«Мой адрес: Аксеново, Уфимской губернии». Часть первая

Великий художник слова Антон Павлович Чехов (1860-1904), по меткому определению Льва Толстого, «Пушкин в прозе», был прежде всего гуманистом в самом высоком значении этого слова. При упоминании его имени перед нашим взором возникает удивительно цельный и искренний образ симпатичного и доброго человека с умными, проницательными глазами. Как никто другой, этот честнейший и совестливейший человек глубоко чувствовал страдания униженных и оскорбленных, он буквально мучился чужой болью.

Пошлая и жестокая жизнь вызывала негодование Чехова. Но он глубоко верил в неиссякаемые духовные силы народа, в его светлое будущее. Писатель понимал, что подавляющее большинство людей еще барахтается в тине мещанства, косности, глупости и далеко от красоты и гармонии. Вместе с тем, он был убежден, что мыслящие, честные люди не могут быть счастливыми в мире угнетения, тунеядства и пошлости. Всем своим творчеством Чехов утверждал, что нельзя быть равнодушным созерцателем противоестественного, рабского состояния человека, нужно бороться против этого. Органически присущая Чехову всеобъемлющая гуманность – характерная черта всего его творчества. Продолжая традиции великого Пушкина, он с большим вниманием и сочувствием отразил беспросветную жизнь народов колониальных окраин России, находившихся в еще более тяжелом положении, чем трудовой русский народ. Сочувствие и тревогу писателя вызывала также судьба башкирского народа, доведенного царизмом до грани нищеты и физического уничтожения.

Первое упоминание Чехова о Башкирии относится к 1883 году. В фельетоне «Мысли читателя газет и журналов» он пишет об уфимской газете: «Не читайте «Уфимских губернских ведомостей»: из них вы не почерпнете никаких сведений об Уфимской губернии». Будучи официальным органом губернии, газета, естественно, отражала царскую колониальную политику, умышленно умалчивала о действительном положении дел в Башкирии. Именно в ту пору происходили неслыханные грабежи башкирских земель, и в столичных газетах часто появлялись статьи и корреспонденции уфимских публицистов Н. В. Ремезова и П. И. Добротворского, в которых смело разоблачалось варварское разбазаривание природных богатств Башкирии. Весьма вероятно, что Чехов был знаком с этими публикациями, с фактами баснословного ограбления башкирских земель и лесов. Тем более что вопиющие злоупотребления чиновников и дельцов в Уфимской губернии вынуждена была подтвердить даже сенаторская ревизия, проведенная в 1881 году в Уфе.

Чуткая душа Чехова была возмущена тем, что печатный орган края, где происходило позорное ограбление целого народа, ограбление, которым была возмущена вся прогрессивная общественность страны, всячески пытался умолчать даже о самом факте расхищения башкирских земель, не сообщал о нем «никаких сведений».

Непосредственное знакомство Чехова с Башкирией и башкирами состоялось позднее, весной 1890 года. Направляясь на Сахалин, он по Волге и Каме добирался от Ярославля до Перми. Проезжая на пароходе по северу Башкирии, он писал родным: «Стали попадаться инородцы. Татар очень много: народ почтенный и скромный». Если припомнить, что коренное население этого края – башкиры и татары – сильно перемешались между собой и по внешнему облику, образу жизни и роду занятий мало отличались друг от друга, то можно предположить: называя «почтенными и скромными», писатель, очевидно, имел в виду обе эти народности, к которым он относился с симпатией и уважением.

В тот год была поздняя весна, природа не набрала еще своих живительных сил, донимал порывистый холодный ветер. Суровая природа Камы, унылые уральские города, тяжелая жизнь народов края угнетают писателя, навевают грустные размышления. Под впечатлением увиденного и перечувствованного в дороге, уже добравшись до Екатеринбурга, Чехов писал о прикамской природе: «Берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко и противно... Звуки береговых гармоник кажутся унылыми, фигуры в рваных тулупах, стоящие неподвижно на встречных баржах, представляются застывшими от горя, которому нет конца. Камские города серы...».

В тот же день Чехов пишет знакомому врачу Н. Н. Оболенскому: «Сижу я теперь в Екатеринбурге; правая нога моя в Европе, а левая – в Азии. Погода, выражаясь мягко, отвратительна...». И шутливо добавляет: «Увы, как изменилась жизнь моя! Белизну восемнадцатирублевых сорочек заменяет мне здесь снег, покрывающий мостовые; тепло заменяется жестоким холодом...».

