Платок парижанки

Наполеон твердо и четко знал, что русская армия в сражении под Бородино оказалась на недосягаемой высоте мужества и стойкости. Поведение русских войск в бою удивляло и восхищало его. Он видел это адское сражение, видел, как таяла его огромная армия, и в то же время он чувствовал, что они, эти русские, погибая, побеждают.

В воздухе витала не его победа, чужая, тем не менее, он считал себя победителем.

Он сидел на Поклонной горе и ждал ключи от Москвы. Ум и интуиция его были в противоречии. Время шло.

Все государи цивилизованных европейских стран сами с поклоном несли к нему ключи и золото, выражая верноподданность.

А здесь... где эти ключи? Да ведь они дикари, варвары. Что они могут понимать в этике? Скифы...

Он третий день упорно и терпеливо ждал ключи...

Ему нужны ключи победы – ключи от Москвы.

Ожидание затягивалась, он продолжал искать выход из этой глупейшей ситуации... Может, русским крестьянам издать указ об отмене крепостного права? Может, сделать пугачевщину?

И сам себе отвечал: нет. Крестьяне не поверят, что он несет им свободу и даст землю, их землю им же. Он – француз, и он им враг, их общий враг. Поэтому они, эти разные народы, сообща воюют против него. Ведь у них все общее: и земля, и судьба, и будущее. Все настолько прочно переплетено в России, иначе быть не может. Они могут победить только сообща.

«До меня их никто не мог победить… Значит, их никто и никогда не победит».

Эта мысль его немного успокоила. Да его и самого тошнило от революции и бунтов черни еще во Франции.

На второй день ожиданий императора посетила мысль: а не послать ли за Александром и предложить ему легкий мир? «Я должен поставить любым путем Россию на колени и стать господином света. Должен!»

Мысли его снова переключились на войну, и он снова и снова начинал обдумывать: где дать следующее сражение, как выиграть тот или иной бой, как расставить артиллерию…

Ах!.. Это сладкое слово – Война. Как прекрасна жизнь, когда идет война! Его война. Вот он двигает полки, вот дает сражение, вот побеждает…

Война, война и только война была смыслом его жизни. В войне он проявлял свой талант, свои лучшие качества, она была ему нужна как воздух, как вода, как жизнь... В ней его ясный ум, неиссякаемая энергия, знание дела, мастерство делали его неотразимым. Он вдохновлялся войной, жил ею, работал на войну и в эти минуты чувствовал себя Великим. В мирное время ему было скучно и тягостно. Сидя на стульчике, он размышлял, сравнивал, взвешивал и пытался поверить в свою победу над Россией.

И задремал...

Вдруг ему почудилось, что большая, сильная и мускулистая рука схватила его за шиворот и потащила над Вселенной, и услышал он трубный голос:

– Ах ты дрянь, я тебе жизнь дал, а ты что натворил? Смотри, поганец, везде, где ты – смерть, разор, голод, уничтожение народов и унижения, мучения людей. Сколько крови ты пролил, кто тебе дал право уничтожать народы? Ты кто такой, мерзавец?

Тут невидимый силач стукнул его по темечку:

– Эти люди нужны мне для развития человечества, а ты сеешь только разрушения! – и снова по темечку: – Надо создавать, создавать, создавать!

Наполеона сильно тряхнуло, и под крик «Пошел вон!» великий полководец стремительно полетел вниз, шмякнулся и превратился в простую грязную кляксу…

Бонапарт вздрогнул и очнулся.

Это было предупреждение о его будущих несчастьях. Дурные предчувствия овладевали им все сильнее и сильнее.

Ключей не было, и на третий день с самого утра Наполеон был в дурнейшем расположении духа. Он вспомнил, как после вступления на территорию России после Немана дорогу ему перебежал заяц. Лошадь испугалась, резко дернулась в сторону, и Наполеон упал лицом вниз. «Вот и поражение», – мгновенно отметило его подсознание. Эта мысль глубоко сидела в его мозгу, как гвоздь, и постоянно точила изнутри.

