Это было давно. Часть вторая

Однажды в комнату сдуру вбежала огромная крыса, Тэки тут же кинулся на неё, и начались гонки по всей комнате. Периодически крыса пыталась спрятаться в моей корзине, Тэки заскакивал туда же, и возня продолжалась уже внутри корзины. Все это сопровождалось визгом мамы и бабушки. Наверное, попискивал и я, когда крыса или Тэки пробегали по мне. Наконец Тэки задушил крысу. На вопли дам появился папа, который и выбросил то, что осталось от крысы на улицу. После этого Тэки был провозглашён "спасителем ребёнка" и стал ещё более ревностно относиться к добровольно принятым на себя обязанностям. Вообще, это была исключительно умная и преданная собака.

Спустя какое-то время родители решили сменить квартиру. Благодаря папиной халтуре, они обзавелись кое-каким скарбом, так что для переезда наняли подводу. Мама со мной ушла пешком на новое место жительства, а папа с бабушкой уложили вещи на подводу, возчик дёрнул вожжи, и тут с Тэки началось что-то невообразимое. Он бросался на лошадь, хватал папу за брюки, подбегал к бабушке и всё время лаял на нагруженные на телегу вещи. Утихомирить его не удавалось. Никто не мог понять, в чем дело. Наконец сообразили, что он лает на мою корзину, которая оказалась на самом верху воза. Он, видимо, решил, что родители совсем сошли с ума, взгромоздив ребёнка на такую высоту. Отец поднял его и показал, что корзина пустая. Тэки вильнул хвостом, и инцидент был исчерпан.

Раз уж я начал говорить о Тэки, приведу ещё один эпизод, который любили вспоминать родители. Вечерами папа с мамой выходили погулять по улицам Уфы, и брали с собой Тэки. Дома в то время, особенно на окраинах Уфы, были в большинстве частные, во дворе одного из них на цепи держали огромную собаку, которую Тэки очень понравилось дразнить. Он быстро определил длину цепи, вставал так, что расстояние между ним и собакой составляло не более полуметра, и начинал на неё лаять. Собака рвалась на цепи, хрипела, рычала, но достать Тэки не могла. Когда ему надоедало смотреть на беснующегося пса, он поворачивался и бежал догонять ушедших вперёд родителей. Так продолжалось довольно долго, пока все это надоело хозяевам собаки, и они удлинили цепь. В один, далеко не прекрасный для Тэки вечер, он как всегда остановился на привычном месте и начал лаять. Собака рванулась, схватила Тэки и начала драть его, вымещая на нём все накопившиеся за долгое время отрицательные эмоции. Визжал, говорят, Тэкушка душеразрывающе. Наконец ему удалось вырваться, и с тех пор Тэки проходил мимо этого двора, глядя в другую сторону. Иногда родители спрашивали его: "Тэкушка, а не хочешь подразнить собачку?", он смотрел на них с укором и бежал дальше.

Отцу удалось защитить диплом в Ленинградском Политехническом институте, но найти работу по специальности в Уфе было трудно, да и электрификация сел заканчивалась. Кроме того, вероятно, не хотелось навсегда оставаться в месте ссылки. Родители решили переехать в Куйбышев, где в это время тоже в ссылке находилась мамина сестра тётя Ира, Ирина Леонидовна Ковалевская, с мужем Георгием Дмитриевичем Ковалевским, дядей Юрой. Дядя Юра был 1904 года рождения, так что его от ссылки не освободили.

Папа с дядей Юрой были старые друзья, оба они до революции были кадетами, только папа учился в Александровском кадетском корпусе, а дядя Юра в Первом кадетском, оба в Петербурге.

Отец дяди Юры был офицером, погиб во время русско-японской войны, мать была англичанка, звали ее Елена Георгиевна, насколько я помню, познакомился с ней отец дяди Юры, находясь в Англии. Они полюбили друг друга, и она, вопреки воле родителей, уехала с ним в Россию. Было у них трое сыновей. Старший, Дмитрий, был юнкером и погиб во время гражданской войны, сражаясь на стороне белых, средний Сергей, как и младший Георгий, был кадетом, он был старше дяди Юры года на два. Он участвовал в финской войне, потом работал шофёром в Интуристе. Однажды, обслуживая одного то ли иностранного туриста, то ли журналиста, он рассказал ему кое-что об этой не очень удачной для нас войне, тот напечатал в какой-то зарубежной газете, ссылаясь на дядю Серёжу. Естественно, его посадили, и он умер в лагере во время Отечественной войны.

Мама, когда речь заходит о нём, очень тепло его вспоминает. Была у него жена, по-моему, тётя Наташа, которая отказалась от него, когда его посадили. Была у него и дочь, судьба её мне не известна. Оба они, и дядя Юра, и дядя Серёжа, судя по фотографиям, были очень похожи – оба высокие, крепкие, с крупными, может быть не красивыми, но очень приветливыми лицами.