В рассказе «В ссылке» Чехов создал колоритный образ молодого татарина, томящегося в ссылке. Сослан он в Сибирь безвинно. Виноват был его дядя, богатый и всесильный. За вину богатого родственника приходится расплачиваться безответному бедняку. В холодной чужой стороне татарин глубоко страдает, тоскует по дому, по умной красивой молодой жене. Самому ему лет двадцать пять, родом он из Симбирской губернии. Образы родной деревни, любимой жены не дают ему покоя ни днем ни ночью.

Татарин выделяется среди других перевозчиков своей человечностью, тонкостью души, умением глубоко чувствовать. С глубокой убежденностью татарин утверждает: «Бог создал человека, чтоб живой был, чтоб и радость была, и тоска была, и горе было, а ты хочешь ничего, значит, ты не живой, а камень, глина!» Этот образ вызывает уважение и сочувствие, он воспринимается как символ трудового, бесправного народа, светлые душевные качества которого безжалостно попираются в удушливой атмосфере зла, грубости и несправедливости.

Башкирские мотивы нашли художественное отражение в рассказе Чехова «У знакомых» (1898). Писатель создал типичный образ инфантильного русского дворянина Сергея Сергеевича Лосева, вся жизнь которого прошла в бессмысленных кутежах и мотовстве. Стремление обедневшего дворянина Лосева поехать в восточные губернии с целью «урвать», по меткому выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина, лакомый «кусочек» девственной башкирской земли и тем поправить свое материальное благосостояние, отражает типичное явление той эпохи. Новоиспеченные «башкирские помещики», жестоко эксплуатируя местное население, на слезах и муках народа наживали огромные состояния. И как человек, остро чувствующий всякую несправедливость, Чехов не мог пройти равнодушно мимо вопиющего социального бедствия – хищнического ограбления башкир: «фигуры в рваных тулупах» не могли не волновать его любящего сердца.

Особого внимания заслуживает приезд Чехова в 1901 году на кумысолечение в Башкирию. Его эпистолярное наследие этого периода, мемуарная литература о писателе и некоторые другие материалы позволяют воссоздать «башкирскую страницу» жизни и творчества Чехова.

К весне 1901 года здоровье Чехова значительно ухудшилось, и он, понимая необходимость серьезного лечения и желая посоветоваться с видными столичными врачами, 11 мая приехал из Ялты в Москву. 17 мая писатель был на приеме у известного терапевта профессора В. А. Щуровского. Тот нашел болезнь очень серьезной и посоветовал Чехову как можно скорее ехать на кумыс в Башкирию. В тот же день Чехов писал сестре Марии Павловне: «Ну-с, был я у доктора Щуровского. Он нашел притупление и слева, и справа, справа большой кусок под лопаткой, и велел немедленно ехать на кумыс в Уфимскую губернию, если же кумыса я не буду переносить, то – в Швейцарию. На кумысе, скучнейшем и неудобном, придется пробыть два месяца».

Находясь последние годы в Ялте, Чехов был оторван от привычной литературной среды, ему тяжело было «без культуры, без московского звона». И вот он снова вынужден покинуть друзей, театр, любимый город. Все это, несомненно, внутренне настраивало Чехова против поездки на кумыс. И в письме переводчице О. Р. Васильевой он горько иронизирует: «Ехать на кумыс гораздо скучнее, чем читать дамского сочинения роман». На кумыс Чехов решил ехать в Андреевский санаторий, находящийся недалеко от станции Аксеново Уфимской губернии.

Приезд Чехова в Башкирию совпал с важным событием в его личной жизни – женитьбой на видной московской актрисе Ольге Леонардовне Книппер. «Милая мама, благословите, женюсь. Все останется по-старому. Уезжаю на кумыс. Адрес: Аксеново, Самаро-Златоустовской. Здоровье лучше», – телеграфирует он Евгении Яковлевне 25 мая 1901 года. Обвенчавшись в тот же день в церкви Воздвижения на Овражке, в Воздвиженском переулке на Плющихе, Чеховы посетили лишь мать невесты и сразу же поехали на вокзал. На другой день, 26 мая, они были уже в Нижнем Новгороде. Один день пробыли у А. М. Горького, который, отсидев месяц в нижегородской тюрьме за участие в революционном движении, только 17 мая был по болезни выпущен из заключения и отбывал домашний арест.

