Мое ТМУ. Часть сорок первая

Мы же с Вовкой сидели за одним столом, и было видно, что между нами дружеские отношения, вот он, похоже, и вымещал свои отрицательные "антималофеевские" эмоции на мне. Его особое "пристрастие" ко мне подметили и ребята, и спрашивали, где я умудрился перейти ему дорогу? Я только пожимал плечами. На экзамене по судоремонту он влепил мне трояк.

Подходили сроки сдачи курсового проекта по дизелям и почти каждый день из кабинета ДВС возвращались обескураженные жертвы "допросов с пристрастием", учинённых им Жуховицким.

С первого раза он всех заваливал и предлагал подготовиться к следующему заходу. Некоторые сдавали проект только с третьей, а то и с четвертой попытки. Видя такое дело, я решил дотянуть до последнего дня, когда он не сможет мне сказать:

– Подготовьтесь и зайдите через пару дней.

Наконец, пошёл сдавать проект и я. По самому проекту вопросов особенно не было, но в теории он меня посадил быстро.

Я услышал его коронную фразу:

– Зайдите позже.

– А сегодня последний день сдачи проектов.

– Ничего, я даю вам ещё несколько дней.

– Давайте, я сдам вам сегодня.

– Но я поставлю вам тройку.

– Ставьте.

Я ушёл, решив, что отделался малой кровью. Но позже, получив диплом, увидел, что по ДВС у меня стоит тройка, несмотря на то, что все экзамены по дизелям в течение двух лет я сдавал на четыре и пять и госэкзамен сдал на четвёрку.

Не простил мне Жуховицкий пренебрежительного отношения к своему предмету. Не помогла даже форсунка с "Русского дизеля". Вот до чего принципиальный был мужик.

Так у меня в дипломе оказались две тройки, хотя большинство оценок там – пятёрки.

В прошлом году на сайте ТМУ я прочитал сообщение: "Извещаем всех бывших курсантов Таллинского мореходного училища, что в Москве умер бывший преподаватель ДВС Семён Осипович Жуховицкий. Последние годы жизни он работал в Московской школе юных моряков".

Надо же, я, как "представитель Истоминской династии", бывал в этой школе, и теперь, задним числом вспоминаю, что видел человека, похожего на сильно постаревшего Семена Осиповича, но мне в голову не приходило, что это мог быть он.

А меня там представляли не как Филимонова, а как Истомина, так что и он узнать меня не мог. Помню даже, что мы встретились с ним глазами. Видимо, подсознательно что-то почувствовали. Поэтому я и запомнил эту встречу. Но не узнали друг друга. Мир его праху.

– ЭГМП – Эстонское Государственное Морское Пароходство;

– ЭРЭБ – Эстонская Рыбопромысловая Экспедиционная База – рыбаки;

– и, как у нас, почему-то, называли, ДВК – Дальневосточный край. В это понятие входили Дальневосточное и Сахалинское Пароходства.

Конечно, все мечтали об Эстонском Пароходстве, в ЭРЭБ не очень рвались, но это котировалось выше, чем ДВК. Привыкнув за три года к Таллину, никто не хотел ехать в Приморье.

По результатам успеваемости был составлен общий по двум нашим группам список очерёдности выбора места распределения. Правда, в Пароходство автоматически брали всех, кто плавал там до училища, кроме того, старшины получали повышающий коэффициент на сумму баллов. Я в этом списке оказался пятнадцатым из шестидесяти, но для меня это никакого значения не имело. Пароходство, как и ЭРЭБ не светили мне из-за отсутствия визы, оставался только ДВК, там, кроме загранки, много судов плавало в каботаже, хотя уезжать на Дальний Восток у меня, как и у большинства ребят, желания не было.

И тут появился Куно Тамре. К этому времени он работал "культурником" в ЭРЭБ. На нем висело обеспечение культурного досуга рыбаков в межрейсовый период. А так же обеспечение уходящих судов кинофильмами, шахматами, библиотеками и т. д. Будучи человеком деятельным и активным, он значительно оживил эту работу. Не ограничиваясь межрейсовым периодом, Куно организовал радиопередачи для рыбаков, находящихся на промысле. А рейсы у рыбаков были по три – четыре месяца. Он писал открытки или звонил родственникам рыбаков, живущим по всему Союзу. Предлагал прислать какое-нибудь обращение к своему плавающему родственнику, или "говорящее письмо", которые он включил бы в радиопередачу. У него был свой уголок в здании Эстонского радио, оно размещалось на улице Вабадусэ. Людям, живущим в российской глубинке, его имя и название улицы трудно было понять и запомнить. Часто, посылая ему письма, называли его Куно Тамарой.

А уж название улицы Вабадусэ, как только не переиначивали. Однажды он показал нам адрес, написанный на конверте письма присланного на Радио: Таллин, улица Бабы Дуси. Это не с его слов, сам видел.