И наблюдая за сражением в Бородино, он ясно видел, что русские сражаются как одна душа.

«Они мертвы, но они побеждают... Их невозможно победить. Слишком велик дух этого народа, их не одолеть», – отмечал его ум.

«Это роковая ошибка, ты все проиграл», – отмечало его подсознание. И им овладела мрачная апатия и мрачная ярость. Он казался себе очень маленьким капралом и чувствовал себя ничтожным существом. Что ему в этой огромной холодной стране русских? Что он здесь потерял? Что хотел найти?

К нему вдруг поступила тошнотворная дурнота, такая же, когда он на пороге своего дома ударился об него головой. Только теперь эти порогом стала Россия. Россия его смяла.

Ведь он сам когда-то сказал: мною руководят высшие силы, и если они меня покинут, то меня можно будет смять соломинкой. Однако Россия не соломинка. Это – глыбище! Ее не одолеть!

К вечеру подошел генерал де Марго доложить, что башкирские конники в составе русских войск, воевавшие луками и одной стрелой убивавшие даже лошадь, потеряв своих товарищей в бою, в исступлении носятся вокруг французских войск, как «рои ос», подкрадываясь отовсюду. Настигнуть их очень трудно, победить невозможно. «Варвары ничего не боятся», – добавил де Марго.

И Наполеону вдруг зримо почудилось, что где-то притаился неуловимый «амур» в своей мохнатой шапке и целится своим острым луком прямо ему в сердце. А ведь они ловки и промахов не знают... Бежать, бежать, бежать! Срочно домой! Он добьет их там…

30 марта 1814 года под звуки Преображенского марша, верхом на белом коне, рядом с прусским королем и князем Шварценбергом, представлявшим Австрийскую империю, впереди блестящей свиты генералов, то есть во главе несметной армии союзников, русский царь Александр вступил в столицу побежденной страны.

Парижане, обнищавшие и уставшие от войны, безмолвно стояли на краю дороги и смотрели, как полк за полком, дивизия за дивизией вступали в их родной Париж войска. Они ждали русских и втайне радовались концу войны – наконец-то долгожданный мир!

И вот появились башкиры-конники. Лучшие воины-башкиры ехали на параде, блестя серебряными медалями. Они были важны, горды, сидели как влитые на своих конях, на спинах которых и выросли. Гордость сквозила в их осанках, даже в повороте головы. Париж был изумлен и поражен их необычностью. Впереди конников ехал лучший воин башкирского полка Кундузбай Кулдавлетов. Мысли его в это время уже были в родном краю, ему хотелось домой, чтобы его видели родные, отец, Янбика – его душа. «Атай, мин монда – Парижда. Эх, курхен инее мине Янбикэ, далеко Бурзян…»

Французы не боялись русских, так как до парада они слыхали, что Александр сказал в своем воззвании к русским воинам: «Неприятели, вступая в середину царства нашего, нанесли нам много зла, но и претерпели страшную казнь. Гнев Божий поразил их. Не уподобимся им: человеколюбивому Богу не может быть угодно бесчеловечие и зверство. Забудем дела их; понесем к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простертую для примирения руку…»

И поведение русских войск соответствовало воззванию их императора, они были великодушны.

В Париже начался большой праздник. Победителям позволили познакомиться с городом, народ французский был восхищен русскими и счастлив, и везде, увидев их, парижане громко кричали: «Да здравствуют русские!»

Увидев Александра на Елисейских полях, парижане толпой шли за ним и бурно выражали свою любовь. Русские офицеры вели себя деликатно, соперничали пиршествами, пили вино Луи Шаврона. Как пелось в гусарской песне того времени: «Наконец француз ретивый русским войском покорен. Мы за взятие Парижа несравненный пьем Chavron! Гром победы, раздавайся! Наш гусарский эскадрон пьет у Лувра! Мы в Париже! Суши хрусталь! Салют, Chavron!»