Из Нижнего Новгорода Чеховы едут на пароходе по Волге и Каме до Пьяного Бора (ныне Красный Бор). Ольга Леонардовна вспоминала: «У пристани Пьяный Бор (Кама) мы застряли почти на сутки и ночевали на полу в простой избе в нескольких верстах от пристани, и спать нельзя было, так как неизвестно было время, когда мог прийти пароход на Уфу, – и в продолжение ночи и на рассвете пришлось несколько раз выходить и ждать – не появится ли какой пароход». На Антона Павловича эта ночь, полная отчужденности от всего культурного мира, ночь величавая, памятная какой-то покойной, серьезной содержательностью, и жутковатой красотою, и тихим рассветом, произвела сильное впечатление, и в его книжечке, куда он заносил все свои мысли и впечатления, отмечен «Пьяный Бор».

Просидев ночь с 28 на 29 мая в Пьяном Бору, Антон Павлович и Ольга Леонардовна на попутном пароходике поплыли по реке Белой в Уфу. 31 мая рано утром Чеховы прибыли в Уфу. Из Уфы шесть часов ехали по железной дороге до станции Аксеново, оттуда еще 12 верст на лошадях до частного кумысного заведения.

Уфа тех лет ничем не отличалась от других провинциальных городов и произвела на Чехова грустное впечатление. Ольга Леонардовна писала Марии Павловне из Аксенова: «Вот яма-то эта Уфа! Пекло, духота, пыль». Примерно так же описывал Уфу начала века А. М. Горький в «Жизни Клима Самгина»: «Город был какой-то низенький, он точно сидел, а не стоял на земле. Со степи широкой волною налетал ветер, вздымая на улицах облака черноватой теплой пыли...».

Хотя Чехов ехал в Башкирию на отдых, на кумысолечение, но, как художник и общительный, беспокойный человек, он, конечно же, не мог сидеть без дела: вел интенсивную переписку с писателями и издателями, родными и друзьями, читал корректуры своих произведений и редактировал их. Перезнакомился с отдыхающими и персоналом санатория и впоследствии с некоторыми из них поддерживал связь, интересовался их жизнью.

Живописная природа Башкирии, воспетая Аксаковым чудесная река Дема, красивые холмы и девственные леса, изумительные душистые полевые цветы и густые травы, по свидетельству Ольги Леонардовны, приводили Антона Павловича в восторг.

На другой же день по приезде в санаторий Чехов писал сестре Марии Павловне, что с удовольствием пьет кумыс, «кислый, похожий на квас, напиток». Антон Павлович не только «переносил» кумыс, но и значительно поправил в Башкирии свое здоровье. Как врач он, несомненно, знал о целебных свойствах кумыса. Больше того, еще в раннем его рассказе «Цветы запоздалые» (1882) доктор Топорков советует пациентке, больной туберкулезом девушке Марусе, ехать на кумыс: «Вам нужно ехать в Самару... Будете там кумыс пить».

Как видно из многочисленных писем Чехова к различным адресатам, кумыс оказывал на него благотворное воздействие, и уже через несколько дней после приезда в санаторий он чувствовал себя значительно лучше. Что касается скуки и неудобств, то, естественно, оторванность от литературного и культурного мира, пребывание в глухой губернии, в безвестном, только что открывшемся санатории не могли не угнетать человека такой кипучей, деятельной, творческой натуры, каким был Чехов.

Не случайно, очевидно, и то, что письма Чехова из Башкирии, несмотря на общность мотивов – пьет кумыс, поправляется, но скучает, – различны все же по основному содержанию их. Родным и близким он преимущественно пишет о личной жизни, о здоровье, природе; литераторам, издателям, журналистам, общественным деятелям наряду с этим сообщает и о социальной стороне быта, касается также творческих вопросов. Будучи в санатории, Чехов вычитал и отредактировал корректуру пятого тома своих сочинений, издаваемого А. Ф. Марксом.

В одном из писем к своему другу, известному юристу, писателю А. Ф. Кони Чехов жаловался: «Здесь, на кумысе, скука ужасающая, газеты все старые, вроде прошлогодних, публика неинтересная...». Кроме отсутствия духовно близких людей среди отдыхающей публики, писателя, надо полагать, угнетало бедственное положение башкир и русского населения окрестных деревень и сел, в которых ему удалось побывать: частые неурожаи, свирепствовавшие в ту пору в Уфимской губернии, довели трудовой народ до грани нищеты.

Продолжение следует...