Как-то, в конце февраля, Куно в свою передачу, для кого-то из рыбаков по просьбе его родственников включил одну из популярных тогда песен. В те времена текст передачи согласовывался с цензором, и после этого нельзя было изменить там ни одного слова. Но все же, зная, что у нашей мамы 28 февраля день рождения, он включил в передачу дополнение: "Этой же песней поздравляют с днём рождения свою мать Ольгу Леонидовну Филимонову ее дети: Олег, Всеволод, Людмила и Светлана". Надо сказать, Куно здорово рисковал, если бы заметили, вход на Радио для него задробили бы, но обошлось. Меня он предупредил заранее, и, когда началась передача, я позвал маму к приёмнику. Конечно, это произвело на неё впечатление.

Так вот, Куно пришёл ко мне с предложением. В скором времени ЭРЭБ должна была получить новую, самую большую плавбазу "Йоханнес Варес". Комсорг ЭРЭБ Вальтер Хейнмаа намылился идти на неё помполитом, и теперь он ищет себе замену на посту освобождённого секретаря комитета комсомола. Куно поговорил с ним в отношении меня.

Я заканчивал мореходку, то есть, был человеком, имеющим отношение к флоту, в течение двух лет был членом комитета комсомола училища. Кроме того, в училище я пришёл с производства, ездил на уборку урожая на целине и даже был награждён значком ЦК ВЛКСМ "Участнику уборки урожая на целине. 1958 г".

Другое дело, что этим значком награждали всех "целинников". Короче говоря, по анкетным данным, что тогда имело большое значение, я проходил по всем параметрам.

Побывал я на собеседованиях у Хейнмаа, в парткоме ЭРЭБ, в райкоме и горкоме комсомола, везде получил добро. Теперь мне предстояло распределяться в ЭРЭБ.

Особенно была довольна этим мама, очень ей не хотелось, чтобы я уезжал на Дальний Восток. Все знакомые убеждали ее в том, что ребята там моментально спиваются. Не знаю, как насчёт всех, но двое из нашей группы, как мне говорили, действительно спились. Один из них – Миша Сесютченков, очень симпатичный, приветливый, спортивный парень, член сборной училища по баскетболу. Мишин отец погиб на фронте, мать поднимала его одна, он был к ней очень привязан. Миша часто писал ей письма, при первой же возможности смывался в Хаапсалу, это в ста километрах от Таллина, навестить ее.

На Востоке Миша стал выпивать и постепенно превратился в профессионального бича. Сколько раз мать не присылала ему деньги, чтобы он вернулся домой, все было бесполезно, деньги тут же пропивались. В конце концов, она сама поехала за ним туда и вывезла почти силой. Но Миша уже перешёл "точку возврата". В Хаапсалу он стал плавать механиком на небольшом сейнере у рыбаков, пить продолжал. Вскоре он погиб, упав за борт в нетрезвом состоянии. Было ему всего тридцать с небольшим. Так его жалко. Неприспособленным он оказался к непростой морской жизни. Я и сейчас не могу представить себе Мишу Сесютченкова бичом. Такой он светлый был.

Говорили, что запил там "по-чёрному" и Саня Снопов. Саня был из деревни, с Вологодчины. Поначалу это был такой "деревенский мужичок", как называл его Витька Сергеев. Среди нас, "городских", он держался настороженно, словно все время ожидал подвоха и все время был готов к отпору. Он напоминал ёжика, готового в любой момент выставить иголки. Но к концу первого курса Саня понял, что никто никаких козней против него не замышляет, расслабился и оказался отличным парнем, с хорошим чувством юмора, надёжным товарищем. Кстати, от Сани у нас пошло выражение, которое потом было в ходу до самого окончания училища: "Оно, конечно, дескать, ежели б, но постольку поскольку..." Применяли его по любому поводу.

Единственно что, при случае, Саня мог выпить лишнего. Видимо, на Дальнем Востоке такие "случаи" выпадали слишком часто. Хочется верить, что Мишей и Саней ограничивается список тех наших ребят, кого сломала водка.

После распределения наш класс разбился на три группы: загранщики, рыбаки и дальневосточники. Были и обиженные. Некоторые ребята учились хорошо, но в Пароходство взяли не их, а тех, у кого была "лапа", хотя и учились они хуже. Ещё недавно мы были едины во всем. Мы жили в одном экипаже, были связаны одной дисциплиной, нас одинаково "долбали" отцы-командиры и "гоняли" одни и те же преподаватели.

Далеко вперёд мы не заглядывали, а ближайшее будущее у нас было одинаковым. Теперь все изменилось. Скоро кто-то останется в Таллине, кто-то уедет далеко, далеко.

Конечно, все хотели плавать, ведь к этому нас готовили три года, но училище было тесно связано именно с Эстонским пароходством, в нем большинство ребят проходили практику, большинство хотели в нем и плавать.

Да и к Таллину за эти годы привязались, не хотелось покидать его, ехать невесть куда. Со временем все же страсти, связанные с распределением, поутихли.