него

Расчленители собственной жизни на некоторые смыслы если и пользовались популярностью на планете Земля, то ограниченной, и доступ для них в высшие иерархии был весьма и весьма затруднен по причинам не столько политическим, сколько натурфилософским, что бы ни понимать под этим определением.

Писатель этих строк, как лицо заинтересованное, желал бы оставить эту сторону собственного существования на глухой периферии как собственного, так и общественного сознания, но любовь к истине, как бы она ни понималась, вынуждает подбирать слова наиболее звучащие в этой обстановке, так что волей-неволей все выходит наружу, и самое словосочетание непременно обнаружит, до каких пределов простерлась лирическая обнаженность смысла, в то же время никакой другой обнаженности слова перед лицом читателя как этих, так и других строк просто не существует.

Любая дидактическая поза ущербна в силу своего положения среди других поз, любой смысл, явленный в некоторое время, этому времени и принадлежит, или, скажем иначе, этот смысл порожден временем, но и время порождено смыслом, и, иначе говоря, время – это смысл.

Собственно, на этом можно и остановиться, но некоторая инерция человеческого существования вынуждает его проживать, тем самым мы все вовлекаемся в то, что уже лишено всякого смысла, что никак нельзя расчленить на смысл. И некоторое недоумение преследует расчленителя собственной жизни на смыслы, и выразить это недоумение можно следующими словами: как же не расчленяется на смыслы то, что так хорошо расчленялось на смыслы ранее.

И этот вопрос если и не повисает в воздухе, то и не растворяется в нем до конца, образуя некоторую ауру, которую люди как простые, так и двусложные, имеющие отношение к власти, интерпретируют в силу своей текучей природы как нечто чуждое власти, будь то собственное тело, полное соков, проявляемых в виде половой любви, или же некоторые ресурсы, отличные от человеческой природы, но существующие в непосредственной связи с нею.

Поздней ночью, посередине собственного мира можно восхититься стройности всего и подивиться тому, каким убогим вещам посвящают люди собственную жизнь и как мало им нужно для счастья попирания себя, преобразования себя в нечто другое, консистенцией своей напоминающее вещество, о котором никто не говорит так прямо, как о нем и не стоит говорить, что даже избавляется от него, не глядя в его сторону. Собственно, таков человек, и не следует идти в другую сторону, кроме как вперед, и не стоит оборачиваться в иную сторону, кроме как назад.

Таков некоторый смысл и таково некоторое действо, в которое оборачивается жизнь после того, как ее расчленили. И это еще не самое худшее, что может претерпевать душа на длинном пути отсюда туда.

Багров понимает, что в жизни есть нечто, что не изменилось за время, которое он потерял

С тех пор прошло около десяти лет, но почти ничего не изменилось – городские продолжали оставаться городскими, хотя и жили большей частью в общежитиях, подальше от матерей и отцов, хотя и были женаты на девушках из Чекмагуша или Чишмов, хотя и работали в таких местах, где любой деревенский давным-давно уже не работал. Но у них не было язвы желудка, у них не было дикого страха по ночам потерять нажитое в единый момент от руки такого же деревенского парня, у которого заклинило в голове от многолетней борьбы за выживание, за кусок хлеба в городе.

Да, такова жизнь, и Багров следил за неумолимым ходом ея как за приближением чего-то громадного и неодолимого, но бесконечно тупого и ограниченного в своих проявлениях, что можно было одолеть мнимой покорностью и жизнелюбием.

Новые смыслы проникают повсюду, принимая неожиданные формы

Читатели книг континента Гондвана, маленькая вымирающая каста, с некоторым облегчением восприняли вечернее известие своих телекомов. Сообщалось, что условия жизни на четвертом ярусе правителя Аида, куда, собственно попадали после смерти жители планеты Земля, улучшились. Теперь им полагался ежедневный трехминутный, взамен двух с половиной минутного, отдых, а также некоторое, хотя и не очень существенное, улучшение питания.

Видимый Космос, известный своим плюрализмом, снизошел до решения этой проблемы в результате многочисленных бюрократических проволочек, имеющих место в любой системе и во все времена. Определенные смыслы, в том числе и такие, прикоснуться к которым человечеству удалось только в последнее полутысячелетие, принесли свои плоды. Земляне получили доступ к священному знанию Видимого Космоса и привели свою жизнь в соответствие с этим знанием.

Произошло это не сразу – с огромным скрипом, натужно колесо истории стало поворачиваться, выделывая странные зигзаги, пока в один прекрасный день не испарилось на глазах у всех. Именно тогда на поверхность и выступили новые смыслы, уже довольно длительное время проявлявшие себя то там, то здесь своими сторонами, основное назначение которых было не раздражать, а давать новые ответы и порождать новые вопросы.

Внезапно стало ясно, что посмертное существование не миф, столь усердно разоблачаемый всеми и вся, а вполне реальное пространство со своими вполне физическими законами, познание которых стало настолько доступным новому человечеству, что несколько аппаратов, изобретенных как приставка к самому обычному видеофону, позволила наладить двустороннюю связь с этим миром со всеми вытекающими из этого последствиями. Теперь уже никто не умирал со страхом попадания в неизведанное, но тихо переходил в иное пространство, часто при помощи специалистов определенного рода, гарантировавших конечный результат.

Очень скоро выяснилось, что есть некоторая иерархия жизнедеятельностей человека, результатом которой являлось попадание в то или иное место нового пространства на время, явно превышавшее любые земные сроки. С этого начались перемены на земле, приведшие ее к тому состоянию, в котором она пребывает ныне.

Биглов не может воспользоваться некоторыми преимуществами своего положения

В общем наступило такое достаточно долгожданное время, когда у меня появилось право задавать вопросы, и мне на них отвечали, вот что самое великолепное в этой ситуации вообще. Это неважно, почему я теперь могу задавать свои бесчисленные вопросы и мне на них отвечают, это все отдельно, для другого раза, быть может, не сейчас, когда-нибудь.

Конечно, в первую очередь я атаковал свою бывшую супругу, мне так хотелось знать, в чем же дело, почему эти годы, когда мы жили врозь и которые я посвятил тому, чтобы выполнить практически все ее претензии ко мне, почему они не увенчались успехом, почему я не стал желанней и ближе, почему я не могу сказать о ней и о себе – «мы».

Я стал задавать вопросы также и всем своим знакомым, друзьям, незнакомым людям, и мне отвечали на них со всей искренностью, на которую только способен человек. Впрочем, довольно быстро выяснилось, что эти ответы невозможно ни использовать, ни применить, ни как-то понять.

Продолжение следует…