Башкирским воинам тоже разрешили ознакомиться с Парижем, башкиры обрадовались, почистили одежды и пошли толпой пешком в город. Впереди как всегда шел Кундузбай. Он был высок, силен, плечист, крепок и строен, как столетняя сосна на бурзянской скале. Гордые, высоко поднятые брови, ясный лоб, большие черные глаза, твердый шаг невольно привлекали взгляды парижанок. Суконный костюм был синего цвета, широкие синие шаровары с красными лампасами, белая остроконечная шапка, разрезанная и загнутая на полях с двух сторон, ременной пояс, кожаная портупея и сабля, подсумок с патронами. Сапоги очень прочные, хотя не слишком изящные. Шел он легко и быстро, душа его была в восторге. А, увидев Лувр, он и вовсе застыл как вкопанный.

Друзья спешили за ним, делясь впечатлениями: «Вот шэп егетлэр!» А в этот момент Кунзузбай услышал звуки легкой ритмичной музыки, сердце джигита екнуло, и он пошел на звук, позабыв обо всем. Посреди площади в центре плясала очень молоденькая девушка, громко стучала башмачками в такт музыки, глаза задорно сверкали. А на тонком стане девушки алел завязанный в узор тонкий алый платок с алыми тюльпанами. Алый платок порхал тюльпанами и привораживал Кундузбая. Он мгновенно вспомнил, как Янбикэ вплела в гриву его коня свой платок в день их прощания.

Громко хэкнув, егет прыгнул в круг и заплясал с девушкой. Но плясал он свою башкирскую плясовую, хоть и под французскую музыку.

Как могучий беркут кружил Кундзубай в бешеной пляске вокруг молоденькой партнерши, громыхал сапогами вокруг ее маленьких башмачков. Медали на груди тряслись воинственно, как будто этой девушке что-то угрожало. Толпа восторженно кричала и хлопала в ладоши. А он все плясал вслед за алым платком, который дразнил его, звал, увлекал, волновал. Все чаще стучали башмачки, все сильнее грохотали сапоги, и в какое-то неуловимое мгновение души пляшущих соединились, они плясали как одно целое. Вихрь желаний, любви, жизни вырвался наружу и был изумителен в этом дуэте. Кундузбай в запале танца потянулся к платку, девушка поняла его и сама протянула ему свой платок с алыми тюльпанами. Зрители восторженно закричали «О, лямур!»

Девушка смутилась и тихо спряталась за спину шарманщика. Кундузбай, оставшись один и еще не остыв, вынул из-за пояса курай и заиграл.

О, курай! Из полого горла башкирского инструмента полилось мощное и чудесное созвучие звуков гор, лесов, степей, переплетенье пения птиц, шелест листьев, дыхание ветра, течение полноводной реки, шум дождя... Диковинные, изумительные звуки! Париж такого еще не слыхивал. А Кундузбай играл, играл, играл... И платок алел на его сильном плече.

Среди троих людей в шляпах, стоящих поодаль, шел тихий разговор под звуки этого курая:

– Как сильно ошибся наш маленькие император, напав на прекрасный и дивный народ, у какого такая сильная душа. Пушкой не победить красоту и любовь.

– Если они сумели извлечь из палочки дивную музыку, то каковы они в бою? Вот они и дошли до нас…

– Се ля ви, – только и сказал третий.

Кундузбай и его товарищи благополучно добрались до своей милой Башкирии, привезли всей родне французские подарки и много рассказов о Европе, о Париже, о победе…

Первого сына Кундзубай назвал «Париж». Французские же платки до сих под хранятся в сундуках у прабабушек, их бережно вынимают во время торжественных моментов жизни.

Поглядите на алый платок, он вам что-то напомнит...

Поглядите!