Отец был очень дружен с дядей Юрой, мне он говорил, что это был его единственный настоящий друг. Кстати, я, в общем-то, не помню дядю Юру, но когда вижу его фотографию в альбоме или вспоминаю о нём, как сейчас, на душе становится светло. Говорят, он был очень добрым человеком, любил детей и, видимо, где-то, как говорят, в мозжечке, осталась о нём тёплая память. Я уже говорил, что женат он был на тёте Ире, которую очень любил.

С семьёй Истоминых дядя Юра познакомился при не совсем обычных обстоятельствах. Году в 1927 его арестовали, так как, дядя Юра рассказывал знакомым девицам, что он участвовал в гражданской войне на стороне белых, в общем, переносил на себя то, что было с его старшим братом, только не с таким трагическим концом. У женщин, по словам мамы, дядя Юра пользовался большим успехом, да и сам он их любил.

Ну, а дальше произошло то, что часто происходило в те годы: кто-то настучал, дядю Юру арестовали и приговорили к трём годам ссылки в Берёзов Тобольского округа. Когда его этапом везли на пароходе по Оби, в этом же этапе оказалась бабушка Варя.

На пароходе остальные ссыльные почему-то называли дядю Юру "комсомольцем" и побаивались, хотя, конечно же, никаким комсомольцем он не был. Вообще, страх был тогда, скорее всего, обычным состоянием простого человека. Где-то я читал, что разница между жестоким правителем и тираном состоит в том, что в первом случае люди знают, что если они нарушат закон, они будут жестоко наказаны, а при тиране репрессии могут обрушиться на любого из них в любой момент, даже если ты не совершил никакого проступка. Вот это-то и творилось у нас при товарище Ленине, а потом и при его достойном ученике товарище Сталине.

В конце декабря 1927 года особое совещание пересмотрело дело бабушки Вари и приняло решение о её досрочном освобождении, разрешив ей свободно проживать на территории СССР. Причём, тут же в декабре и хотели отправить бабушку обратно в Москву. В те годы в Берёзов, а, соответственно, и из Берёзова, существовало два пути: летний – на пароходе по Северной Сосьве до Оби и дальше по Оби до Новосибирска, а оттуда уже по железной дороге; и зимний – всё так же, как и летом, только до Новосибирска не на пароходе, а на санях и при температуре около сорока градусов мороза. А расстояние между Берёзовым и Новосибирском составляет более двух тысяч километров. Поэтому, как ни велико было желание бабушки скорее обнять своих дочерей, она поняла, что если дождётся в Берёзове начала навигации, то попадёт в Новосибирск ненамного позже, чем, если поедет на санях, если вообще в этом случае ей будет суждено живой добраться до Новосибирска.

Но чекисты с той же оперативностью, с которой они в своё время отправили бабушку в Берёзов, теперь старались выдворить её оттуда. Объяснялось это тем, что, по рассказам мамы и тёти Иры, в судьбе бабушки и девочек приняла участие Н.С. Аллилуева, жена Сталина. Подробнее об этом я расскажу позже, а пока бабушка с трудом уговорила ретивых местных чекистов, чтобы ей разрешили добровольно пробыть в ссылке ещё несколько месяцев до начала навигации на Оби. Думаю, что жизнь в маленьком доме в Берёзовской глуши в полярную ночь большим разнообразием не отличалась. Почти круглосуточно топили печь, много времени занимали поиски продуктов. Знаю, что Авенир Авенирович писал стихи, некоторые из них у меня есть, дядя Юра свободное время тоже посвящал упражнениям в эпистолярном жанре: писал письма своим многочисленным поклонницам в Ленинград. Проявив изобретательность, он максимально упростил этот процесс – письма он писал через копирку, вставляя только разные имена, а своеобразный вид этих писем объяснял тем, что в Берёзове нет ни чернил, ни карандашей, но ему удалось найти залежи невесть как попавшей сюда копирки, хранившейся, может быть, со времён самого Меншикова, и он пишет письмо, водя заострённой палочкой по этой самой копирке. Наверное, этими подробностями он выбил ни одну лишнюю слезу из глаз наивных, как тогда говорили, барышень.

Наконец, бабушка смогла вернуться домой, а вскоре освободили и дядю Юру, разобравшись, что во время гражданской войны он жил с матерью в Петрограде, а не воевал с красными. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Дядя Юра освободился первым, потому что я помню, как мама рассказывала, что они жили втроём на Большом Гнездниковском, трое девочек, и к ним приходил дядя Юра, которому очень нравилась тётя Ира, и сидел у них целыми днями, не выходя даже в туалет, что их очень удивляло. Мама говорила, что мы под разными предлогами, периодически выходили из комнаты и всё же заскакивали в туалет, а он героически держался по много часов. Мама говорила, что когда тётя Ира вышла замуж за дядю Юру, то задала ему вопрос, как он мог так долго терпеть? Дядя Юра сказал: "Я иногда уходя от вас, выскакивал из подъезда и тут же нёсся в ближайшую подворотню и там уж отводил душу". Бабушка в этих рассказах не фигурировала, видимо, она ещё была в ссылке. Она, наверное, нашла бы предлог, чтобы деликатно отправить дядю Юру в туалет.